Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима - Александр Ахматов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мелисса оторопела, внимая этому бурному потоку красноречия, вырвавшемуся из уст обычно немногословного супруга. Он напомнил ей о том, чему она после шестнадцати лет совместной жизни с ним уже не придавала значения.
Но она не успела ответить на обидные слова мужа, потому что в этот момент дверь комнаты распахнулась и вбежала Акте, раскрасневшаяся и взволнованная.
Она быстро захлопнула дверь, из-за которой до ушей Эсхриона и Мелиссы донеслись приглушенный смех и веселое оживление.
Акте прижалась спиной к двери. Яркий румянец не сходил с ее лица. Грудь ее высоко поднималась и опускалась.
— О, боги! Что случилось, доченька? — испуганно воскликнула мать. — Они приставали к тебе?
Девушка посмотрела на родителей так, словно только что их увидела.
— Приставали? — удивленно переспросила она и засмеялась. — Нет, никто ко мне не приставал! Просто… просто один из них, когда я бежала сюда, — она снова рассмеялась, — когда я бежала, мы с ним столкнулись и… Я так перепугалась, а он… он сказал, что такой красавицы, как я, он в жизни своей не видел, — с самодовольной улыбкой закончила девушка.
— Чему ты радуешься? — всплеснула руками Мелисса. — Это же гладиаторы, страшные люди! Гирнефо расскажет тебе, что с ней сделали, когда ты еще была маленькой девчонкой…
— Я знаю. Только Ювентина уверяет, что эти не такие…
— Слушай, что тебе мать говорит, — строгим голосом поддержал жену Эсхрион. — Все они одинаковы. Им ничего не стоит не только что-нибудь сказать, но и сделать… Ты лучше скажи, дочка, по какой такой причине Ювентина и эти молодцы оказались здесь? — помолчав, спросил он. — Что тебе рассказала Ювентина?
Акте пожала плечами.
— Я особенно ее об этом не расспрашивала. Ювентина и сама в точности не знает, что там затевают господа… Какое-то судебное дело, — девушка потерла лоб рукой, припоминая. — Ну да, один из народных трибунов грозит судом важному сенатору-патрицию, а тому нужно избавиться от какого-то опасного свидетеля. Вот он и поручил своему другу, теперешнему господину Ювентины, нанять гладиаторов для того, чтобы…
— Можешь не продолжать! — поспешно сказал Эсхрион. — Нам это знать ни к чему… Кажется, я все понимаю, — спустя минуту продолжал он в раздумье. — Ну, конечно! В прошлый раз, когда я был в Риме, там только и говорили что о принцепсе сената Марке Скавре и о его обвинителе народном трибуне Агенобарбе… Но вы, смотрите, не болтайте лишнего! Все это не нашего ума дело, — предупредил виллик жену и дочь.
— Не нравится мне все это, — хмурясь, заявила Мелисса. — Все-таки не мешало бы тебе, муженек, послать в Рим кого-нибудь из рабов. И нам будет спокойнее, и господину, может быть, понадобится передать тебе какие-нибудь распоряжения…
— Послать-то некого, — с озабоченным видом произнес Эсхрион. — Дорога в снегу, а у меня одни старики, еле ноги передвигают…
— А этот новенький? Подручный кузнеца? Разве не найдет дорогу в Рим? С виду он очень резвый — за нашей Акте бегает вприпрыжку…
— О, мама! Ради всех богов! — негодующе воскликнула Акте. — Ты опять меня злишь? Нет у меня никаких дел с этим мозглявым юнцом. Если бы ты видела, как он управляется с молотом — того и гляди сам себя сделает калекой!..
— Ну, я пойду, — сказал Эсхрион, направляясь к двери. — Надо всех лежебок повыгонять на свежий воздух. Пусть наводят порядок, а то нагрянет господин — розог на них не напасешься… Скажи Гирнефо и Автоное, чтобы они готовили гладиаторам еду, — обратился он к Мелиссе, — хватит им прятаться…
— Мне тоже есть чем заняться, — сказала Акте.
— Куда ты собралась? — всполошилась Мелисса.
— Посидела бы пока в комнате, дочка, — неуверенно проговорил отец.
— Да не бойтесь вы за меня! Я должна приготовить отвар из фарфара[362] и ивовой коры. Это для Ювентины — ей нездоровится. Боюсь, что она сильно застудилась в пути…
— Этот ее новый господин, — ворчливо произнесла Мелисса. — Сведет он ее в могилу, если будет вот так посылать в холод и в снег…
— И еще мне нужен будет уксус, — вспомнила Акте. — Ивовая кора с уксусом — лучшее средство при горячке. Сам Гиппократ его использовал…
— Какая же ты у меня умница! — покачала головой Мелисса, с улыбкой глядя на дочь. — И откуда ты знаешь, чем лечил Гиппократ?
— Об этом еще покойный Мелампод говорил.
Между тем гладиаторы, натаскав дров, жарко растопили очаг. Трое из них прилегли на лавки. Двоим другим Тевпил принес бараньи шкуры, и они, расстелив их на полу перед очагом, легли на них и сразу уснули. Бодрствовать остались Мемнон и Сатир, сидя за большим столом и вполголоса переговариваясь между собой.
Они говорили о том, когда и по какой дороге пробираться в Кампанию. Сатир предлагал идти Латинской дорогой, при этом обнаружив прекрасное знание местности между Римом и Капуей. Ему были известны не только крупные города, расположенные по этой дороге, но и многие сельские местечки, близ которых находились заезжие дворы. Сатир рассказал Мемнону, что в свое время служил у письмоносцев сицилийских откупщиков, исходив с ними вдоль и поперек всю Италию, а заодно и Сицилию. Оба согласились с тем, что на Аврелиевой вилле не стоит задерживаться дольше одного дня.
Разговор их прервал Эсхрион, который, выйдя из своей комнаты, молча направился к выходу.
— Куда ты, земляк? — остановил виллика Сатир.
— Надеюсь, ты не забыл, что я управитель этой усадьбы? — с достоинством ответил Эсхрион, которому показалось, что гладиатор обратился к нему не очень почтительно. — В мои обязанности входит ежедневно наблюдать, как идет работа, везде ли порядок, на месте ли рабы, здоровы ли они, нет ли каких жалоб…
— А ты не против, — прервал его Сатир, поднимаясь со своего места и обменявшись взглядом с Мемноном, который понимающе улыбнулся, — ты не против, если я воспользуюсь случаем, и мы с тобой вместе осмотрим твое хозяйство? Ты ведь уже знаешь, что я родом из сельской местности, — продолжал он, выходя из-за стола. — В глубине души я не перестаю надеяться, что милостью бессмертных богов и своего добрейшего ланисты получу в конце концов деревянный меч и поселюсь где-нибудь в деревне, чтобы доживать век не в душном и смрадном городе, а на лоне природы, хорошо бы на берегу тихой речки, со своим садиком, огородом и всем прочим — чего еще нужно свободному человеку…
Говоря это, Сатир взял со скамьи и набросил на плечи свой плащ.
Вместе с управителем он вышел во двор усадьбы.
День уже вступал в свои права. Погода явно менялась к лучшему. Поднявшийся на рассвете сильный африк[363] заставил отступить слабеющий аквилон[364] и быстро расчистил от туч небо, на котором ярко засверкало солнце. Выпавший за ночь снег на глазах меркнул, теряя свою ослепительную белизну.
Эсхрион, поприветствовав кузнеца, стал расспрашивать его, как идет работа и управится ли он с нею до назначенного господином срока.
Пока между ними шел разговор, Сатир подошел к сваленному в кучу оружию и, нагнувшись, поднял бронзовый шлем с тремя рваными дырами — следами удара, нанесенного трезубцем.
— Моя работа! — с удивлением воскликнул Сатир, рассматривая шлем.
Эсхрион и кузнец, оборвав на полуслове свою беседу, повернулись к гладиатору.
— Бедняга Тисамен! — задумчиво продолжал Сатир. — Я убил его, как врага, хотя никогда мы не испытывали друг к другу неприязни. Напротив, часто ели и пили за одним столом, дружелюбно болтали о том и о сем. У меня с ним было много общего — оба мы родились свободными и обоих нас бросили в гладиаторы за побег…
Внимание Сатира привлекли три небольших круглых щита, висевших на стене кузницы. Стараниями кузнеца они уже были приведены в полный порядок. Эти щиты, покрытые поверх обтягивавшей их твердой воловьей кожи листовой бронзой с чеканными изображениями, назывались пармами. Щиты были легче обычных, прочны и удобны. В руках искусных бойцов пармы служили надежной защитой.
— Они были сильно повреждены, — сказал кузнец, заметив, что Сатир с интересом разглядывает щиты. — Пришлось немало потрудиться, чтобы придать им первоначальный вид, — не без гордости за свою работу добавил он.
— Клянусь Вулканом, ты искусный мастер! — с похвалой отозвался тарентинец и, помолчав, спросил: — А есть у тебя еще такие?
— Есть штук пять или шесть. С ними будет меньше хлопот — они лишь помяты…
Сатир снял со стены один из щитов и привычным движением надел его на левую руку.
— Прекрасно! — воскликнул он с непонятной для кузнеца радостью, сделав несколько упражнений со щитом, отражая им удары воображаемого противника. — А наконечники для дротов? — спросил тарентинец. — Тебе нетрудно было бы их изготовить? Штук семь, не больше?..
