За бортом по своей воле - Ален Бомбар

Ветер дул сбоку, и я повернул лодку кормой к земле. С третьей волной я взял курс на берег. Когда подошла пятая, я снова развернул лодку и поставил ее носом, так, чтобы она лучше приняла грозно подвигающийся седьмой вал. Так мало-помалу я сблизился с землей, каждый раз разворачиваясь перед седьмым гребнем, который становился все более опасным. Рыбаки заметили меня, но еще не осознали странности моего появления — они не догадывались, что с этой стороны моя лодка могла приплыть только от далеких берегов их предков. Вскоре меня окружили три лодки, и началась беседа на фантастическом английском языке. Три негритенка влезли на борт «Еретика». Впервые за все время плавания по Атлантическому океану у меня появился экипаж! Однако они мне доставили немало беспокойства, всюду лазая, шаря и заглядывая то туда, то сюда. Один из них потребовал мои часы, но обнаружив, что их тиканье еле слышно, скорчил презрительную физиономию. Другой заинтересовался куском мыла, который он, казалось, собирался съесть. Третий схватил бинокль, и, приставляя его к глазам обратной стороной, пытался обозреть горизонт. Я ему объяснил, что бинокль полон воды. Тогда он принялся его трясти, как это делают, когда хотят опустошить бутылку до последней капли.

Как ни велика была моя радость, я все же начинал серьезно беспокоиться за две вещи: за удочки и особенно за продукты, которые мне хотелось доставить нетронутыми до первого полицейского участка. Но я был слишком усталым, а поэтому решил просто найти двух-трех свидетелей, способных подтвердить целость упаковки моего неприкосновенного запаса.

«Еретик» все еще находился метрах в двадцати от пляжа, который из желтого сделался черным от любопытных. Рыбаки советовали мне дождаться отлива, уверяя, что тогда волна будет значительно меньше. В действительности же им хотелось успеть как следует обшарить мою лодку до того, как она попадет в руки толпы, ожидающей на берегу. Но желание вступить на твердую землю, вдохнуть ее запах, почувствовать горячий песок оказалось сильнее всего. За свое судно я не беспокоился, а непослушный экипаж измучил меня вконец. Поэтому я схватил плавучий якорь, прыгнул в воду и направился к берегу вплавь. Сотни собравшихся бросились навстречу и вытянули меня на сушу. Как только я встал на ноги, земля подо мной закачалась, но все же это была земля, и моя радость была так велика, что я на некоторое время забыл о муках, причиняемых мне голодом.

На одно обстоятельство я хочу обратить особое внимание потерпевших бедствие. Необходимо, чтобы первая трапеза ни в коем случае не была ни слишком поспешной, ни слишком обильной, иначе она может оказаться смертельной. Ты можешь принять все, что тебе предложат из жидкого, но, брат мой, остерегайся твердого: это беспощадный враг твоего слабого кишечника. Ты вырвал свою жизнь у моря, не отдай же ее так просто на земле.

Узнай, как и я, что тяжелая борьба с голодом сменяется тотчас, как ты ступишь на берег, борьбой против переедания.

Земля

Итак, я вступил на землю Барбадоса. Земля оказалась весьма непрочной, так как это был зыбучий песчаный пляж. Как я удержался на ногах, до сих пор не знаю, но я даже шел по нему, и он мне казался землей обетованной.

Нелегко мне было уследить за своими вещами: туземцы смотрели на каждую мелочь, словно это был божий дар и проявляли пренеприятное стремление считать своим все, что им удавалось схватить. Портсигар, подаренный мне женой капитана Картера, был опустошен в одно мгновение. Кто-то из «встречающих» завладел моим подводным ружьем, которое, кстати, было теперь без стрел, и старался сообразить, на что можно употребить эту вещь. Когда я сказал, что дарю ему ружье, он был крайне польщен. Другой схватил старую рубашку, а третий объяснил мне знаками, что мои часы ему очень нравятся. А когда я стал объяснять, что они у меня одни, он показал на ручной компас и сказал:

— Но вот же у вас вторые!

Какая-то женщина завладела мылом для морской воды, уверенно откусила, но тут же скорчила такую гримасу, что сразу стало видно: это мыло не так вкусно, как обычное. Между тем я мало-помалу доставал из лодки разные предметы, складывая отдельно те, что наиболее пострадали от воды: когда я перебирался через песчаную отмель, мое суденышко наполнилось водой до краев. Когда с помощью «добровольцев» была вытащена запечатанная банка, на которой туземцы увидели слово «продукты», казалось все вокруг заголосило:

«Фуд! Фуд!»[59].

Тут я с ужасом понял, что за всем уследить у меня не хватит глаз. Каждую минуту я ожидал, что банка с продуктами будет взломана. Если даже внутри все останется нетронутым, все равно для доказательства моей теории это будет катастрофой. Подошел полицейский и сообщил мне, что до ближайшего участка три километра. Я должен был приложить нечеловеческие усилия, чтобы проделать весь этот путь пешком. До сих пор не могу понять, как я дошел. Но все же у меня хватило рассудка и сил немедленно засвидетельствовать целость моего неприкосновенного запаса. Поскольку для этого нужны были люди с определенным уровнем интеллектуального развития, свидетелями стали школьная учительница (она же по совместительству местный пастор) и полицейский. Затем я роздал американские консервы, снискав этим благодарность желудков местных жителей.

Позднее меня упрекали за то, что я не опечатал немедленно свой судовой журнал, чтобы доказать, что я не подделал впоследствии свои расчеты. По-видимому те, кто обращается ко мне с подобными упреками, совершенно не представляют, как чувствует себя человек, вступивший на берег после 65 дней, проведенных в полном одиночестве и почти без движений. Представить это, сидя дома в пижаме, конечно, нелегко.

Медленно, подталкиваемый со всех сторон туземцами, останавливаясь на каждом повороте, чтобы выпить стакан воды (до такой степени я был обессилен и так потел), я двигался к полицейскому участку. Было совершенно ясно, что начальник участка, глядя на меня, задумался, с кем он имеет дело: с крупным преступником или с каким-то бесстрашным мореплавателем? На всякий случай, с великолепной корректностью британского полисмена — отца всякого доверенного ему человека — он предложил мне чашку чая и хлеб с маслом. Началась борьба против «излишеств» питания; я довольствовался чаем, в который положил побольше сахара.

Улица представляла живописное зрелище: здание полиции было окружено многими сотнями людей в ярких одеяниях, столь популярных среди жителей этих островов.

Наконец, в 11 часов меня вызвал по телефону сам полковник Реджи Мичелин, верховный полицейский комиссар всей английской части Антильских островов. Это, видимо, произвело на начальника участка благоприятное впечатление и он предложил мне душ.