Регент - Филипп Эрланже

В отчаянии герцог Орлеанский бросился к кардиналу Ноайю, надеясь на снисходительность человека, которого он вытащил из безвестности, осыпал милостями. Надежды его оказались тщетными.

По Парижу поползли слухи. Страдая от унижения и от горя, регент несмело отправился к дочери. Вышедшая к нему мадам де Муши выслушала сообщение о решении кардинала и воскликнула: «Они хотят меня оскорбить! Так знайте же, что герцогиня де Бёрри не уступит!»

Монсеньор де Ноай сам прибыл в Люксембургский дворец; за ним следовал аббат Ланже. Их не приняли. Париж был потрясен; все забыли про войну и про биржу. Еще немного и стали бы заключаться пари. Никогда еще столько грязи не выливалось на королевскую семью.

Выйдя из себя, регент прибегает к последнему средству: умоляет свою дочь. Приподнявшись на подушках, агонизирующая женщина бросает ему:

«Вы трус и глупец, если сносите оскорбления этих собак, вместо того чтобы выкинуть их в окно, как они заслужили!»

Аббат Ланже решил не отступать. Он уселся перед закрытой дверью и просидел так четыре дня, ожидая, пока Мессалина умрет и душа ее достанется дьяволу. Но он проиграл. Принцесса 3 апреля разродилась от бремени девочкой, которая тут же умерла, а сама начала поправляться.

На сей раз унижение оказалось жестоким, и заговорщики выиграли битву, проигранную во время представления «Эдипа». И пока поправившаяся герцогиня де Бёрри с 9 апреля жила в уединении в Медоне, регент, запершись в Пале-Рояль, приходил в себя. Он винил себя за наивность, с которой полагал, будто милость и честность смогут выбить оружие из рук его врагов. Если кружившая рядом смерть застанет его врасплох, что станет с государством, с его близкими? Хаос, коррупция, скандалы… Какое пробуждение после столь благородных порывов!

Филипп собрал все свои силы: если костлявая еще немного подождет, он исправит положение. Через несколько месяцев окончательное поражение Испании даст Европе долгожданную передышку. А в самой Франции благодаря банковской системе появится шанс все изменить.

И герцог Орлеанский вызвал Лоу: забыв о своих ужинах и любовницах, они вместе разрабатывали формулу нового порядка.

Регент презирал всяческие иерархии и привилегии, за что Сен-Симон его нередко с горечью упрекал. Через десять дней после выздоровления своей дочери герцог Орлеанский учреждает бесплатное образование, открывает университет; библиотека была открыта им еще раньше. Но это был только первый шаг. По предложению Лоу отныне все граждане равны перед налогообложением — привилегии отменяются.

Немного успокоившись после этих трудов и вновь обретя надежду, регент отправляется повидать герцогиню де Бёрри, еще не совсем оправившуюся, но уже по-прежнему эксцентричную. Елизавета тут же вернулась к старой теме: она не хотела еще раз подвергнуться подобному унижению: «Я вдова, я богата, свободна и сама могу объявить о моем замужестве, если захочу».

И сразу же принялась перечислять звания и милости, которыми в этом случае должен быть осыпан Риом. Но своей цели она не достигла: Филипп поспешил удалиться.

Однако поползли слухи, что он уступил. Герцогиня Орлеанская поднялась наконец со своей софы и заявила, что в случае огласки она уедет в Лотарингию. Тут вмешалась и Мадам. Покраснев от гнева, престарелая принцесса отчитывала своего сына, как нерадивого ребенка, призывая его отделаться от такого ужасного зятя. Если бы хозяйкой положения была она, этот Дон Жуан давно бы покоился на дне Сены. И тогда Филипп заставил Риома вернуться в армию, сражавшуюся с испанцами, не обращая ни малейшего внимания на рыдания Елизаветы, и даже перестал ее навещать.

Влюбленная женщина чуть не умерла от горя. Все вдруг ее покинули, у нее не осталось ничего — ни счастья, ни здоровья, ни веры. Даже придворные стали отворачиваться от нее, словно она была в опале. Говорили, что регент приказал отделаться от Риома во время его путешествия, сбросить его в расщелину.

Но у Елизаветы был не тот характер, чтобы сдаться без боя. Совладав со своей болезнью, со своим горем и даже со своей яростью, она отправляет отцу смиренное письмо и просит его в знак примирения приехать на семейный праздник, который она устраивает в его честь 1 мая.

Филипп приехал. В длинном белом, глубоко декольтированном платье Елизавета, несмотря на свой болезненный вид, была угрожающе красива, Филипп расчувствовался. Она заставила его выпить, выпила с ним сама, а когда появились первые лучи зари, герцогиня де Бёрри потребовала немедленного триумфального возвращения Риома. Сразу протрезвевший регент тут же уезжает. Елизавета уходит к себе, падает в обморок, и после этого начинается ее быстрое угасание.

Разочаровавшись в Медоне, она переезжает в Ля-Мюэтт и отсюда засыпает Филиппа письмами. Состояние ее резко ухудшается: страшные боли терзают все ее тело, и растерявшиеся врачи, не зная, что предпринять, чередуют кровопускание со слабительным.

Июнь, такой тяжелый для герцога Орлеанского и для его поверженного врага, короля Испании, закончился. Наступило некоторое облегчение, и Филипп 9 июля посетил больную, которая только что пришла в себя после изнуряющей лихорадки.

Через пять дней Филипп снова приехал в Ля-Мюэтт, срочно поднятый среди ночи перепуганными приближенными. Крики больной проникали даже через толстые стены замка. Ширак, лейб-медик, объяснив этот кризис излишествами в еде, предписал сильное очистительное средство — крики прекратились, все вздохнули с облегчением. Но увы! Проснувшись среди ночи, больная тайком позвала мадам де Муши, которая принесла ей фиги и дыню, а затем несколько кружек ледяного пива. Теперь больная была обречена.

Потеряв всякую надежду, Ширак позвал известного знахаря Гарю, «эликсир жизни» которого оказал чудодейственный эффект. Этот эликсир нельзя было давать в сочетании с каким-либо другим лекарством, но, рассвирепев из-за успеха презираемого им коллеги, Ширак неожиданно посещает больную и назначает ей большую дозу слабительного. Это ее убивает.

В день, когда ей исполнилось двадцать четыре года, 20 июля 1719 года, герцогиня де Бёрри скончалась. Вскрытие показало, что она была беременна и что у нее был «наполовину усохший» мозг.

Золотой век

(июль 1719 — январь 1720)

Недруги Филиппа надеялись, что горе обострит его болезнь, сделает его безвольным и беспомощным. Однако все случилось совсем иначе. Филипп находит утешение только в работе, только в успехе своего дела.

Постоянные эмиссии новых акций, которые тут же раскупали и цены на которые тут же поднимались, всего за шесть месяцев превратили нищее правительство в одно из самых богатых в мире.