Флорентийская чародейка - Салман Рушди

Оставив Клотто и часть янычар снаружи, он в сопровождении тридцати всадников въехал во внутренний двор. Люди спешились и бросились к колодцу, и молчаливый дворец наполнился шумом — ржанием лошадей, звоном доспехов, криками отдававших приказы и тех, кто их исполнял. Засуетились слуги с прохладительными напитками для людей и кормом для лошадей. И Кара-Кёз, словно внезапно очнувшись от долгого сна, вдруг осознала всю меру опасности. Она стояла на площадке лестницы, выходившей во внутренний двор, Аргалья смотрел на нее снизу. Он был бледнее смерти.

— Я знала, что ты останешься жив, — проговорила Кара-Кёз. Про его рану она не упомянула.

— И ты… тоже должна жить. Толпа у ворот растет, — сказал Аргалья и не обмолвился ни словом о боли в правом плече и о жаре, который волнами расходился по всему телу. Не сказал, как застучало его сердце, когда он на нее взглянул. После долгой езды у него кружилась голова. Несмотря на бледность, кожа у него пылала. Он не произнес слово «люблю». В последний раз в его мозгу промелькнуло сомнение в том, стоило ли тратить свою любовь на женщину, которая позволяет себя любить, пока это нужно ей. Он отбросил все колебания. Единственный раз в жизни он позволил женщине овладеть собой и уже этим одним был счастлив. Задавать сейчас себе вопрос, заслуживает ли она его любви, не имело смысла. Его сердце уже давно ответило за него.

— Ты защитишь меня, — сказала она.

— Ценой жизни, — ответил Аргалья. Он почувствовал легкий озноб. Когда в битве при Чизано-Бергамаско его настигла пуля, то вслед за горечью от предательства Константина его посетила неожиданная мысль: по сути дела, его застали врасплох — точно так же, как на поле битвы при Чалдыране он сам поступил с шахом Исмаилом: пуля всегда сильнее меча. Эпоха мушкетов и легкой в передвижении артиллерии не оставляла шанса для рыцаря с мечом и в доспехах. Такие как он, Аргалья, остались в прошлом. Он заслужил свою пулю — когда приходит новое, старое обречено на смерть. У него по-прежнему кружилась голова.

— Я не могла уехать, — сказала она, и в ее тоне было недоумение, словно она открыла для себя что-то новое, ей абсолютно несвойственное.

— Но сейчас тебе пора, — выговорил он, часто дыша.

Они не бросились навстречу друг другу. Не обнялись. Она вернулась в дом, нашла Зеркальце и произнесла сакраментальную фразу: «Теперь, Анджелика, давай готовиться к смерти».

Ночь полыхала пламенем. Бесчисленные языки огня взвивались к звездному небу. Было полнолуние. Огромная багровая луна висела низко, у самого горизонта, напоминая свирепый, красный от ярости глаз божества. Герцога не стало, и городом правили слухи. Согласно им, Папа объявил Анджелику грязной шлюхой и убийцей и уже послал в город одного из кардиналов для наведения порядка и расправы с распутной девкой. В народе еще была жива память о сожжении трех главных «плакальщиков» — Джироламо Савонаролы, Доменико Буонвичини и Сильвестро Маруффи, и теперь нашлись такие, которым не терпелось снова втянуть ноздрями запах плавящейся человеческой плоти. К полуночи толпа у дворца выросла втрое. Обстановка обострялась с каждой минутой. В окна дворца полетели камни. Горстка янычар под командой швейцарца Клотто еще сдерживала натиск, но даже янычары когда-то устают, к тому же среди них были раненые. Перед рассветом, когда толпа вроде бы чуть поутихла, пришло грозное известие: отряды флорентийской милиции, введенные в заблуждение неподтвержденными сведениями о том, что Папа будто бы проклял Анджелику, покинули казармы и направляются на Виа Порта Росса, чтобы присоединиться к толпе охотников за ведьмой. Узнав об этом, Клотто понял, что теперь все его братья уже мертвы, и решил, что настала пора присоединиться к ним и ему. «За швейцарцев!» — взревел он и с мечом в одной руке и ядром, утыканным шипами, на длинной цепи в другой врезался в толпу. Янычары глянули на командира с изумлением: у собравшихся людей, кроме камней и палок, другого оружия не было, — но Клотто уже ничто не могло остановить, кровавый туман застилал ему глаза. Люди падали и гибли под копытами коня, и захваченная врасплох, обезумевшая от страха толпа подалась назад. Затем, однако, наступил странный момент, который временами решает судьбу целых наций, — ибо когда у народа пропадает страх перед военной силой, это меняет картину мира. Внезапно толпа замерла, и Клотто, уже в очередной раз занесший меч, понял: все кончено. «Янычары, ко мне!» — успел лишь крикнуть он, и в тот же миг раздался рев тысячи глоток, солдат накрыло словно морской волной: тысячи кулаков, тысячи рук хватали, били, осыпали их градом камней. Люди как кошки бросались на всадников и стаскивали их наземь; одни гибли, но на их месте появлялись сотни других. Вскоре все янычары оказались на земле, а горожан становилось все больше: они душили, давили и топтали уже мертвых, пока под их ногами не оказалось сплошное кровавое месиво.

Толпа расступилась, когда к Палаццо Кокки дель Неро прибыла милиция, но к тому времени из янычар в живых уже не осталось ни одного, а топорами павших пытались разбить три большие дубовые двери дворца.

Меж тем во внутреннем дворе Аргалья и его люди на конях и в полном вооружении замерли, готовые принять свой последний бой. «Самое постыдное, — подумал Аргалья, — погибнуть от рук тех, которыми командовал. По крайней мере этот позор мне не грозит. Мне есть чем гордиться. Верные товарищи останутся со мной до последней минуты». Но мысли о позоре и славе тут же пропали: для Кара-Кёз настало время исчезнуть, и нужно было прощаться.

— Как хорошо, что черни ума не хватает, — сказала она, — иначе Зеркальцу и Аго не удалось бы пробраться по аллее к заднему входу. Как хорошо, что я послушалась совета твоего Никколо, иначе у нас не было бы плана спасения, не было бы ни повозки, ни лошадей, ни пустых бочек, чтобы спрятаться.

— С самого начала нас было трое, — медленно проговорил он. — Антонино Аргалья, Никколо Макиа и Агостино Веспуччи. Нас трое и теперь, в самом что ни на есть конце. У Макиа вы получите самых быстрых лошадей. Уходите.

Он весь горел, рана болела нестерпимо, озноб сотрясал его тело. Конец был близок. Долго ему на лошади не удержаться.

Она все еще медлила и вдруг сказала:

— Я тебя люблю. Умри за меня.

— И я тебя. Я уже умираю. Но умру за тебя.

— Я никого не любила так, как тебя. Умри ради меня.

— Ты — любовь всей жизни моей. Жизнь покидает меня, но вся, что еще есть, — твоя.

— Позволь мне остаться. Отдай им меня, и все успокоятся. — И в ее голосе прозвучало изумление оттого, что она решилась такое предложить, позволила себе это почувствовать и сказать.

— Поздно, — отозвался он.

Последний бой «неустрашимых» и окончательный их разгром во время бунта на Виа Порта Росса произошел во внутреннем дворе Палаццо Кокки дель Неро, впоследствии получившего название Кровавый дворец. Ко времени окончания боя ведьма и ее пособница давно были в пути, и когда об их бегстве стало известно, гнев толпы внезапно иссяк. Люди, словно пробудившись от страшного сна, потеряли вкус к убийству. Они пришли в себя. Это была уже не взбесившаяся масса, а сборище горожан, где каждый наособицу. Они стали понуро расходиться, испытывая стыд за пролитую кровь. «Сбежала, и ладно», — сказал кто-то. Никто не кинулся вдогонку. Осталось одно — чувство стыда за содеянное. Когда посланник Папы прибыл в город, дворец уже стоял запертый, с опущенными шторами, на его дверях красовалась муниципальная печать. И более ста лет он был необитаем. Грудь потерявшего сознание от заражения крови Аргальи пронзила предательская пика флорентийского милиционера, и это ознаменовало конец эпохи великих кондотьеров.

А река Арно, словно под действием проклятия, оставалась без воды целый год и еще один день.

— Выходит, у нее не было детей. Как это прикажешь понимать? — вопросил рассказчика Акбар.

— Я еще не закончил, — был ответ.

Начало светать, когда Никколо увидел вдалеке повозку, груженную бочками, с Аго вместо кучера. Он понял, что ловлю дроздов придется отложить до другого раза, поставил на место клетки и направился в конюшню. Он едва ли мог позволить себе такой щедрый подарок, как пара лошадей, но решился на этот шаг без малейшего сожаления. Как знать, может, благодаря именно этому поступку его имя запомнится людям. Запомнится как имя человека, который помог спастись от преследователей принцессе из славного рода Тамерлана, прозванной Флорентийской Чародейкой. Выходя из дома, Никколо крикнул жене, чтобы немедленно спустилась и приготовила запас еды и вина для долгого пути. По его голосу Мариетта догадалась, что случилось нечто чрезвычайное. Она вскочила с постели без слова упрека, хотя кому понравится, когда его будят посреди ночи, да еще таким бесцеремонным образом. Аго с грохотом подкатил ко входу. Он тяжело дышал, вид у него был испуганный. Макиа вопросительно вскинул брови, вместо ответа Агостино Веспуччи ребром ладони резко провел по горлу. От волнения, от горя и страха из глаз его брызнули слезы.