Кто хочет стать президентом? - Михаил Попов

– Что? – спросила соседка, катившая мимо детскую коляску.

Варвара Борисовна только отмахнулась. Кряхтя, села за руль, наложила ладони на рычаги управления. Токи телесных воспоминаний побежали по рукам и ногам.

– Поехали!

«Москвич» немного порычал спросонок, несколько раз дернулся, как припадочный, и наконец стронулся с места.

Когда раздался звонок в дверь, Елагин и Джоан одевались. Майор подкрался к глазку и осторожно глянул а него.

– Открывайте! – прошипела Варвара Борисовна в замочную скважину. – Я одна.

Войдя, возмутилась:

– Вы еще не собрались!

– Почти.

– Что значит – почти, у нас почти нет времени. Лешка, племянник, возвращается! Сегодня. Скоро, с минуты на минуту. Звонил с вокзала.

Поднялся вихрь укладываний. Журчали молнии, щелкали кнопки.

– Быстрее, быстрее, Лешка, – он ведь бандит! Через три минуты уже спускались по лестнице. Первой вышла и огляделась бдительная Варвара Борисовна. За ней последовали Джоан и Елагин. Они забрались в вольер для недомерков и скорчились там.

– Сидеть тихо!

– Для чего это? Неужели так все серьезно?

– Серьезней не бывает.

– Мы меняем квартиру?

– Можно сказать и так. Все, я вас запираю. Повторяю: полная тишина, чихать запрещено!

Закрыв кузов на маленький висячий замок, оставшийся в память об отставном полковнике, Варвара Борисовна села на скамейку у подъезда. Минут через двадцать появился племянник. С сумкой через плечо и с сигаретой в зубах, он шел беззаботной походкой человека, не ожидающего никаких неприятностей. Увидев Варвару Борисовну, нахмурился.

– Теть Варь, а я думал, вы шутите.

– Какие могут быть шутки!

– Но я только что с поезда, неужели никого не нашлось, чтобы вас отогнали до Перловки.

– Ты знаешь же, Леша, как я не люблю одалживаться у чужих людей.

– Эти ваши принципы, теть Варь… Сто рублей – и всего делов.

– У меня нет лишних ста рублей.

– Так нате вам пятьсот.

– Вот как ты разговариваешь с родной теткой! Леша понял, что проще прокатиться до Перловки, хотя и совсем не хочется.

– Хорошо. Я только сумку закину. Писательница схватила его за руку:

– Ничего, я ее на коленях подержу.

Олег исподлобья посмотрел на родственницу:

– Что-то тут не так, теть Варь.

– Все так, все так, садись, заводи. Деньги мне нужны сегодня. Человек уже ждет.

– Зачем вам деньги?

– Дурацкий вопрос. Ты всегда норовишь меня задеть. Почувствовав, что старушка и вправду надувается, бандит Леша открыл дверь и сел за руль.

– А почему именно в Перловку, ближе не нашлось покупателей?

– Не нашлось.

Перловкой называлось большое село километрах в пяти от Калинова. В общем-то было вполне логично предположить, что именно там нашелся претендент на ископаемый «Москвич» Дерябкиной.

Леша про себя матерился, по ходу овладевая навыками управления этим диковинным видом автотранспорта, а вслух рассуждал о том, что гидроусилитель руля – все же полезнейшее изобретение.

Долго блуждать по городским улицам не пришлось: Варвара Борисовна специально придумала пункт назначения, к которому пролегал наиболее короткий и простой маршрут.

– Как отдохнул? – спросила она сквозь сжатые зубы, когда машина поравнялась с постом ГАИ и в воздухе замелькала полосатая палка.

– Вот те раз! – удивился Леша, привыкший, что его машину в городе знают и уважают. Но быстро сообразил, что одет он сегодня не в свое авто. Пришлось высовываться в окно и кричать: в чем дело, братишка?

Гаишник не без некоторого недоумения осмотрел машину, потом физиономию в окне.

– Чего это ты?

– Это теперь такие понты кидаются, понял? Полосатая палка открыла путь.

Метров через двести, уже практически за городской чертой, случилась вторая остановка. К затормозившему Леше подошли вразвалку два невысоких и очень характерного вида парня.

– О, зырь, Кабан! Приехал?

– А вы тут что, ментов страхуете?

– Смех смехом, а вроде того. Большой шухер в городе. А ты чего в таком прикиде?

– Надо иногда и родичам помогать.

– Каким родичам?

Варвара Борисовна сидела ни жива ни мертва.

Один из парней заглянул в окно и подчеркнуто сказал:

– Здрасссьте.

– Че там в бункере? – спросил второй.

– А ты где был-то? – спросил первый у Леши, то бишь Кабана.

Тот быстро глянул в сторону тетки.

– Потом расскажу.

– Че везете? – гнул свою линию второй браток.

– Воздух Парижа, – вдруг решил пошутить племянник, – знаешь, продаются такие жестянки – пустые, с парижским воздухом.

Парень, который интересовался грузом, задумался.

– Фигня, они могут туда любой воздух накачать. Первый парень заржал от всей души, даже присел.

– А на фига, ты, думский дятел, на фига? В Париже же парижского воздуха, блин, хоть сколько хочешь.

Второй поскреб в затылке и отвернулся: его как бы чуть срезали, и он потерял интерес к багажнику этого драндулета.

– Леша, я спешу, – сухо сказала Варвара Борисовна.

– Едем!

Глава сорок третья

Абрикосовый ликер

г. Москва, ресторан «Абрикос»

Либава сидел в ресторане «Абрикос» и попивал абрикотин, как бы выбором напитка мотивируя логику выбора ресторана. Аккуратно отхлебывая из маленькой рюмки пахучий напиток, помощник Сергея Яновича Винглинского зажмуривался, его пухлое розовое лицо делалось задумчивым и в каком-то смысле даже привлекательным. Поставив рюмку на стол, он приоткрывал глаза и заново обегал взглядом окрестности, где ничего особенного не происходило. Две неприметные, хотя и очень хорошо одетые пары занимали отдаленные углы зала.

Полдень. Золотое время ресторана «Абрикос» начиналось ближе к полночи.

Либава кого-то поджидал.

Очень скоро выяснилось, что – даму.

Она вошла в сопровождении услужливого мэтра и увидела любителя абрикотина, прежде чем ей на него указали. На лице дамы и так играла улыбка, но по мере приближения к столу она делалась все шире.

Либава хотел было привстать, но не успел: Лайма уже сидела напротив. Обвела взглядом интерьер заведения.

– Почему здесь?

В прошлый раз они встречались в ресторане «Марио», что у Экспоцентра. Излюбленное место дипломатов и бизнесменов средней руки.

– Здесь тихо, – пояснил Либава.

– Ты каждый раз назначаешь встречу в новом месте, у тебя нет любимых мест?

– Я люблю новые рестораны, новых людей, все новое. Такова моя натура.

– Натура-дура, судьба-индейка, а жизнь – копейка, – отчеканила Лайма, показывая, насколько хорошо «взят» ею здешний трудный язык. Заказала подбежавшему официанту сок и кофе.

– Я принесла то, что ты просил.

С этими словами она передала Либаве через стол косметичку, в которой было что-то такое, что обычно не носят в косметичках: сумочка походила на кита, проглотившего вагон.

Либава открыл портфель, стоявший справа у ноги, и бросил туда подарок.

– Я разберусь?

Лайма сделала жест, который, вероятно, означал: а что тебе остается?

Принесли кофе и сок.

– Не хочу ни кофе, ни сока, – сказала Лайма, когда официант отошел.

– Но выглядишь все равно очень хорошо.

Комплимент ничуть не тронул гостью.

– Как принято говорить у вас, то есть на словах и устно, мне надо тебе передать только одно: никогда!

Либава открыл глаза чуть шире обычного:

– Никогда? Невермор? Что это означает?

– Он никогда не должен в ближайшее время уехать из страны, он никогда не должен во время выборов высказываться в сторону от позиции господина Голодина.

Либава кивнул, давая понять, что это и так ему было известно и само собой разумелось.

– Возможно применение любых методов. Либава вновь кивнул и сказал:

– Его очень тревожит возможный скандал с абсолютным топливом. Он хотел сам выступить с разоблачением этой аферы, опережая других разоблачителей.

Лайма покачала головой:

– Теперь нельзя.

– Ну понятно, нельзя.

На днях Андрей Андреевич в очередном телеэфире вдруг поднял тему «чистой силы». Объявил, что берет под личный контроль работы по ней. Высказал подозрение, что диверсия в институтской лаборатории профессора Сидора Лапузина случилась не просто так. Он пошел даже дальше, заявив: по дошедшим до него слухам, диверсия произошла как раз в тот момент, когда в городе Калинове находились две гражданки Соединенных Штатов.

Этим мощным выступлением кандидат Голодин убил сразу несколько зайцев: вступился за национальное научное достоинство России, продемонстрировал свое негативное отношение ко всякого рода зарубежным вмешательствам в наши внутренние дела, проявил широту взглядов и способность к неортодоксальному мышлению.

Наиболее весомо прозвучала антиамериканская нота. До этого страницы газет и телеэкраны полнились полуразоблачениями и ядовитыми намеками в адрес Голодина. Кто-то прямо называл его русским Ющенкой, вашингтонским наймитом, оранжевым пугалом. После выступления голоса эти не умолкли, конечно, но простые избиратели были смущены. Многие засомневались в пользу Андрея Андреевича.