Книжный фургончик Арии - Ребекка Рейсин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что? Не могу себе представить.
Он никогда не казался мне таким маскулинным, не могу вообразить, чтобы он писал про взрывы и жестких крепких героев. Мне он кажется более поэтичным. Глубокомысленным. Парнем, который пишет о любви и заставляет тебя переосмыслить все свои убеждения.
Он проводит рукой по волосам.
– Я знаю, но у меня был бренд, который я выстраивал целое десятилетие. Тяжело было от него отойти. Мой издатель думал, что «Тишина одиночества» разрушит мою карьеру, но я просто обязан был написать этот роман, я чувствовал его душой, понимаешь? Пришлось рискнуть и опубликовать, даже если бы это навредило моему образу.
– Зачем же так рисковать? – спрашиваю я. – Ты не мог выпустить «Тишину одиночества» под псевдонимом?
Он долго молчит, и все вокруг опускают глаза на землю, словно знают какой-то секрет, а я пытаюсь понять, что тут происходит.
– Так что? – спрашиваю я, обиженная переменой общего настроения.
Он кашляет, прочищая горло, но я, истинный представитель вида книжный червь, знаю, что он пытается выиграть время, чтобы придумать ответ.
Рози подсаживается рядом и смотрит мне в глаза, словно пытается загипнотизировать. Что я упускаю? Она часто моргает, и я начинаю переживать, что она перегрелась или что-то подобное. Протяжно выдохнув, она говорит:
– Может, Джонатан хотел, чтобы книгу прочитали многие.
– Ну, конечно. Как и любой писатель.
– Многие их тех, кем он восхищается.
– Например?
– Люди, которые страстно любят читать…
Я смотрю непонимающе.
– Страстные читатели любовных романов. Которые могли бы узнать его фотографию на обложке.
Я? Она говорит про меня?
– Ты написал ее для меня? – шепчу я, вдруг желая, чтобы вся тусовка красных от солнца кочевников оказалась где угодно, только не здесь.
Если бы краснеть было спортом, Джонатан получил бы золотую медаль.
– Ты вдохновила меня. Когда мы встретились тогда, на музыкальном фестивале.
Как я могла не заметить, что это мы? Настолько очевидно мы? Вписанные в книгу вместе с нашим тяжелым прошлым. Теперь я понимаю, почему в Руане, на книжном мероприятии, мне казалось, что он говорит со мной, потому что и правда говорил со мной! Я была так закрыта миру и всему, что он предлагал, что даже не понимала.
– Ого, я не знала…
– Надеюсь, ты не против, – говорит он. – Я нахожу вдохновение повсюду, но тобой я был бесконечно заинтригован.
Бесконечно заинтригован.
– Нет, не против. Но как ты узнал о моем прошлом?
Конечно, в книге не было точного пересказа моей жизни, но было достаточно похоже, все эти потери и разбитое сердце.
– Я и не знал. Я узнал про Ти Джея только в тот день, когда ты мне рассказала. Я просто заметил твой тяжелый взгляд. Я понял, что за ним стоит что-то большее, и развил эту тему.
Мне нечего сказать. Наверное, это самое романтичное, что только может сделать человек. Написать любовную историю о ком-то, чтобы она наконец получила свое «долго и счастливо», несмотря на ее тяжелое прошлое. Он ничего не приукрасил. Не приуменьшил любви, которая у нее была. Даже больше, он сделал этого персонажа – персонажа Ти Джея – центральным в истории. Каким-то образом он знал, прочитал все в моих глазах и превратил во что-то прекрасное. Принятие. Исцеление. Новые начала.
Путешественники болтают между собой, притворяясь, что не вслушиваются в каждое наше слово, – и притворяются не очень успешно. Я все еще поражена и не знаю, что сказать. Если честно, ту, первую искорку желания я почувствовала еще на музыкальном фестивале, когда мы с Джонатаном только познакомились, но она меня ужаснула. И подумать только, он тоже почувствовал ее. И мы смогли отыскать друг друга снова, несмотря на то что предоставили это судьбе.
– Это милый жест.
Жест? Не могу подобрать подходящих слов. Не уверена, кем быть в этой ситуации.
Он отмахивается, словно роман в сто тысяч слов об искуплении, прощении и желании – это какой-то пустяк. Прогулка в парке.
– Я надеялся лишь, что ты его прочтешь, только и всего.
– А потом нам доведется встретиться так же, как и героям?
Он смеется.
– Этого я не ожидал. И был просто поражен, когда ты сказала, что вы едете во Францию. Еще и тогда, когда у меня там книжный тур.
– А почему ты не сказал?
Он пожимает плечами.
– Не представилось шанса.
Я вспоминаю поцелуй, а потом – свой поспешный уход. Он уже тогда знал, что надо действовать осторожно.
– Я верю в судьбу. Так что, когда ты раз разом появлялась в моей жизни, я подумал, а не знак ли это.
Я не знаю, к чему это все идет, и мы окружены кучей людей. Наверное, он видит неловкость на моем лице, потому что говорит:
– Не хочешь прогуляться?
Я киваю и встаю, отряхивая траву с шорт.
Мы прощаемся и все делают вид, что удивлены нашим уходом.
– Прости, – говорит он. – Я не хотел, чтобы все превратилось в групповое обсуждение.
– Все нормально. Все равно все узнают; когда ты кочевник – и у стен есть уши.
Он берет меня за руку, и это кажется таким правильным, что я разрешаю себе не думать. Не сравнивать его с Ти Джеем. Просто быть.
– Я знаю, что тебе тяжело пришлось. Я не буду ничего от тебя просить, лишь хочу быть в твоей жизни, если ты позволишь. Если это значит, что мы будем всего лишь читать при свете свечей, то я не против.
Он как будто читает мои мысли. Разве я рассказывала, что самая большая моя фантазия – мы, читающие при свете свечей?
– И тебе правда этого будет достаточно?
Он поворачивается ко мне, его лицо сияет счастьем.
– Конечно.
– Но ты тайно надеешься, что я буду читать какую-то эротику и, разгорячившись, начну срывать с тебя одежду, да?
Он откидывает голову назад и хохочет.
– Ну, отнекиваться не буду.
Глава 27
Сен-Тропе
Именно этим мы и занимаемся. Нет, не горячим, страстным, молодым сексом. Пока нет. Но мы идем в мой фургон и говорим там часами. Мне еще столько надо про него узнать. Он очень похож на меня, так что, когда слова заканчиваются, он тянется за книгой, и я – тоже.
Какое-то время мы читаем при мягком свете свечей. Я все смотрю на него урывками и обнаруживаю, что он занимается тем же самым. Мы неловко хихикаем и возвращаемся к чтению.
Меня обуревает ощущение, что все это