Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова

Лис кивнул, заворачивая чистое белье в узелок. Он явно собирался наведаться в баню.

— Мирона возьмешь с собой?

— А он не хочет, — даже не взглянув на мальчика, ответил нелюдь.

Миря усердно затряс вихрастой головой, с ужасом представив себе их совместный поход в мыльню. Лучше уж сразу в кипяток и свариться, чем такое испытание. Когда жмырь ушел, Змея прилегла на тюфяк и замерла, будто уснула, но глаза, как стеклянные, бессмысленно замерли, поблескивая золотом в полумраке комнаты. Миря тихонько присел рядом, уткнувшись носом в коленки, и слезы досады покатились по щекам, кажется, из самого сердца. Больше всего на свете он хотел, чтобы Лис никогда не вернулся, чтобы его нахальная самоуверенная рожа не маячила перед взором этой девушки, и чтобы никогда его грубые наглые лапы не смели коснуться ее тела, волос, губ. Миря чувствовал, что Лис — неправильное, злое и страшное существо, что он хуже любого йока и опасен для нее. Он несет в себе слишком много смерти и, рано или поздно, убьет Змею. Даже не убьет, уничтожит. И потому-то Миря плакал злыми слезами, что чувствовал рок, острым мечом нависший над Олгиной головой, но не мог что-либо изменить. Это неосознанное мальчиком чувство безысходности мучило его, грызло, подобно червю, порождая все большую ненависть к Лису.

— Что случилось?

Нежный заботливый голос острой иглой проник в самую душу, и Мирю прорвало.

— Зачем? Зачем ты с ним? Нельзя тебе! Понимаешь?! Нельзя…

— Понимаю, — она гладила его по голове, обнимая вздрагивающие плечи, — но и без него тоже нельзя…

— Не правда! Можно. Уйди от него.

— Куда ж я пойду-то?!

— Не знаю. Куда-нибудь, лишь бы подальше.

— Мне что дальше, что ближе, один конец. Я ведь йок. Я не могу вернуться к семье. Как, по-твоему, они меня примут? Вряд ли признают во мне родную дочь, сестру… Я для них мертва. А больше мне податься некуда. Лис, по сути, самый близкий мне… самое близкое мне существо. Единственный мой защитник.

Горечь и скрытая тоска слышались в ее словах. Некоторое время Мирон лишь тихо всхлипывал.

— Ты ведь не любишь его. Зачем целовала?

— Ах, вот оно что. Видел, значит!

Мальчик отстранился, почувствовав, как она напряглась, сделалась жесткой, будто деревянной.

— Если не любишь, нельзя целовать. Особенно тебе.

Он глядел на нее исподлобья, шмыгая носом, бесстрашно и упрямо, так, как смотрит влюбленный слуга на свою госпожу, не боясь вызвать гнев неосторожным словом. Олга молчала, плотно сжав губы, сдерживая крик. Как?! Почему?! Зачем этот мальчишка влюбился в меня?! Неразумное дитя!

— Не смей, слышишь, глупый юнец! — сквозь зубы прошипела Змея.

— Что не сметь? — он дернулся, безбоязненно вскинув голову.

— Даже не думай влюбиться в меня, если жизнь тебе дорога, понял!

Мирон скорчился, будто кто плюнул ему в лицо и потупил взор.

— Мать, сестра, госпожа, воин — кто угодно, только не жена. Не твое это место. Мал ты еще, да и не чета мне. Запомни это навсегда.

Миря кивнул. Он знал, кто ее пара. Знал так же четко, как и то, что никогда не сумеет выполнить строгого наказа самой прекрасной девушки в мире. В том знании не было силы, одна лишь боль и тоска неизбежности.

Лис вернулся как раз к обеду, когда Олга в сопровождении мальчика спустилась в общую залу, где гомонили развеселые постояльцы, сдабривая сытное столование свежей овсяной брагой на меду. Нелюдь, всклокоченный и напыжившийся, был мрачнее тучи, будто повстречал в бане Волка вкупе со всем кланом. Увидев Змею, он, приободрившись, быстро пересек залу. Сунув сверток с грязным бельем Олге в руки, он склонился к ее уху:

— Избавься от него как-нибудь, а! Сил моих нет больше, ходит за мной, не отстанет никак…

Олга переводила взгляд с нелюдя на узелок, решая про себя, где это Лис успел свихнуться, пока тот, состроив страдальческое выражение лица, не прорычал ей в затылок:

— Убери его подальше, не то я убью этого старика!

И взбежал по лестнице, с треском захлопнув чердачный люк. Тогда-то она и заметила, человека, озирающего залу с порога входной двери. Худощавый седовласый мужчина действительно был очень стар, но, несмотря на возраст, держал спину прямо, рука уверенно, без дрожи лежала на посохе, служившем скорее помощником, нежели необходимостью. Смуглая кожа, характерные черты лица, манера одеваться — все выдавало в нем сарриба — уроженца Аракийских пустынь. Он некоторое время стоял в дверях, видимо, решая, стоит ли заходить внутрь, но, поколебавшись, все же переступил порог и присел на ближайшую скамью. Хозяин принес ему браги и услужливо склонился к старцу, внимательно слушая вопрос. Олга знала, о чем, и потому, сунув узелок в руки Мирона, направилась прямиком к старику.

— Что тебе нужно от него, джяд? Разве ты не знаешь, что злить асвадхакима опасно? — произнесла она на сариббском. Старик долго разглядывал ее снизу вверх, щуря близорукие глаза. Потом подвинулся, жестом приглашая сесть рядом.

— А я решил, обманывает меня чутье. Старики все время чуют смерть рядом. Ан нет… Значит, асвадхаким! Черный судья, стало быть.

По-славийски он изъяснялся отменно, будто родился в этих землях, лишь чуть заметный изъян в говоре выдавал в нем чужака.

— Видимо, забыл Матайра Умара, вот только Умар не забыл Матайру. А ведь знал я, что станет он йоком, будучи юнцом неразумным знал судьбу его. Потому и не стал слушать меня гордый асвад. Прогнал прочь. Забыл, все забыл, что случилось с ним до перерождения.

Олга удивленно прислушивалась к тихому бормотанию старца, который вдруг замолк, сокрушенно качая седой головой. Матайрами саррибы называли райских птиц, которые, что странно, служили символами страшной смерти. По поверьям, Матайра являлась тому, кто умирал в жутких мученьях, и пела ему дивную песню, отвлекая истерзанную душу от страданий и уводя ее в мир мертвых спокойной и очищенной от страха и ненависти. Тот, кому она показывалась в яви, считался счастливчиком, ибо уносила птица на своих крылах страх и боль всей оставшейся жизни. Существовал даже обычай награждать самых выносливых и бесстрашных воинов крылом Матайры — подвеской соответствующей формы из янтаря.

Олга замерла, нетерпеливо подавшись к старцу в надежде выведать у него прошлое Лиса. Но старик ничего не сказал, лишь вынул из-за пазухи и протянул ей сверток из плотной вощеной холстины.

— Передай ему это вместе с моей благодарностью.

И в тот момент Олга заметила бурые следы на его запястье — старый загрубевший рубец от железных оков. Такие же были у Старшего. Она выскочила