Салимов удел - Стивен Кинг

Тело лежало так, как они его оставили: левая рука упала, левая щека прижата к подушке...

- Паркинс едет, - сказал Мэтт в коридоре за спиной, и Бен с трудом сдержал крик.

Бен подумал, как удачно выразился: пусть дела примет машина. Все очень напоминало машину, одно из сложных, хитроумных немецких приспособлений, сконструированных из заводных пружин и зубцов, где в сложном танце движутся цифры.

Первым прибыл Паркинс Джиллеспи в зеленом галстуке, оттененном ВЭФ-овской булавкой. Глаза еще были сонными. Он сообщил, что уведомил медэксперта округа.

- Сам-то сукин сын не явится, - сказал Паркинс, втыкая в уголок морщинистых губ "Пэлл-Мэлл". - Однако пришлет помощника и еще одного малого, сделать снимки. Мертвяка трогали?

- У него рука свалилась с кровати, - ответил Бен. - Я пытался уложить ее обратно, только не получается.

Паркинс смерил его взглядом и ничего не сказал. Бен вспомнил жуткий стук костяшек пальцев по деревянному полу комнаты для гостей, и в животе пошевелился брезгливый хохоток.

Мэтт отвел их наверх, и Паркинс несколько раз обошел тело.

- Эй, а вы уверены, что он помер? - наконец, спросил он. - Будить пробовали?

Следом, прямо с родов, приехал из камберлендской больницы доктор медицины Джеймс Коди. После обмена традиционными любезностями ("Наше вам", - сказал Паркинс, раскуривая очередную сигарету) все опять пошли за Мэттом наверх. "Вот если бы мы все были музыкантами, - подумал Бен, - то теперь сумели бы по-настоящему проводить парня в последний путь."

И опять почувствовал, как к горлу пытается подступить смех.

Коди отвернул простыню и некоторое время хмурился, глядя на тело. Мэтт с изумившим Бена спокойствием сказал:

- Джимми, это напомнило мне то, что ты говорил про мальчика Гликов.

- Мистер Бэрк, то был конфиденциальный разговор, - мягко ответил Коди. - Если родичи Дэнни Глика дознаются, что вы сказали, они могут подать на меня в суд.

- Но выиграют ли они дело?

- Вероятно, нет, - со вздохом сказал Джимми.

- Чего это насчет мальчишки Гликов? - хмурясь, спросил Паркинс.

- Ничего, - ответил Джимми. - Совершенно из другой оперы. - Он приложил к груди Майка стетоскоп, что-то пробурчал, отвернул веко и посветил в открывшийся остекленелый шарик.

Бен заметил, что зрачок сузился, и вполне явственно сказал: "Господи!"

- Интересный рефлекс, верно? - сказал Джимми. Он отпустил веко, которое с нелепой медлительностью вернулось на место, словно труп им подмигнул. - Дэвид Прайн из "Джона Хопкинса" сообщает, что у некоторых трупов реакция зрачка на свет сохраняется до девяти часов.

- Ученым стал, ишь ты, - сердито сказал Мэтт. - А за сочинения я ему ставил тройки, да и те с натяжкой.

- Просто вам не нравится читать о вскрытиях, старый вы склочник, откликнулся Джимми и достал небольшой молоточек. "Отлично, - подумал Бен. - Он помнит, как держаться у постели больного даже, когда пациент, по выражению Паркинса Джиллеспи, мертвяк." В нем снова поднялся мрачный смешок.

- Помер? - спросил Паркинс, стряхивая пепел с сигареты в пустую вазу. Мэтт поморщился.

- Помер, помер, - ответил Джимми. Он встал, отвернул простыню к ногам Райерсона и постукал по правому колену. Никакого эффекта. На подошвах Майка (возле пятки и у носка) Бен заметил желтые кольца мозолей и немедленно вспомнил поэму Уоллеса об умершей женщине: "Пусть "кажется" придет конец," - неверно процитировал он. - "На трон взошел пломбирный император."

Мэтт остро взглянул на него и на мгновение словно бы утратил контроль над собой.

- Это что? - спросил Паркинс.

- Стихи, - ответил Мэтт. - Из поэмы о смерти.

- По мне, так больше смахивает на "Человека в хорошем настроении", заметил Паркинс и опять стряхнул пепел в вазу.

- Нас представили друг другу? - спросил Джимми, глядя на Бена снизу вверх.

- Да, только очень вскользь, - ответил Мэтт. - Знакомьтесь: Коди, местный знахарь - Бен Мирс, газетной нивы пахарь. И наоборот.

- В таких штуках он дока, - заметил Джимми. - На этом все свои денежки и заработал.

Они с Беном обменялись рукопожатием над телом.

- Мистер Мирс, помогите мне его перевернуть.

Бен с легкой брезгливостью помог Джимми перевернуть тело на живот. Оно еще не утратило гибкости и не окоченело, хотя уже остыло. Джимми пристально осмотрел спину, потом стянул с ягодиц трусы.

- А это зачем? - спросил Паркинс.

- Пытаюсь по цианозу кожи установить время смерти, - ответил Джимми. - А Брент Норберт никогда не возражал против небольшой дружеской помощи.

- Норберту собственный зад с фонарем не сыскать, - отозвался Паркинс, выбрасывая окурок в открытое окно. - Мэтт, это окошко у тебя осталось без ставня. Я его видел на газоне, когда заезжал во двор.

- Ах, вот как? - сказал Мэтт, тщательно контролируя свой тон.

- Угу.

Достав из сумки градусник, Коди сунул его Райерсону в задний проход и выложил на простыню часы, заблестевшие в ярком солнечном свете. Они показывали четверть седьмого.

- Я пошел вниз, - сказал Мэтт, слегка задохнувшись.

- Можете идти все, - сказал Джимми. - А я немного задержусь. Кофе не сварите, мистер Бэрк?

- Разумеется.

Все вышли. Бросив в комнату последний взгляд, Бен затворил дверь, которая скрыла от глаз сцену, навсегда врезавшуюся в память подобно гравюре: светлая, залитая солнцем спальня, отвернутая чистая простыня, золотые наручные часы, отбрасывающие на обои яркие зайчики, и сам Коди с пламенеющей копной рыжих волос.

Брентон Норберт, помощник медицинского эксперта, прибыл на старом сером додже как раз, когда Мэтт варил кофе. Его сопровождал еще один мужчина, который нес большой фотоаппарат.

- Куда? - спросил Норберт.

Джиллеспи ткнул большим пальцем в сторону лестницы.

- Там, наверху, Джим Коди.

- Изрядно, - сказал Норберт. - Парень, наверное, уже весь на нервах.

Они с фотографом отправились наверх.

Паркинс Джиллеспи влил себе в кофе столько сливок, что пошло через край на блюдце, сунул в кофе большой палец - проверить, что вышло, вытер палец о штаны и, прикуривая очередную сигарету, сказал:

Тут Бен с Мэттом завели свою песенку. Все, что они наговорили, не было ложью в полном смысле слова, однако недомолвок оказалось довольно, чтобы связать учителя с писателем тонкой нитью конспирации. Хватило их и для того, чтобы заставить Бена пуститься в беспокойные размышления: то ли он сейчас соучаствует заставить Бена пуститься в беспокойные размышления: то ли он сейчас соучаствует безобидной глупости, то ли чему-то более серьезному и мрачному. В голове звучали слова Мэтта: "Я позвонил вам, поскольку в Салимовом Уделе вы - единственный, кто способен выслушать такую историю." "В каком бы отношении ни был ущербным рассудок Мэтта, подумал Бен, - неспособным разбираться в людях старика не назовешь." От этого молодой человек тоже нервничал.