47 ронинов - Джоан Виндж

– Забирай мечи, – произнес он.

Самурай огляделся. Посреди пещеры, там, где он совсем недавно видел поверженных товарищей по оружию, высилась груда сверкающих клинков. А прямо перед ним, поблескивая в свете факелов, лежал еще один меч. Кай поднял его и вложил в руку Оиси.

Глава 17

Ронины прошли бамбуковой рощей к месту, где оставили стреноженных лошадей. За поясом у каждого ножны с катаной, сотворенной оружейными мастерами-тэнгу. В мире не было мечей, способных устоять перед клинками из стали, заговоренной демонами.

Оиси шел рядом с сыном. Тикара с видимым облегчением воспринял возвращение отца из храма демонов с волшебным клинком, сверкающим, как пламя. Оиси с трудом сдержал радость, увидев сына невредимым, – если бы самурай не внял предупреждению Кая, все его спутники погибли бы.

Сын не мог удержаться от любопытных взглядов и наконец решился нарушить затянувшееся молчание:

– Что там произошло, отец?

Оиси захлестнула волна отцовской гордости и любви к сыну: захотелось обнять его, словно ребенка, защитить от беды. Однако сейчас делать этого не стоило, чтобы не смущать Тикару. Самурай покачал головой и с улыбкой произнес:

– Не помню.

Юноша удивленно посмотрел на отца, облегченно вздохнул и зашагал дальше.

Кай вывел ронинов из бамбуковой рощи. Он шел впереди отряда, потому что его спутники старались держаться подальше. Полукровка не оглядывался и не замедлял шага, будто не желая, чтобы его нагоняли.

Оиси с удивлением отметил, что невозмутимость исчезла с лица Кая, сменившись удрученным, потерянным выражением – знаком перенесенных испытаний. На теле полукровки не было ран, но самурай не сомневался, что душа его истерзана пережитым.

Поначалу Оиси не обратил внимания на то, что ронины благодарили и расспрашивали именно его, а не полукровку. Однако если бы Кай не одержал победу в поединке с владыкой тэнгу, то непозволительная слабость духа, проявленная Оиси, обрекла бы всех на гибель. Казалось, что ужасающее совершенство волшебных мечей, добытых полукровкой, лишний раз подтверждало правомерность страхов и предубеждений ронинов.

Внезапно самурай сообразил, что, потрясенный испытанием, не сказал Каю ни слова, не осведомился, что пришлось пережить. Впрочем, полукровка вряд ли удостоил бы его ответом…

Голос чести твердил Оиси, что такое поведение недопустимо, что самурай должен немедленно поблагодарить Кая от лица всех ронинов. Но чувство гордости не позволяло Оиси в окружении соратников выказать смирение перед полукровкой. Вдобавок Кай решил присоединиться к ронинам в силу неведомых Оиси причин, так что вряд ли оценит уважение и благодарность спутников, особенно сейчас, когда прозвище «демон» оказалось правдой, а не презрительной кличкой.

Кай сосредоточился на дороге. Солнце неумолимо двигалось по небосводу, рассеянными лучами освещая густые заросли бамбука. Полукровка хотел поскорее добраться до ворот с каменным стражем-тэнгу. Кай испытывал чувство невероятного облегчения: после двадцати долгих лет он доказал своему бывшему господину, что побег из мира демонов был не признаком слабости, а неотъемлемым правом распоряжаться собственной жизнью.

Он старался не вспоминать о призраке Мики, старался забыть голос своего приемного отца. Содзёбо мог солгать, но избрал правду, зная, что она ранит гораздо глубже, – тем больнее прозвучали горькие слова напутствия, сказанные на прощанье владыкой тэнгу.

«Они никогда не примут тебя за своего», – вспомнил Кай предсказание повелителя демонов.

Полукровка добыл мечи для ронинов, но это не помогло ему заручиться их доверием или уважением. Ради этих людей он рисковал жизнью, поделился с ними своей тайной, однако они, не в силах перебороть свои предубеждения, еще больше отдалились от него.

Он раздраженно напомнил себе, что совершил все это не ради ронинов. Они всю жизнь его ненавидели, и сейчас ничего не изменилось. Кай поступил так ради Мики… ради себя самого, желая доказать, что он – человек, достойный любить и быть любимым, даже если эта любовь заранее обречена. Он спасет Мику от Киры, вернет ей жизнь, хотя и не сможет быть рядом с возлюбленной, потому что навсегда останется неприкаянным, отверженным полукровкой, вечным изгоем.

– Полукровка! – раздался резкий оклик, и Кай вздрогнул. Знакомое прозвище прозвучало словно имя – да оно и было именем, ведь так Кая называли с самого рождения.

В палой листве зашуршали шаги: к Каю торопливо приближался Басё. Полукровка не замедлил шага и ничего не ответил.

Великан с лицом и характером малого ребенка догнал Кая и пошел рядом, на ходу высвобождая из ножен свой новый меч и с детским любопытством разглядывая клинок.

– А что в этих мечах особенного? – поинтересовался ронин.

Кай задумался, стоит ли ему отвечать, и запоздало сообразил, что Басё не издевается над ним, а искренне пытается завязать разговор. Полукровка кивнул и сказал:

– Все зависит от того, в чьих они руках.

– Снова загадки, – разочарованно протянул Басё.

Поговаривали, что в юности ронин был монахом. Наверное, он недолюбливал коаны, а потому покинул монастырь… Впрочем, принимая во внимание детскую непосредственность Басё, ему, скорее всего, посоветовали подыскать себе другое занятие.

– В руках у труса клинок становится неподъемным, – пожав плечами, объяснил Кай.

Ронин удивленно посмотрел на сверкающую катану.

– А в руках безрассудного, опрометчивого воина меч станет легким и не поразит цель, – продолжил полукровка.

Басё оглянулся, словно вспомнив о своем приятеле Ясуно, и с улыбкой спросил:

– Хм, а каким он станет в руках бесстрашного, могучего воина? В руках такого, как я?

Кай обнажил свой меч и полоснул по толстым бамбуковым стволам.

– Будет рубить и резать, – ответил он.

Клинок прошел сквозь четырехдюймовый ствол, будто сквозь шелк.

Басё уверенно замахнулся, с легкостью срубил несколько бамбуковых стволов и залился счастливым смехом.

Неожиданно для себя Кай расхохотался: похоже, он недаром рисковал жизнью ради этих людей. Мечи приняли новых хозяев, а обращение «полукровка» утратило презрительный оттенок, стало обыкновенным прозвищем, вот как прозвище Басё. Ведь еще во время поединка с владыкой тэнгу Кай осознал, что имена и титулы бессмысленны, потому что они не описывают внутренней сущности человека.

«Я свое прозвище заслужил», – подумал он, вспоминая крики толпы на острове Дэдзима, ошеломленные лица ронинов при столкновении с воинами Киры в Уэцу, поединок с бойцом Киры в замке Ако…

Как ни больно признавать, но Кай всегда останется гайдзином, изгоем, отверженным. Он рожден полукровкой, выращен демонами – и сражается как демон, а не как простой смертный… Однако по духу он воин, такой же, как его спутники, в жилах которых течет кровь самураев. А все потому, что он – полукровка. Говорят, что тьма скрывает в себе зародыш света, а свет хранит в себе зародыш тьмы: так вселенная постоянно восстанавливает нарушенный порядок существования, возвращает ровное течение жизни.

Полукровка улыбнулся, вложил меч в ножны и продолжил беседу с Басё. Ясуно недоуменно глядел им в спины, еще больше презирая полукровку, с которым шутил и смеялся его приятель.

Исогаи оперся локтем об обшарпанную столешницу, притворяясь, что перебрал сакэ. В этом захудалом постоялом дворе паршивую рисовую водку пить можно было лишь маленькими глотками. Мало того, что его специально отправили в эту дыру, так он еще и остался в одиночестве, хотя обычно Исогаи предпочитал общество друзей. К сожалению, все друзья были далеко.

Оиси утверждал, что необходимо раздобыть сведения о планах Киры, и оказался прав: лучше всего сделать это можно было в самом дрянном притоне города, где собирались разъевшиеся торговцы. Сюда же приходили и чиновники бакуфу, невзирая на то, что указ сёгуна запрещал самураям посещение злачных мест.

Труппа бродячих актеров кабуки исполняла непристойную постановку. Пьяные зрители восторженно улюлюкали и приставали к служанкам, беспрестанно подливающим выпивку в подставленные чаши. Служанки привлекательностью не отличались, а походили на главного злодея постановки, актера в гротескной маске демона-они. Исогаи содрогнулся и решил, что ему повезло: полученный от Оиси приказ не содержал упоминания о необходимости разделить ложе с прислугой.

Он тяжело вздохнул, играя роль брюзгливого мужа, и наклонился к соседу по столу – подвыпившему чиновнику.

– Меня жена замучила, – пожаловался Исогаи. – Покою не дает, требует, чтобы я разузнал, откуда лучше всего смотреть на шествие господина Киры.

– Какое шествие? – недоуменно переспросил чиновник. – Господин выедет из замка на закате, помолится в храме и тут же вернется, – пояснил он и отвернулся.