Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима - Александр Ахматов

— Велел господин? Срочное дело? — с недоуменным и растерянным видом повторил управитель.

— Прости, я так продрогла, ноги промокли. Поговорим обо всем позже. Сейчас я мечтаю только о том, чтобы согреться…

Слова Ювентины и ее измученный вид заставили Эсхриона прекратить дальнейшие расспросы.

— Иди в дом! — сказал он. — Там тобой займутся Гирнефо и Автоноя. Акте тоже проснулась…

Потом он хмуро и озабоченно взглянул на гладиаторов, которые остановились перед ним, не издавая ни звука, дабы не повредить Ювентине в ее тонкой и, надо сказать, весьма талантливой артистической игре.

— Ума не приложу, что с вами делать, — в раздумье проговорил он. — Летом я нашел бы место, где вы могли бы совсем неплохо устроиться… Дадно, — помолчав, продолжил он, — в атрии места всем хватит. Но я попросил бы вести себя пристойно. Мы люди простые и не привыкли к городским вольностям…

— Не беспокойся, Эсхрион, — поспешила сказать Ювентина, — Эти юноши достаточно хорошо воспитаны.

Ювентина первая вошла в атрий дома.

Две молодые женщины, возившиеся подле очага, подбрасывая в огонь дрова, обернулись.

Они сразу узнали ее и почти в один голос вскрикнули:

— Ювентина!

— Да, это я, — с улыбкой сказала Ювентина. — Привет тебе, Гирнефо! Привет, Автоноя!

В это время дверь комнаты, находившейся у самого вестибюля и предназначавшейся виллику с его семейством, распахнулась, и в атрий вошла девушка лет шестнадцати-семнадцати с темными волосами, блестящими черными глазами и ярким здоровым румянцем на смуглом лице, одетая в просторную длинную тунику.

— Акте! — радостно протянула к ней руки Ювентина.

— О! Ювентина! — закричала Акте и порывисто бросилась к подруге.

Девушки заключили друг друга в объятия.

— Ты совсем повзрослела и такая красивая, — смеясь, сказала Ювентина.

Акте пленяла взор красотой цветущей юности. Миловидное лицо ее было озарено веселой прелестью глаз. Перепоясанная в талии туника из толстой шерсти не могла скрыть стройной фигуры девушки. Грубая ткань волнующе обрисовывала ее высокую и упругую грудь.

— Но ты, Ювентина? Как ты здесь оказалась? — с удивленной улыбкой спрашивала Акте.

Она вдруг замолчала, потому что в вестибюле показался ее отец, а следом за ним в атрий один за другим стали входить высокие и широкоплечие молодые люди.

Как только за последним из них закрылась входная дверь, в атрии сделалось тесно.

— Не бойся их, — шепнула Ювентина подруге, у которой в глазах метнулось выражение испуга и одновременно жадного любопытства, вполне естественного для молодой девушки, обреченной жить в этой крошечной деревеньке, где остались одни старики. — Они даже словом тебя не обидят… Я ручаюсь за них, — помолчав, добавила Ювентина, чтобы еще больше успокоить Акте.

— Да ты вся мокрая! — неожиданно отпрянув от нее, вскричала Акте. — Пойдем, я отведу тебя в гостевую комнату. Тебе нужно переодеться во все сухое…

— Мы с Гирнефо поможем вам! — поспешно сказала Автоноя. — Правда, Гирнефо? — она с опаской взглянула на нежданных и суровых гостей, которые в это время снимали с себя намокшие плащи и перевязи с мечами, бросая все это на широкие деревянные скамьи, стоявшие вдоль стен атрия.

Ювентина вместе с женщинами ушла в комнату для гостей.

Акте, перед тем как закрыть за собой дверь, не выдержала и еще раз посмотрела на гладиаторов.

Взгляд ее встретился со взглядом молодого белокурого красавца, галла Астианакса.

Тот улыбнулся ей, и девушка, лицо которой мгновенно покрылось краской смущения, быстро затворила дверь.

— А тебя я знаю, — обратился Эсхрион к Сатиру. — Мне посчастливилось присутствовать на прошлогодних Великих играх. Тебя ведь зовут Сатир? Как все восхищались, когда ты победил своих противников в двух поединках подряд!.. К тому же, — сделав паузу, продолжал виллик, — мы с тобой земляки. Господин говорил мне, что ты тоже родом из Тарента.

— Это верно, — охотно откликнулся Сатир. — Только родился я не в самом Таренте, а в его предместье. Знаешь, там есть такое местечко под названием Сатирий?

— Ну, как же! — оживился Эсхрион. — Я много раз там бывал.

— Поначалу, когда меня сделали гладиатором, — продолжал Сатир, — я принял имя Сатирий в память о родине. Греки называли меня Сатирионом. Только Аврелий, наш ланиста, прозвал меня Сатиром. «Так будет короче», — сказал он мне. Но я на него за это не в обиде, — добродушным тоном закончил гладиатор.

Эсхрион немного успокоился.

Конечно, неожиданное появление Ювентины и гладиаторов его немало удивило и встревожило.

Управителя не покидало какое-то дурное предчувствие. Вместе с тем ничего особенно странного во всем этом не было. Эсхрион вспомнил, как пять лет тому назад вот так же внезапно поздней ночью нагрянули в имение человек тридцать гладиаторов во главе с Пацидейаном. Последний имел вид заговорщика и обронил несколько зловещих фраз о том, что кое-кого следует проучить. Эсхрион не испытывал потребности знать больше. Разговоры не в меру любопытных и догадливых рабов он сурово пресекал словами: «Попридержите языки! Рабу надо говорить меньше, чем он знает».

Эсхрион тут же вспомнил, что прибывшие вместе с Пацидейаном гладиаторы вели себя крайне разнузданно при полном попустительстве управителя школы, который первый напился допьяна, шумел и творил всякие безобразия, неприличные его возрасту. Несколько молодых рабынь со слезами пожаловались Эсхриону, что их изнасиловали. Но он чувствовал себя совершенно бессильным в тех обстоятельствах и был озабочен, как бы насильники не добрались до его Мелиссы, которая была еще очень привлекательной женщиной.

В связи с этим неприятным воспоминанием Эсхрион не мог не отметить про себя, что гладиаторы, которых привела с собой Ювентина, ведут себя на удивление тихо и спокойно. Но почему-то именно это не давало старику покоя.

После короткого разговора со своим земляком Сатиром управитель удалился в свою комнату, где его с нетерпением и тревогой ждала его жена Мелисса, так и не решившаяся показаться в атрии, заполненном вооруженными людьми, очень смахивающими на отпетых разбойников.

Мелисса ругала себя за то, что не удержала в комнате дочь, которая выпорхнула из нее лишь только, приоткрыв дверь, увидела Ювентину.

— Ну что? — спросила мужа Мелисса. — Что все это значит?

— Пока что у меня одни догадки, — с сумрачным видом ответил тот. — Похоже, кому-то из олигархов пришла нужда воспользоваться учениками нашего господина. Помнишь, как такое же случилось в год трибуната Мамилия Лиметана, который провел закон против самых могущественных людей в Риме? Тогда даже Луция Опимия, погубителя Гракха, отправили в изгнание…

— Я наблюдала за всем в щелку, — сказала Мелисса. — Эта Ювентина… почему она здесь?

— Она говорит, что ее Аврелий послал сюда проводницей для этих семерых гладиаторов…

— Но Ювентина больше не принадлежит фамилии нашего господина, — возразила Мелисса. — Говорят, он проиграл ее в кости какому-то своднику.

— Насколько я понял, новый господин Ювентины действует как посредник между нашим господином и очень знатным лицом. Не может ведь, скажем, сенатор в каком-нибудь щекотливом деле общаться напрямую с гладиаторским ланистой?..

— Но почему Аврелий не послал проводником кого-нибудь из своих рабов, знающих сюда дорогу? Например, нашего сынка Глена?

— Откуда мне знать?.. Может быть, наш господин из предосторожности не хочет впутывать в это дело своих рабов. А дело, видать, очень спешное. Иначе зачем было идти сюда в такую непогоду?.. А Ювентина-то как изменилась! Совсем повзрослела! Бедняжка, одна, ночью, вместе со смертниками, от которых можно ожидать чего угодно!..

— Чему тут удивляться, — презрительно сказала Мелисса. — Потаскушку уже ничем не испугаешь. Ей теперь все нипочем…

Эсхрион неприязненно взглянул на жену.

— Зачем ты называешь Ювентину потаскушкой?

— Да уж наслышана, чем она занималась в Риме. Как будто сам ты ничего не слышал и не знаешь…

— Знаю побольше твоего! — рассердился Эсхрион. — Знаю, да помалкиваю! Нечего оскорблять ту, которая тебе ничего плохого не сделала! Кто позволит рабыне после семнадцати лет сохранить невинность? Или ты забыла, как сама по рукам ходила, пока молодой была? Разве я не заполучил тебя после того, как покойный господин — пусть Минос воздаст ему по заслугам! — сорвал цветок твоей девственности, а потом за деньги отдавал по очереди своим друзьям? А этот самый Глен, которого ты все время называешь «нашим сынком»? Не родился ли он спустя всего четыре месяца после того, как Аврелий приказал тебе перебраться в мою постель? Думаешь, я не догадываюсь, почему это наш господин, столь немилостивый к другим, не отослал до сих пор Глена сражаться на арене? Родная кровь — это он хорошо помнит! Потому-то и не хочет гневить богов. Я-то, сама знаешь, тебя и словом никогда не попрекнул, но с какой это стати ты изображаешь передо мной эдакую целомудренную римскую матрону? Еще накличешь беду на собственную дочь. Плюнь за пазуху, чтобы отвратить гнев Немезиды за неуместную гордыню!..