Дамы и господа - Людмила Третьякова

Пути-дороги заскучавшей модистки лежали, однако, не в родную сторону, а в Петербург — прямо к сыну своей благодетельницы. Таким образом, взяв на себя инициативу, она поставила точку в романе с богатым, но не слишком решительным наследником.

Варвара Петровна, дама весьма проницательная, на сей раз дала маху: ей и в голову не приходило о любовной интриге, которая плелась у нее под носом. Должно быть, еще и потому, что внешность девица Шварц имела такую, что, казалось бы, не могла вызывать мысли о возможности каких-либо амуров.

Однако поди ж ты! Николай был взят, видимо, в такие шоры, что дела у модистки в Петербурге пошли куда быс­трее, нежели в Спасском.

Когда до Варвары Петровны дошли вести о том, что у Николая образовалось почти что семейство, охнув и ахнув, она села писать письмо, сдерживая себя от резких выражений:

«Дитя мое, не полагайся на обещания страстей; они ис­чезают, а с ними клятвы, данные от чистого сердца. Если есть еще время, откажись от слабости, которая поведет тебя только к гибели…»

Но, «как честный человек», Николай Сергеевич не имел ни времени, ни сил сопротивляться неизбежному.

Варвара Петровна не признала этого союза, не призна­ла невестки. Она не была человеком полумер — больше деньги в Петербург, где служил сын, не посылались. А через некоторое время по каким-то непроясненным обстоятель­ствам Николай Сергеевич вышел в отставку. Возможно, учитывая особенности его личной жизни, его попросту попросили из полка — среди офицерства не поощрялись подобные истории. И хотя он и сам тяготился службой, скоро понял: жить в отставке на всем готовом в Спасском или остаться на бобах, скитаясь с женой по дешевым квар­тирам, — большая разница.

Через несколько лет, правда, Тургенева в порыве тоски по сыну, которого давно не видела, вдруг купила ему дом в Москве на Пречистенке. Варваре Петровне казалось, что, когда у Николая появится крыша над головой, он оставит Петербург, ей легче будет воздействовать на него и в конце концов оторвать от ненавистной женщины. Однако деньгами она по-прежнему сыну не помогала.

…Иван Сергеевич долгие годы пытался помирить мать и брата, хотя для него самого союз Николая оставался необъяснимой загадкой. Он не понимал, каким образом этой женщине, такой непривлекательной наружности, уда­лось привязать к себе Николая. Тургенев не сомневался, что с самого начала всей этой истории в Спасском Анной Яковлевной руководил расчет. Пока что ей нечем было по­хвастаться — добыча не давалась в руки, но она терпеливо ждала, пока так или иначе получит лутовиновское добро. Время работало на нее.

Можно было понять и Варвару Петровну. Она терза­лась, думая о жалкой судьбе старшего сына, и находила некоторое успокоение в надеждах на Ивана.

С возвращением сына из Германии и сдачей в Мос­кве экзаменов на звание магистра философии Варвара Петровна впервые за долгое время воспрянула духом. Маленькая, с костылем в руках, сильно постаревшая от тяжести недавних испытаний, она лучилась счастьем, глядя на сына, заступавшего на службу в Министерство внутренних дел. Иван разительно изменился внешне. От прежней тучности и неловкости не осталось и следа. Теперь это был высокий, широкоплечий красавец с густой шевелюрой темных, как у Варвары Петровны, в крупную волну волос.

То и дело Иван ловил на себе страдальчески-страстный взгляд матери. Он не мог себе представить, до какой степени в нем, двадцатитрехлетнем, проявилась отцовская стать, тот тургеневский авантаж, перед которым невозможно было устоять. Варвара Петровна смотрела, и сердце ее начинало бешено колотиться. «Погубитель. Весь в отца».

Мужественная, благородная внешность Тургенева сейчас же обращала на себя внимание. Это началось, словно по тайному умыслу судьбы, именно с той поры, когда он был в возрасте своего молодого отца, ненароком заглянувшего в Спасское, — и не кончалось уже никогда. В него влюблялись женщины разных возрастов, сословий, национальностей. Многим, без всякой вины с его стороны, он осложнил судьбу: кто-то спасался от страсти к нему в случайном браке, кто-то даже оставлял мирскую жизнь и уходил в монастырь.

Но в отличие от отца, считавшего женщину одним из дивных удовольствий на земле, Тургенев видел в ней жертву непреодолимых обстоятельств и мужского эгоизма.

Его героини-умницы хороши собой, с душой нежной и богатой, всегда лучше того мира, в котором живут, и этот мир мстит им за их нравственное превосходство. Они всегда несчастны, и самое ужасное то, что источником этого стано­вится человек, которого они искренне и преданно любят.

…Героиню первого произведения Тургенева, появившего­ся в печати, звали Параша. Она и дала имя тонкой изящной книжице, увидевшей свет весной 1843 года. Автору шел двадцать пятый год.

Это была история в стихах о молоденькой женщине, чем-то напоминавшей пушкинскую Татьяну. О том, что замужество, вместо того чтобы дать ей расцвести, убивает в ней нравственные и физические силы. Чувства тускнеют, словно покрываются пылью.

Молодой Тургенев полон сострадания к своей героине:

Мне жаль ее… быть может, если б рокЕе повел другой — другой дорогой…

Многое изменится. На смену стихам придет проза: поя­вятся повести, пьесы, романы. Однако внимание к женской душе останется на всю жизнь. И никому более не удастся так высоко оценить силу женских чувств, нерассуждающую самоотверженность, неспособность к предательству.

…Можно представить, какой радостью для Варвары Петровны стал выход в свет «Параши». Это событие оправдывало материнские надежды и убежденность в том, что ее Ванечку ждет особая судьба.

Читатели приняли литературный дебют Тургенева тепло. Критика тоже. Даже строгий В.Г.Белинский не пожалел для «Параши» прочувствованной строки. Он назвал первый опыт никому не известного автора «одним из прекрасных снов на минуту проснувшейся русской поэзии». Красиво сказано!

Свою поэму Иван Сергеевич подписал инициалами «Т.Л.» — Тургенев-Лутовинов. Варвару Петровну это тронуло до глубины души.

«Я прошу тебя, — отозвалась она из Спасского, — быть в твоем сочинении Лутовиновым». Ей понравилась «Параша». Тургенева не сомневалась, что вместе с первой книжкой к сыну явится известность. Талант — в нем есть что-то волшебное. Он всегда отделяет своего обладателя от толпы. «Я тщеславна, — признавалась Варвара Петровна и заклинала: — Нет, не переставай писать!»

Легко сказать: «Не переставай!» Но когда? После заседания в министерстве? С другой стороны, Варваре Петровне только в страшном сне могло присниться, что для сына литераторство сделается не дополнением к чиновничьей карьере, а делом жизни.