Одержимая (Авторский сборник) - Марина Дяченко

Где он сейчас?

Он же ничего не знает о судьбе Алисы? Что, если он звонил деду?! Что-нибудь наврал или, еще хуже, рассказал правду?! Морщась от боли, Алиса вытащила телефон:

— Дедуль? Я на трассе… Да вот пока из города выбралась — пробки… Все, я уже в десятке километров… Слушай, тебе никто не звонил? В смысле, от меня? А, ладно, потом расскажу… Нет, ничего. С днем рождения!

И она дала отбой.

Значит, Вова просто исчез. Растворился. Укатил к тетке в Тверь, или к друзьям в Симферополь. Просто бросил Алису в притоне мутноглазого Артура — она была Вовиным орудием, потом стала балластом…

Несколько минут планы жуткой мести помогали ей бороться с болью. Потом, к счастью, начала действовать таблетка, и невидимый поршень, давящий изнутри на глаза, ослабел. Но ведь он не побежал к деду за деньгами, снова подумала Алиса. Подлец побежал бы… или он струсил?

Или он теперь побоится взглянуть ей в глаза — после того, как ушел, оставив Алису Артуру?

Лужайка перед домом была разукрашена новогодними гирляндами. Такси подкатило к самому крыльцу.

Молодой человек в костюме с бабочкой открыл переднюю пассажирскую дверь и, обнажив в улыбке зубы, уставился на Ирину. Удивление имело смысл: гостья явилась на праздник в джинсах и куртке, повидавших сегодня дождь и непогоду, пожар и спуск по вертикальной лестнице с пятого этажа.

— Толик! — крикнула с заднего сиденья Алиса. — Дедуля еще не спит?

Она пыталась, как могла, залезть обратно в образ Алисы-свиненка — веселой девочки, взбалмошной, но милой. У шалуньи-внучки даже трехчасовое опоздание выглядит кокетливо, и всеобщая досада тут же сменяется радостью: как же, она все-таки пришла, ах, негодница, ах, баловница!

Толик с бабочкой, крякнув, все-таки дождался, пока странная спутница Алисы выберется из машины, и тогда открыл дверь Долгожданной Гостье. Демон вышел, как обычно, без посторонней помощи.

— Расплатись, — сказала Алиса Толику.

Мельком глянула на Ирину. Ничего не сказала, пошла по лестнице вверх, ступая только на носки; ее тоненькие каблуки зависали в воздухе, а голова была вскинута столь гордым движением, будто свиненок собирался взлететь.

— Иди за ней, — сказал демон.

— Куда? — пробормотала ведьма.

Толик вручил водителю купюру, дождался сдачи, обернулся к Ирине:

— А вы, простите… как вас представить?

— Представлять не нужно, — ведьма таинственно улыбнулась. — Кому следует, и так знают…

И, воспользовавшись коротким замешательством Толика, деловито добавила:

— Я сегодня по-рабочему, ну, без вечернего платья. Можно мне как-нибудь сбоку, чтобы не было лишних расспросов?

Она ворвалась в зал, улыбаясь одновременно всем, расправив плечи, чтобы лучше сидело платье, шагая от бедра, зная, что все смотрят. Даже те, кто уже окосел, кто задремал над жюльеном с белыми грибами — к ее приходу встрепенулись, проснулись и оживились. Сквозь аплодисменты и крики пробивалось укоризненное цоканье языком: фу, стыдно, где ты была?!

— Алиса! Штрафную!

— Алиса! Тост!

Она обняла деда, почувствовала щекой его седую щетину, на долю секунды вспомнила детство. Он любил брать ее на руки, подносить к окну и рассказывать о перспективе, о техниках пейзажа, и чем этюд отличается от эскиза. Нет, он не настаивал, чтобы она занималась живописью; ему просто нравилось, как она слушает. Родители в какой-то момент даже стали ревновать…

— Дорогой дедуля! — она подняла бокал с шампанским. — В этот особенный день…

Те, что сидели близко, слушали благосклонно: маме, тете Лиле, дяде Коле не надо было «свежих метафор», они хотели, чтобы девочка говорила привычно и прилично. Те, что сидели дальше, потихоньку занимались своим: кто-то рассказывал анекдот, кто-то болтал по телефону, кто-то неторопливо ел; любой большой банкет распадается на части после первых нескольких тостов…

— …И мы все очень тебя любим!

Она едва пригубила шампанское, по опыту зная, что может сделать алкоголь с ее все еще ноющей, больной головой.

Дед, кажется, уже простил ее.

А девчонка-то держалась на отлично.

Пристроившись на самом краю дальнего стола, Ирина видела, как Алиса восседает рядом с дедом, как она смеется и отвечает что-то почтенной старухе в лиловом ожерелье, и даме с бриллиантами в ушах, и лоснящемуся мужчине средних лет, и прочим своим, очевидно, родственникам, друзьям семьи и приближенным к деду. Девчонка держалась так, будто не было притона и пожара, предательства Вовы и головной боли; Ирина наблюдала за ней с растущим уважением.

К десяти часам в зале стоял шум, все были пьяны и веселы, на отдельном столе за спиной именинника помещались коробки и букеты, поздравительные адресы и открытки почти в человеческий рост. На стенах, матово подсвеченные, располагались работы именинника — несколько специально отобранных аллегорических картин, патетических, эротических и лиловых. Всем этим глазам, грудям, неестественным позам и запрокинутым лицам простая душа Ирины предпочла бы лебедей на пруду или медведей на поваленном дереве.

Жадно глотая бутерброды с икрой и красной рыбой, ведьма ловила на себе чужие вопросительные взгляды; что бы ни думали о ней — Толик распорядился принять странную гостью, и принять хлебосольно.

— Чего вам налить?

— Сока. Апельсинового.

— Шампанское, вино красное, белое…

— Сока.

Демон сидел рядом, на свободном стуле, перед тарелкой, из которой кто-то уже ел сегодня. Грустно смотрел на блюда с нетронутыми яствами:

— А мне все это при жизни было нельзя. Соленое нельзя, копченое нельзя, жареное — ни в коем случае…

— Желудок? — спросила Ирина, жуя.

— Печень, поджелудочная, и еще… Впрочем, не имеет значения.

— Зато теперь, — Ирина нацепила на вилку упругий соленый огурчик, — тебе вообще ничего нельзя. И ничего не хочется, конечно.

Демон покосился на нее. Ирина удивленно уставилась на свою руку; рука, сама по себе, стряхнула огурец обратно и положила рядом пустую вилку.

— Олег?

— Хватит жрать.

— Олег, — она сглотнула слюну. — Мы ведь в одной лодке. Не раскачивай.

Девушка, сновавшая вдоль стола и подливавшая в бокалы, быстро на нее взглянула.

— Я тебе запрещаю говорить обо мне, — сказал демон. — Как я жил, с кем, почему умер. Что мне хочется, чего не хочется, что делать и кто виноват. Ясно?

— Да, — Ирина глядела на огурец. — А хочешь, я съем и расскажу, каково это на вкус? Будет как бы секс по телефону.

— А хочешь, ты себе выколешь глаз?!