Чао - Петроний Аматуни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это что такое?! — вдруг раздался повелительный голос Каиссы. — Кто здесь старший?
— Я, ваше величество…
— Аванак? Я так и думала. Прекратить!
— Слушаюсь, — покорно произнес Аванак, толстый, черноволосый и темноглазый человек.
Он дал какую-то команду, и роботы прекратили стрелять.
— Ты все еще надеешься создать искусственного шахматиста? — усмехнулась Каисса.
— Мечтаю, ваше величество! — воскликнул Аванак, и глаза его заблестели.
— Тогда тебе ни к чему мой эликсир. Так ведь?
— В общем, вы правы, ваше величество, но мне он нужен сейчас, чтобы сделать мои роботы более совершенными и дорогими. Мне нужны средства для дальнейших опытов. Ведь вы же не даете мне денег?!
— Денег? — засмеялась Каисса. — Это не в моих принципах. Ну вот что: пусть твои роботы решат одну задачу, и тогда я тебе подарю пузырек своего эликсира…
— О, ваше величество, вы сама доброта! — радостно воскликнул Аванак. — Мои роботы решат любую задачу. Приказывайте…
— Пусть эти истуканы разработают самую длинную шахматную партию из всех возможных вариантов, и ты получишь то, что тебе надо.
— Будет сделано, ваше величество. Слышали, ребята?
— Да! — мощно гаркнули роботы.
— За работу! — скомандовал Аванак и повернулся к Каиссе: — Мы удаляемся, ваше величество, но ненадолго — это детская задача!
— Ну-ну, посмотрим… — загадочно произнесла Каисса и даже помахала вслед электронным бандитам.
6
— Вот, ваше величество, проба эликсира… — слегка запыхавшись, произнес скороход, подавая королеве шахмат пузырек с мутной жидкостью.
— Что? — отшатнулась Каисса. — Эликсир помутнел? — Она торопливо открыла пузырек, попробовала жидкость на язык и сморщилась: — Ф-фу! Какая гадость! Он же прокис! Теперь это кисель из цифр…
— Как же быть, ваше величество? — ужаснулся Цирлих-Манирлих.
— М-да, положение незавидное. Эликсир не выдержал напора чисел… Придется все начинать сначала… Писаря!
— Я здесь, ваше величество! — вскричал писарь, выбираясь из толпы.
— Пишите: «Объявляю нынешний год шахматным. Специальному жюри поручаю отобрать сто самых интересных, красивых и смелых партий и передать мне их запись». А я уж… — Она повернулась к писарю: — Этого не писать!.. Я уж сделаю волшебный эликсир заново; рецепт у меня сохранился и всегда со мной…
7
Тем временем я беседовал со своими друзьями.
— Как ты очутился здесь? — спросил я Василько, но мой голос прозвучал как-то странно, будто во мне сидело два человека и они заговорили хором.
Я даже оглянулся и увидел за спиной… Алексея Петровича Воронова!
— Мы с вами ошиблись, — скороговоркой объяснил он, кивая в сторону Василько. — Вот он, настоящий, а тот оказался двойником, роботом… Я уже вернул его на место и поспешил сюда…
— Я же просил вас не искать меня, — укоризненно произнес Василько.
— Мало ли что, — сказал я.
— У нас есть свои обязанности, — напомнил Алексей Петрович.
— Но я все равно успел найти свою Цель Жизни! — воскликнул Василько.
— Уж не тогда ли… в беседе с Аванаком на острове? — спросил Аинька.
— Да, Аинька, да! Я тоже посвящу себя созданию Искусственного Шахматиста.
— Я с тобой, Василько, — сказал Аинька.
— Не пойму тебя, малыш, — признался я.
— Почему, Сказочник? — схитрил Аинька и придал своей очаровательной мордашке возможно более наивное выражение.
— С кем ты? С нами или… с роботами?
— Я за технику, — твердо сказал Аинька, посмотрев мне прямо в глаза. — Но я против бандитских приемов. В технике и в науке, сказал мой Мастер, можно достичь успехов только честным путем!
— Теперь понятно, Аинька… — сказал я и повернулся к Василько: — Почему ты решил посвятить себя столь сложной и спорной задаче?
— Создать искусственный мозг, ничем не отличающийся от настоящего, — стоящее дело!
— Браво! — воскликнул Алексей Петрович.
— Смотри не ошибись, Василько… Живой мозг — штука сложная. Всем этим сложностям роботов можно научить. Но главное — это желания. А у роботов их нет. Они ничего не хотят…
— Не волнуйтесь, — успокоил меня Василько. — Я сделаю так, что и желания у них появятся!.. Важно, что у меня самого теперь появилась мечта…
— В этом ты прав! — засмеялась Каисса. — Ну, желаю успеха… Но я тоже не верю в искусственный разум: он никогда не станет равным настоящему! Ведь ему нужны будут, скажем, только очки в шахматных турнирах, а не сама игра. Он будет стремиться к ничьим, лишь бы не проиграть! А по мне ничьи — это все равно что играть серыми, а не черными или белыми фигурами… Смотри, Василько, чтобы у тебя не получился фингерфеллер!
— Это что такое, ваше величество? — спросил я. — Извините за неосведомленность…
— Это то же, что по латыни «ляпсус манус» — ошибка пальцев, — пояснила Каисса. — Глупое правило: взялся — ходи… Кстати мне пришла в голову еще одна мысль… Писарь!
— Я здесь, ваше величество! — воскликнул писарь, по обыкновению, выбираясь из толпы придворных и подбегая к королеве.
— Пишите: «Отменить фингерфеллер в моей столице и разрешить жюри вести подсчет очков с десятыми долями, сообразуясь с качеством игры: за интересные и красивые комбинации набавлять до пяти десятых очка, а за явное уклонение от риска и стремление к ничьим — сбавлять оценки в том же размере…»
— Но такого еще не было, ваше величество, — напомнил я.
— Знаю. Я хочу, чтобы хоть здесь, в моей резиденции, можно было иногда увидеть настоящую игру.
— Мастер! Мастер! — вдруг воскликнул Аинька вслед машине «скорой помощи», ехавшей с аэродрома к поликлинике.
— Ты не ошибся?
— Да нет же, нет! Он, наверно, болен… Помогите ему… мне… — И Аинька умчался вслед за машиной.
— О ваше величество! — взмолился и Цирлих-Манирлих. — Там, я видел, мой брат! Он болен… Умоляю, спасите его…
— Венивидивицин?! Пошли… — Каисса решительно свернула за угол, к поликлинике. — Сегодня у нас с вами умноженный день!
8
Венивидивицин не производил впечатления очень больного человека, хотя и был худ и бледен; просто он рассеянно смотрел куда-то в пространство поверх голов и никого не узнавал, даже своего родного брата.
Он важно развалился в кресле и, когда мы вошли в комнату, небрежно повел рукой и милостиво произнес:
— Садитесь…
Он чем-то поразительно напомнил мне таракана Блаттеллу, охамевшего после опубликования его статьи…
— О боги! — простонал Цирлих-Манирлих. — Брат, ты сидишь в присутствии ее величества, не спрося разрешения?!
— Не знающий поражений не вынесет бремени своей славы стоя, — ответил Венивидивицин.
— Здравствуй, Мастер! — воскликнул Аинька. — Я очень рад видеть тебя…
— Я тоже…
— Ты… болен?
— Разве Победитель может болеть?
— Может, — просто сказала Каисса, подойдя к своему Главному Инженеру. — Здравствуй, Венивидивицин! Дай-ка пульс… Так-с. Посмотри вверх… вправо… влево… А теперь — вниз! Я прошу тебя посмотреть вниз! Ну?.. Вот видишь — не можешь. Гм… Ну, что же, все ясно… — И повернулась к окружающим: — Вот уже длительное время наш друг не имел поражений и потому серьезно заболел… Не каждый выдержит такое!.. Есть только одно средство вернуть ему здоровье — обыграть его. Кто из вас рискнет?
— Я! — вдруг раздался голос Аиньки. — Я спасу своего Мастера!
— Ну что ж, — согласилась Каисса, — не возражаю. Прошу всех ко мне в гости… Венивидивицин, ты согласен?
— Я всегда готов к победе, — оживился Венивидивицин. — А мой наивный соперник?..
Аинька промолчал; мордашка его стала серьезной и озабоченной.
9
Не стану описывать всю эту исцеляющую партию, хотя… хотя я и лишаю многих читателей удовольствия. Ведь, проигрывая заново на доске чью-нибудь шахматную партию, мы испытываем не меньшее удовольствие, чем те, кто ее играл.
Не думаю, что после того как чемпион-тяжеловес бросил свою штангу на помост, кто-нибудь из болельщиков сам захочет ее выжать. А вот в шахматах другое дело — тут повторение всегда приятно. Здесь, по существу, у игроков равные возможности. У них одинаковые «армии», и только у белых есть преимущество первого хода. Каждая фигура имеет свой характер и внешность. Правда, пешки с виду на один лад, безликие солдаты. Но это лишь по неопытности так кажется. Если же присмотреться — они тоже разные. Правда, все пешки бьют противника или угрожают ему всего на одно поле вперед по диагонали, но, к примеру, самые крайние, фланговые, — более слабые, потому что имеют лишь одно диагональное поле: с другой стороны — пропасть, край шахматной доски.
