«Встать! Сталин идет!» Тайная магия Вождя - Рудольф Баландин

Лицо Маленкова, его жесты, его выразительно воздетые руки были прямой мольбой ко всем присутствующим немедленно и решительно отказать Сталину в его просьбе. И тогда, заглушая раздавшиеся уже и из-за спины Сталина слова: "Нет, просим остаться!", или что-то в этом духе, зал загудел словами: "Нет! Нельзя! Просим остаться! Просим взять свою просьбу обратно!" Не берусь приводить всех слов, выкриков, которые в этот момент были, но, в общем, зал что-то понял и, может быть, в большинстве понял раньше, чем я. Мне в первую секунду показалось, что это все естественно: Сталин будет председательствовать в Политбюро, будет Председателем Совета Министров, а Генеральным секретарем ЦК будет кто-то другой, как это было при Ленине».

Тут писатель позволил себе вольность: придумал мысли малоизвестного ему человека, политика и государственного деятеля, соображения которого в тот момент могли быть совершенно иными. (Написан этот отрывок в 1979 году, когда был осужден «культ личности Сталина» и много клеветы говорилось в его адрес.)

По мнению Симонова, Маленков «понял сразу, что Сталин вовсе не собирался отказываться от поста Генерального секретаря, что эта просьба, прощупывание отношения пленума к поставленному им вопросу — как, готовы они, сидящие сзади него в президиуме и сидящие впереди него в зале, отпустить его, Сталина, с поста Генерального секретаря, потому что он стар, устал и не может нести еще эту, третью свою обязанность…

И почувствуй Сталин, что там сзади, за его спиной, или впереди, перед его глазами, есть сторонники того, чтобы удовлетворить его просьбу, думаю, первый, кто ответил бы за это головой, был бы Маленков; во что бы это обошлось вообще, трудно себе представить».

Увы, печальными бывают результаты даже искренних попыток писателей думать за выдающихся государственных деятелей. Как говорится, не по Сеньке шапка. Но наверняка Маленков, как многие другие, был обескуражен неожиданным предложением Сталина. Он не знал, что предпринять в такой ситуации. Обратился в зал:

— Товарищи! Мы должны все единогласно и единодушно просить товарища Сталина, нашего вождя и учителя, быть и впредь Генеральным секретарем ЦК КПСС.

Последовали бурные аплодисменты. Сталин:

— На Пленуме ЦК не нужны аплодисменты. Нужно решать вопросы без эмоций, по-деловому. А я прошу освободить меня от обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР. Я уже стар. Бумаг не читаю. Изберите себе другого секретаря.

Встал маршал С.К. Тимошенко и пробасил:

— Товарищ Сталин, народ не поймет этого. Мы все как один избираем вас своим руководителем — Генеральным секретарем ЦК КПСС. Другого решения быть не может.

Все стоя поддержали его слова аплодисментами. Сталин постоял, глядя в зал, потом махнул рукой и сел.

Странно, что К. Симонов истолковал этот эпизод как выражение торжества. Словно вождь решил так нелепо «прощупать отношение пленума» к вопросу о его отставке. Ну а если бы его просьбу удовлетворили, он что же, приказал бы покарать всех, кто ее поддержал? Захотел внести раздор в ряды партии, начать массовые репрессии среди узкого круга участников Пленума? Зачем?! Он откровенно сказал, что уже стар и может вскоре умереть. Смерти он не боялся, но, чувствуя ее приближение, беспокоился за судьбу страны. Ведь она была во многом его детищем.

Ему надо было выяснить, готовы ли новые государственные деятели к самостоятельной работе, к продолжению дела, которому посвятил всю свою жизнь. Не исключено, что в порыве раздражения он пригрозил своей отставкой, чтобы присутствующие осознали, насколько важно то, о чем он говорил. Не исключены и другие предположения. Жаль, что обычно тиражируется самое примитивное.

Но почему вождь так резко критиковал Молотова? Неужели нельзя было обсудить вопрос на Политбюро? Надо ли прилюдно ругать старейшего и наиболее уважаемого (после Сталина) партийного руководителя и государственного деятеля?

Молотов был всегда верным соратником вождя. Сталин не сомневался в его личных достоинствах: «Молотов — преданный нашему делу человек. Позови, и, не сомневаюсь, он, не колеблясь, отдаст жизнь за партию. Но нельзя пройти мимо его недостойных поступков».

О главной причине неожиданного «разноса», учиненного Молотову, можно было догадаться после того, как через несколько минут вождь заговорил о своей отставке с поста Генерального секретаря. А кто стал бы первым претендентом на это место? Только Вячеслав Михайлович.

Обратим внимание на официальный отчет о первом дне XIX съезда партии: «Семь часов вечера. Появление на трибуне товарища Сталина и его верных соратников тт. Молотова, Маленкова, Ворошилова, Булганина, Берии, Кагановича, Хрущева, Андреева, Микояна, Косыгина делегаты встречают долгими аплодисментами… По поручению Центрального Комитета Коммунистической партии съезд открывает вступительной речью тов. В.М. Молотов».

Было принято перечислять фамилии руководителей по их положению в партии и правительстве. Первым после Сталина стоит Молотов, а Берия значительно опережает Хрущева. (Во время войны в состав Государственного Комитета Обороны СССР входили кроме Сталина Молотов, Берия, Маленков, Ворошилов.)

Если бы не сокрушительная сталинская критика, Генеральным секретарем избрали бы Молотова. Но когда его кандидатура отпала, члены ЦК пришли в замешательство.

Мне кажется, верную мысль высказал Юрий Мухин:

«Без Сталина на посту Генерального секретаря, без Сталина как вождя партии партноменклатура теряла ту власть, которая дает материальные выгоды». Точнее — и власть, и авторитет, а также возможность использовать в личных, корпоративных и клановых интересах свое особое положение в государстве. Ведь они были представителями единственной ведущей и организующей общественной силы.

Сталин попытался понизить социальный статус КПСС. Он и без того мог влиять на экономические, социальные, общественные процессы как руководитель государства. Не было секретом, что в руководящие партийные и комсомольские органы все активней пробираются те, кто желал бы иметь больше привилегий и меньше ответственности.

Еще весной 1939 года В.И. Вернадский в дневнике отметил свое впечатление от выступлений большинства участников XVIII съезда ВКП(б): «Удивительное впечатление банальности и бессодержательности, раболепства к Сталину… Люди думают по трафаретам. Говорят, что нужно… Это заставляет сомневаться в будущем большевистской партии. Во что она превратится?»

Не менее сурово отозвался он о XVIII партийной конференции, состоявшейся в феврале 1941 года: «Поражает убогость и отсутствие живой мысли и одаренности выступающих большевиков. Сильно пала их умственная сила. Собрались чиновники, боящиеся говорить правду. Показывает, мне кажется, большое понижение их умственного и нравственного уровня по сравнению с реальной силой нации».

Конечно, Владимир Иванович не учел, что перед войной надо было не говорить умные речи, критиковать недостатки и вдаваться в дискуссии, а укреплять идейное единство партии, народа. Тем не менее он отметил повысившийся умственный и нравственный уровень советских людей, подчеркнув, что партийные деятели в этом отношении деградируют.

Война показала, что его критика была не вполне справедливой. И сам он записал в дневнике: по сравнению с Первой мировой войной наш народ значительно более патриотичен, сплочен, отстаивает свою Родину не щадя жизни (а Родина была — Советская!), фронт обеспечен всем необходимым, чего не было при царской власти. В конце войны в своей последней статье он утверждал: «Идеалы нашей демократии идут в унисон со стихийным геологическим процессом, с законами природы, отвечают ноосфере».

Однако через несколько лет после войны вновь стало проявляться все то же буржуазное перерождение в первую очередь привилегированных слоев советского общества. Как очистить партийные ряды от этой скверны? Единственная возможность — сделать пребывание на высоких должностях менее престижным и выгодным, чтобы в партию вступали люди по идейным, а не карьерным соображениям. Для этого требовалось снизить статус партийной номенклатуры.

…Покинув пост Генерального секретаря партии, Сталин мог спокойно контролировать с высоты своего непререкаемого авторитета положение в руководстве страны и партии. Все-таки он сильно устал после чудовищного напряжения военных лет. Наша держава окрепла и была окружена дружественными государствами. Прочными скрепами — экономическими, идеологическими, культурными — он связал республики Советского Союза, а затем и страны народной демократии. Но оставались социальные группы и политики, способные разрушить даже самые прочные связи, не считаясь ни с чем ради своих выгод.

Он думал о будущем, о том, что может произойти после его смерти, и опасался (как выяснилось много позже — совершенно справедливо), что дело, которому он посвятил свою жизнь, могут загубить враги СССР, а значит, и его лично.