Пьеса для обреченных - Вера Русанова

Ну надо же было так опростоволоситься с Пашковым! Полезть в такие дебри и не заметить очевидного! И самое унизительное, что бывший «объект» действительно на протяжении всей игры давал мне подсказки…

— Н-да… С версией про вашего приятеля вы, конечно, выкинули номер! — заметил Бородин, когда Ольга положила трубку. — Но это уже тема для отдельного разговора, скорее на морально-этические темы. Может быть, побеседуем наедине?

Разговор наедине? Я заметно насторожилась. Он, конечно, корчил из себя интеллектуала, но вполне мог задумать банальный и пошлый финал. Однако, как ни странно, напряглась и Каюмова. — Олег Иванович, — она даже встала, как школьница перед учителем, — а как насчет нашего с вами разговора? Ну о финансировании постановки чеховского цикла. Вы же обещали?

— Ах да! — Он кивнул. — Я обо всем помню, но сегодня нет Бирюкова, так что разговаривать бессмысленно. Давайте вы с ним вместе подъезжайте ко мне как-нибудь на неделе, и мы обо всем побеседуем. Договорились?

— А не лучше ли сегодня?

— Но ведь Вадим Петрович ваш не явился?

— Может быть, тогда съездить за ним? — Каюмова даже позеленела от осознания собственной наглости. — Дело в том, что я ему звонила: телефон все время занят. Он, наверное, просто забыл…

— Или просто запил! — Бородин с легкой досадой сорвал с ручки колпачок, но телефон к себе все-таки подтянул и нажал кнопку внутренней связи. — Максим, — проговорил он в трубку, — отправь кого-нибудь из ребят на Устиньевскую, адрес у секретаря возьмешь. Пусть привезут одного чудика… Да, Бирюков Вадим Петрович… Все, давайте в темпе.

Наталья опустилась обратно в кресло, перепуганная, как мышь, спросонья рыкнувшая на кота. А Олег Иванович отложил ручку в сторону и взглянул на меня почти ласково:

— Раз так складываются обстоятельства, побеседуем прилюдно, если вы не против, конечно.

Знал бы он только, насколько я не против! Пусть .говорит что хочет, пусть иронизирует сколько ему угодно, лишь бы не оставаться наедине с этой тушей, облаченной в дорогой костюм и пылающей жаждой изысканной мести!

Впрочем, возможно, я была к нему несправедлива.. Далее Олег Иванович повел себя вполне по-светски: связался с секретаршей, попросил для всех кофе, позволил желающим закурить. Его любезным предложением, понятно, никто не воспользовался. Тогда он сам достал из пачки сигарету и со вкусом задымил, стряхивая пепел короткими, сильными щелчками.

Уже первая его фраза стала многообещающей.

— А побеседовать с вами, Евгения Игоревна, я хотел вот о чем. — Бородин прищурил левый глаз, как охотник, готовящийся выстрелить. — В каком случае человек имеет право брать на себя функции Бога и решать, кого карать, а кого миловать? И какими качествами он для этого должен обладать?

Видимо, подразумевалось, что он, Олег Петрович Бородин, как раз всеми нужными свойствами обладает и может хоть сейчас записываться в штатные карающие ангелы. И все это, естественно, в отличие от меня!

Я угадала.

— Вот взять хотя бы вас! Оставим даже то, что вы излишне самонадеянны и не очень сообразительны. В самом деле оставим!.. Но есть некоторые морально-нравственные аспекты, которые обойти нельзя… Кому вы пакостили?

Людям, абсолютно незнакомым и не сделавшим вам ничего плохого! Выслушивали только одну сторону и резво бросались зарабатывать свои денежки! И не надо мне рассказывать, что вы искренне верили вашим заказчицам! Ради Бога, не надо!.. Вы никому не верите, кроме самой себя. Не знаю, какие уж у вас были отношения с господином Пашковым, но вот так запросто начать подозревать близкого человека черт-те в чем?! На основании каких-то там жалких цитаток! Я думаю, ему крупно повезло, что он с вами расстался. Душевно рад за этого молодого человека!

А ведь он был прав! До обидного прав. Слишком быстро и без особых мучений я смирилась с мыслью о том, что Сергей — убийца. Конечно, все складывалось очень логично. Конечно, я была напугана. Да и обида за это «звездное» приключение все еще ныла в моем сердце. Но ведь я его когда-то любила! Или мне казалось, что любила? И как я после всего этого смогу посмотреть ему в глаза? Если, конечно, такой случай еще представится.

Бородин же продолжал рассуждать:

— Скажете, что я поступил точно так же, как вы? Нет! Я всего лишь отомстил! Причем сделал это красиво. Гораздо красивее, чем вы! Шекспир, знаете ли. Никакой пошлости, никакой вульгарности. Вы понимаете, о чем я?

Если бы я не чувствовала его обидной правоты,. если бы до сих пор была уверена в том, что занималась безукоризненным с нравственной точки зрения бизнесом, то непременно отозвалась бы с готовностью и громко, как на пионерской линейке: «Конечно понимаю! О хрюшке Даше, с которой вас застали в спальне, и о том, как вытянулись при этом физиономии ваших коллег».

Но Олег Иванович знал, что возразить мне нечего, поэтому держался с великолепным спокойствием и уверенностью. Каким бы он ни выглядел противным, гадким, дешевым и кичащимся собственной оригинальностью, но отчасти он был прав!

— Я бы мог запросто размазать вас по стенке, не особенно утруждаясь! Вы бы приползли ко мне на коленях уже на следующий день, но… Немного мудрости и терпения — и вы сделали это сами, добровольно! Вас не то что не пришлось тащить за шкирку — я сильно опасался, как бы вы не рванули ко мне на поклон впереди присланного за вами джипа!

И снова он был прав. Но, Господи, как не хотелось в этом признаваться!

— А если бы я не позвонила? Перебудила бы соседей, попросила вызвать милицию, повесилась бы, в конце концов, от страха?

— Ну, вызвали бы вы милицию и что бы сказали? Кто-то стучится у вас под дверью и свистит на кухне? Кстати, это была простейшая пищалка с часовым механизмом! Ольга подложила ее в вентиляцию, пока вы носились по Москве, Да на вас бы посмотрели как на чокнутую! А насчет повеситься…Такие, как вы, не вешаются. Поверьте, вы бы позвонили, Женя! Не утром, так днем. Не днем, так вечером. Я сделал бы так, чтобы вы позвонили…

И словно иллюстрацией к его словам раздался резкий телефонный звонок.

Бородин снял трубку, пару раз коротко бросил «да», потом лицо его побагровело, а маленькие глазки заблестели нехорошим огнем. Выматерился он глухо, но вполне конкретно, трубку на рычаги швырнул так, что я всерьез испугалась за целостность роскошного аппарата. Каюмова, видимо уже пожалевшая о том, что так не вовремя заикнулась о финансировании какого-то там проекта, вся подобралась, приготовившись по команде «брысь!» сорваться с места. Леха только стрельнул в мою сторону круглыми глазами.

Ольга взглянула на Олега Ивановича заботливо и встревоженно.

— Та-ак… — врастяжку проговорил он и опустил на стол свой внушительный кулак. Не ударил — просто опустил, но этого было более чем достаточно. — Та-ак… Сидеть всем на местах…

Немного подумал, снова переключился на внутреннюю связь и приказал невидимому собеседнику:

— Макс, езжай сам на Устинье векую, проследи, чтобы все убрали аккуратно. Ну и разберешься — в общем, сам знаешь… Дальше, организуй заверенную телеграмму откуда-нибудь с Урала или из Сибири с просьбой уволить по собственному желанию. Да! Естественно, от его имени, не от моего же! С милицией к хренам собачьим засветились и с уродом этим из морга… Все, давай!

Потом медленно обвел взглядом кабинет, остановившись на каждом лице по очереди. Не знаю, кому как, а мне стало жутковато. Теперь это был нормальный Олег Иванович Бородин, «условно-досрочно освободившийся пахан», без признаков излишней интеллигентности или хотя бы вальяжности.

— Так, суки, — сказал он в точном соответствии со своим новым образом, — там в незапертой квартире валяется мертвый Бирюков. Кстати, зарезанный ножом. И подох он не час и не два назад. Причем кто-то его ударил, а кто-то еще пытался остановить кровь. Сейчас вы мне живенько, во всех подробностях расскажете, кто из вас его видел последним и о чем он в этот последний раз говорил. А потом быстренько расползетесь отсюда, и не дай Бог кому-нибудь из вас хоть вслух, хоть про себя вспомнить об этой истории! Все меня поняли? Вот так-то!

Часть третья

«УБИЙСТВО ГОНЗАГО»

Я ненавидела театр. Ненавидела Шекспира. Ненавидела кошмарных клоунов в витрине «Макдоналдса» и всех без разбору клоунов, кривляющихся на сцене.

Ненавидела свой собственный диплом. Себя в качестве бесплатного приложения к этому диплому. Естественно, Пашкова — за то, что теперь действительно была перед ним виновата. И Леру Игонину — за то, что она такая умная и к ней за интервью ломятся журналисты со всех концов страны.

Но больше всего сейчас я ненавидела звук Лехиных шагов — этакое торопливое полуподпрыгивание-полушарканье и его гайморитное сопение. Неужели нельзя хотя бы достать платок и хорошенько высморкать нос?!

У перекрестка мое терпение лопнуло. Я остановилась и стремительно обернулась. Леха тут же отскочил в сторону, как бобик, преследующий авоську с колбасой и пойманный с поличным. Круглые глаза его забегали, на физиономии проступило какое-то испуганно-пакостливое выражение.