Небеса ликуют - Андрей Валентинов

Десятый день в пути. И восьмой — под дождем.

— Увы, дорогой де Гуаира! — печально молвил шевалье. — Если я и отличаюсь чем-то от неведомого сочинителя, то лишь тем, что едва ли обо мне будут судачить и перемывать мои хладные кости! Дома меня забыли, а здесь… Кому я нужен здесь, кроме, конечно же, вас, мой друг!

Стало ясно — пора доставать горилку. Но даже это не подействовало. Дю Бартас отхлебнул из филижанки, сморщился, брезгливо вытер рот.

— Что значит чужбина! В последнее время я начал скучать по анжуйскому вину! Представляете? Дома я мог выпить эту пакость только в виде наказания! А теперь вот скучаю. Кажется, я скоро начну скучать по Мазарини, будь он трижды неладен! Скорее бы добраться до Киева, а там в Лавру — и домой!

Мне стало стыдно — причем уже не в первый раз. Бедняга и не подозревал, что мы с каждым днем удаляемся от золотых лаврских куполов. Впереди — Львов, а за ним уже — Польша.

— К тому же… — Дю Бартас быстро оглянулся и перешел на шепот: — Друг мой, я только сейчас подумал, что могу никогда ее больше не увидеть! Никогда! Какой ужас! Это славно, Гуаира, что она наконец дома, но ее дом так далеко!

Поначалу казалось, что память о синеглазой панне Ружинской быстро развеется. Увы, случилось иначе. Несколько дней назад дю Бартас проговорился, что усиленно учит русинский, дабы в следующую их встречу не оплошать.

«Усиленно» — это он, конечно, преувеличивал, но с полсотни слов все-таки умудрился запомнить.

Всем, в том числе и славному пикардийцу, я рассказал, что дочь гомельского каштеляна благополучно прибыла в отчий дом. Это была правда, но я не сказал другого. Встретили ее плохо. Очень плохо…

Маленькая королева плакала, когда мы расставались. Впервые я увидел на ее лице слезы. Слезы — и черный платок на голове.

Ядвиге было страшно под крышей родного дома.

— Ее дом не так и далеко, — не выдержал я. — Вот доберемся до… гм-м… Киева, и вы поедете в Гомель. Неделя пути от силы, к тому же в Белой Руси сейчас спокойно. Справим вам новый жупан…

Впрочем, и в старом, купленном вместе с шапкой и шароварами еще на Сичи, шевалье смотрелся хоть куда. Еще бы усы — и справный бы вышел казарлюга!

— Что вы говорите, Гуаира! — Пикардиец вновь помотал головой, разбрызгивая тяжелые капли. — Она — знатная дама, ее батюшка — владетельный сеньор!..

— Хотите сто тысяч экю? — улыбнулся я.

— Ах, мой друг, вы никогда не унываете!

В последнем он был не прав. Но я вдруг понял, что совершенно незачем возвращать в Рим спрятанные за поясом векселя. Черт побери! Скажу шевалье, что нашел клад! Поверит?

Поверит!

— А кстати, дорогой дю Бартас, чем кончается этот сонет? Тяжелый вздох.

Я вам мешаю? Смерть моя — к добру?Так я возьму — назло! — и не умру.

— Вот видите! — Я протянул ладони к гаснущему огню. В лицо ударил дым, удушливый, горький. — Вот вам и ответ!

— Сын мой! Не должно пребывать под дождем столь долго, ибо болезнь, ревматизмом именуемая, иначе же ишиасом, весьма прилипчива и сугубо зловредна!

Я вздрогнул. В последнее время брат Азиний научился подкрадываться совершенно незаметно, да так, что мне порой становилось страшно. Особенно ночью.

— Принес я, мон… то есть синьор де Гуаира и добрейший синьор дю Бартас, вместилище со снедью, которую надлежит потреблять горячей…

Наш попик продолжал удивлять. И даже не тем, что умудрялся в любой час дня и ночи доставать упомянутые «вместилища со снедью», (попросту говоря — горшки с пшенной кашей или борщом).

Искатель святости стал лекарем.

Случилось это как-то само собой. Еще в Колодном, когда мы очутились посреди гигантского табора, вместившего не одну тысячу самого разнообразного люда, отец Азиний в первый же вечер исчез. Помня везение бывшего регента, я уже думал увидеть его поутру на колу. Но вышло иначе. Как выяснилось, кто-то из наших соседей умудрился попасть ногой под колесо своего же воза. Отец Азиний, добрая душа, поспешил наложить лубки и сварить из трав жуткое пойло, которое он посчитал успокоительным.

Помогло или нет — не знаю. Но с тех пор наш попик стал незаменим.

Болели много. Болели — и умирали. А три дня назад появились первые раненые.

— Слыхал я, сьер де Гуаира, что злокозненные татары этим утром побывали возле королевского табора, что расположен у реки, Стыром именуемой. И будто бы король решил дожидаться именно там, покуда не подойдут оные татары вместе с ребелиантами. И о том рассказал мне некий отрок…

Все это я уже знал. Ян-Казимир оставался у Берестечка, чтобы прикрывать дорогу на Семиградье, где Юрий Ракоци, союзник capitano Хмельницкого, уже сажал войско на коней.

Бог мой! Турки, татары, московиты, донцы! И молдаване, если верить слухам. Теперь еще и Семиградье! Вавилон!

Передали мне и кое-что более важное. Переяславский полк где-то к северу от Берестечка, в густых лесах. Воронкивская сотня под началом бывалого казака Павла Полегенького получила приказ перехватывать польские обозы.

В Колодном я почти догнал его. Но — не вышло.

— Однако же, дети мои, надлежит предаться трапезе, пока оная еще горяча…

— Сами варили или некий отрок помог? — не сдержался я, и попик обиженно задышал.

Может, зря я его так? Тем более каша оказалась хороша, даже мрачный шевалье слегка повеселел. Один только сьер де ла Риверо, сонный и недовольный, лишь ткнул ложкой в горшок, после чего вновь полез под плащ.

Вот и корми такого! Хоть бы толк был!

Толк?

— Сьер Гарсиласио!

Добрый, полный искренней любви взгляд был мне ответом. Но я устоял.

— Вы мне нужны. Подкиньте что-нибудь в костер. Я сейчас подойду.

Оставалось разогнать остальных. Впрочем, печальный шевалье уже устраивался на относительно сухом пятачке под ясенем, подкладывая под голову мохнатую казачью шапку (очень удобно!). Брат Азиний… Нет брата Азиния! То ли к страждущим пошел, то ли к некоему отроку. Тоже страждущему.

— Вы мне нужны, сьер Гарсиласио, как еретик и каббалист. Кажется, он зашипел, но я храбро проигнорировал это. Еретики в эту пору года неядовиты.

— Сейчас я вам расскажу нечто, а вы прокомментируете. Поскольку у вас нюх на все враждебное Святой Католической Церкви, надеюсь на ваше живое участие…

Я помедлил — не для пущего эффекта, а просто собирая непослушные итальянские слова. Бедняга муфтий! Этакое переводить с арабского!

— Господь сотворил мир из самого себя…

— Эригенна[20],— буркнул парень, стараясь не глядеть в мою сторону.

— Погодите! Итак, Господь сотворил мир из самого себя. В результате из единого Мира-Господа образовалось множество миров. Но они разные. Та часть мира, которая есть Господь, нам неведома. Мир человеческий, наш, существует в трех измерениях и во времени…

…«Ахвал» — состояния Творца. Неужели я и это запомнил?

— Другие миры, нам неизвестные, могут иметь больше или меньше измерений, но они тоже вещественные и подвержены ходу времени…

…Вещественные миры — «макамап» — места стоянки Господа.

— Но существует некий мир, устроенный принципиально иначе. Он нематериален в нашем разумении и не обладает таким свойством, как время. Человек не может попасть туда телесно, но иногда способен, так сказать, заглянуть…

— …И узнать все тайны мира нашего. — Сьер еретик скривился. — Интересно, как можно узнать, например, будущее, если оно еще не наступило? Его попросту нет!

— У нас нет, — согласился я. — И мы его все вместе творим — на страх нашим бедным потомкам. Но в ином мире, Промежуточном, нет времени.

— Угу…

— А вы представьте, — усмехнулся я. — Еретика Джованни ведут на костер. Если поглядеть с высоты птичьего полета, то мы вначале увидим еретика в повозке, затем — на помосте, во время чтения Акта Веры, потом — попирающего ногами поленья…

Вновь послышалось шипение. Кажется, дрова сегодня сыроваты!

— Следом за этим мы наблюдаем, как еретик Джованни корчится на огне, затем — его обгорелые кости кидают в Тибр…

— Идите к черту! — не выдержал он. — Неостроумно!

— Зато очень понятно, — отпарировал я. — А из Промежуточного Мира, где нет времени, можно увидеть все сразу: повозку, помост, дрова — и круги на тибрской воде.

Я ждал ответа, но сьер де ла Риверо молчал. Переваривал.

— Байки! — наконец отрезал он. — Существование такого мира не соответствует физическим законам. Впрочем, подобное я тоже читывал — как раз в книге «Зогар». Живут в этом вашем мире малахи, то есть ангелы. Они весьма зловредны, потому как завидуют человеку, ибо тот имеет свободу воли.

— Правильно! — улыбнулся я.

— Книга «Зогар» в изложении для сельских попов. Сказочка мессера Нострадамуса. Он, видите ли, регулярно в сей мир наведывался. А поелику там нет времени, то его душа регулярно поглядывала в наше будущее. Чушь и бред!