В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941–1943 - Ханс Киллиан

В госпиталях поговаривают о том, что мы с успехом накладываем швы на сосуды и оперируем аневризму. Коллеги переправляют к нам в Порхов пациентов на операцию: то одного, то другого. Только что снова сообщили о двух аневризмах бедренных артерий. Обоим случаям всего десять дней, и раненые находятся в хорошем состоянии. В более легком случае я впервые собираюсь рискнуть и сделать контрастную рентгенографию ранней аневризмы с помощью пункции непосредственно в месте пульсации. Это выходит с первого раза. Мы получаем просто выдающиеся снимки. Теперь перед хирургическим вмешательством мы можем определить, к какому сосуду относится аневризма, и получить ясное представление о размере, форме и точном расположении аневризмы, даже определить ее содержание, поскольку кровяные сгустки, находящиеся внутри, отчетливо видны на снимках.

Все разделяют нашу радость по поводу этого открытия. В одном из двух случаев операции больше ничто не препятствует. Однако во втором случае требуется принять судьбоносное решение. После того как я удаляю аневризму бедренной артерии и извлекаю довольно большую часть разорванного сосуда, обнаруживается, что артерия слишком сильно повреждена, чтобы можно было просто напрямую соединить две части круговым швом.

Вместо того чтобы перевязывать бедренную артерию, на этот раз я решаюсь на пересадку вены – довольно смелое предприятие в военно-полевых условиях. Извлекаю из ноги слабую внешнюю вену длиною двенадцать сантиметров и вставляю ее точно в отверстие артерии, накладывая плотный шов. Довольно утомительная тонкая работа, требующая огромного терпения. Весь отрезок вены на время работы заполняется средством, препятствующим свертыванию крови.

Я начинаю осторожно снимать зажимы. В свободную пересаженную вену устремляется артериальная кровь. Вена все сильнее раздувается, просто до угрожающих размеров.

– Она сейчас лопнет, лопнет! – кричит один из моих ассистентов. Он чрезвычайно взволнован.

– Переждать! – командую я.

Толщина артерии намного превосходит размеры вены. Выдержит ли она артериальное давление? Животрепещущий вопрос. Все как завороженные следят за пересаженным участком сосуда, который вздымается от каждого пульсирующего толчка. Вена натянулась, теперь она оказалась под полным артериальным давлением. Мы ждем, что будет дальше. Но она выдерживает, выдерживает!

– С ума сойти, – бормочет один из моих помощников.

Теперь можно спокойно зашивать рану.

Уже вечером после двух операций становится ясно, что ноги удалось сохранить. Кровообращение налажено, конечности теплые. Швы на сосудах не расходятся. Пульс на ногах отчетливо прощупывается.

Перелет в окруженный Демянск

Спокойные, размеренные дни остались в прошлом. По поручению главного врача я должен посетить целый ряд пунктов приема раненых – в Дно, Сольцах, Борках и Шимске.

Вернувшись в Порхов, Форстер рассказывает, что получил приказ лететь в зону окружения под Демянском.

Я тоже хочу лететь туда и по телефону прошу у главного врача разрешения. Он медлит с ответом, уклоняется. Тогда на следующий день я отправляюсь к нему в Дно и еще раз сообщаю о своем настоятельном желании лететь в зону окружения. Нужно учитывать моральное воздействие, объясняю я. Тут на него нисходит озарение, и в конце концов он соглашается.

26 февраля. Густель отвозит меня на аэродром в Южный Псков. Снова собачий холод. Тридцать восемь ниже нуля. Порывы ледяного ветра достигают такой силы, что через какое-то время, чтобы не замерзнуть, мы уходим в начальственные бараки. Комендант определяет меня на самолет, который летит в Демянск. Приходится долго ждать, и мы начинаем нервничать.

На аэродроме царит невообразимое оживление: снуют люди, приземляются и вылетают самолеты, в основном «Ju-52», но также и другие машины – истребители и связные. Они стоят посреди белого снежного поля, прогревая моторы. Старательно осуществляется погрузка. Между самолетами туда-сюда курсируют грузовики, подвозя боеприпасы и продовольствие, санитарные материалы и почту – для попавших в окружение. С нескольких подъехавших грузовиков спрыгивают молодые солдаты – пополнение дивизии «Мертвая голова» В своих новых зимних мундирах выглядят они впечатляюще. Ведь все возможно, если захотеть и вовремя подумать. Через два часа наконец-то вызывают на старт. Густель провожает меня до машины «Ju-52». Пилот встречает и регистрирует всех пассажиров: точно погрузка товара. Густель сердито насупился. Кажется, он не слишком доволен тем, что его профессор один летит в окружение – в котел.

Моторы ревут, пулеметчики занимают свои безопасные места. Самолет везет боеприпасы для полевой артиллерии, снаряды для гаубиц. В любом случае хорошая страховка на тот случай, если что-то произойдет. Со мной на борту летят только шесть человек. Мы сидим на плетеных корзинах со снарядами.

Внезапно машина трогается с места, медленно, покачиваясь, скользит по широкому белому полю, ловко лавируя между другими «Ju-52». Затем разворачивается и застывает в ожидании старта. Когда раздается команда, все три мотора включаются на полную мощность, «юнкере» содрогается, хвостовой отсек отрывается от земли, земля уходит из-под ног. Затем все успокаивается – мы летим.

Пилот описывает петлю над летным полем. Сверху хорошо видно скопление самолетов, ангаров, бараков и людей. Мы поднимаемся на высоту примерно 500 метров и начинаем кружить в воздухе. Оставшиеся внизу машины взлетают одна за другой. Все собираются в небе над аэродромом. Всего – девять машин. Построившись в три клина, они берут курс на Демянск.

Под нами простирается бесконечное заснеженное пространство русской земли, лишь изредка то тут, то там темнеют небольшие группы домов, видны лесные опушки или спутанные линии дорог. На горизонте всплывают то плотная стена леса, то церковь. Однообразие полета утомляет, монотонный гул моторов навевает сон. Через круглые иллюминаторы хорошо видны два наших соседа. Мы летим в центре ряда. И уже в воздухе возникает чувство товарищества и единения. Никто не может сказать, доберемся ли мы до Демянска. Надо пролететь 40 километров над территорией, занятой русскими.

Спустя час вдали появляется Старая Русса со своими многочисленными церквями и белыми извивами обледеневших рек.

Напряжение нарастает. Меня охватывает глубокое волнение, ведь мы приближаемся к линии фронта. Еще с Первой мировой войны мне хорошо знакомо это чувство, когда ты летишь прямо над головой врага, однако на сей раз становится просто жутко. Солдаты, летящие вместе со мной, спокойны и упрямы, они не знают, что происходит на фронте.