Именем закона. Сборник № 1 - Ярослав Карпович

Печальная процессия прошла по центральной аллее, свернула на боковую.

— А почему оркестра нет? — спросил один из провожающих.

— Михаил Кириллович не любит…

Вот уже на могиле холмик возник, обложенный венками. Увели вдову, народ начал расходиться.

А Михаил Кириллович, Желтухин и Громов все стояли.

— Вот, Борис, — сказал Михаил Кириллович, — день этот надолго надо запомнить. Какой день-то сегодня?

— Вторник, — усмехнулся Желтухин.

— Число какое, остряк?

— Четвертое сентября.

— Значит похоронили мы Пашу Сергачева четвертого сентября одна тысяча девятьсот восемьдесят второго года. — Михаил Кириллович произнес это со значением. Веско. Начальственно.

— Кажется, кем он был-то, Пашка? В приемной у меня сидел, а без него, как без руки.

Желтухин опять усмехнулся иронически и зло.

Громов слушал почтительно, корпусом подавшись к говорящему.

— Ну, что же, ему спать вечным сном, а нам дела вершить. Пошли.

— Миша, — сказал Желтухин, — на поминки зовут.

— Назвал, наверное, кого не попадя? Народ-то нынче нахальный, этики не понимает.

— Нет, — покачал головой Желтухин, — там только свои.

— Ну, если что? А где стол-то накрыли?

— Да в Архангельском. Музыкантов позвали.

— Это днем-то?

— Все как ты любишь.

— Пожалуй, Громов, поедешь с нами, — распорядился Михаил Кириллович. — Пойди к себе в машину, позвони, чтобы дорогу нам расчистили.

По пути к машине Михаил Кириллович несколько раз останавливался, разглядывал памятники.

— А кладбище ничего, — сказал он, — конечно, не такое престижное, но ничего.

— Миша, — Желтухин взял его за руку, — мне кажется ты меня за дурака держишь.

— Ты о чем?

— Об этом деле с машинами.

— А тебе денег мало? Как паук насосался, ну и сиди. У тебя ни расходов, ни трат.

— Миша, не считай чужие деньги. Лучше будет, если ты мне мои отдашь.

Последнюю фразу Желтухин произнес жестко.

— Ты, Степа, меня никак пугаешь?

— А что мне тебя пугать, Миша. Ты же знаешь, у меня про твою жизнь все бумаги собраны. Хоть роман пиши из серии «Жизнь замечательных людей».

Михаил Кириллович посмотрел на Желтухина. Не добро. Нехорошо посмотрел.

— Получишь, скорпион старый. Получишь…

Врач медленно ввел иголку в вену, надавил на головку шприца.

Игорь Корнеев увидел, как лицо женщины, синюшно-болезненное, начало постепенно розоветь, молодеть просто на глазах. Исчезли синие тени, губы словно налились кровью, в глазах появился живой блеск.

— Вы можете говорить, Лариса Петровна? — Корнеев подошел, сел рядом.

— Да.

— Как было дело?

— В час ночи мне позвонил человек, сказал, что он говорит из «Шереметьева», что он привез посылку от Николая.

— От вашего мужа?

— Да.

— Где ваш муж?

— В Лиссабоне, в командировке.

— Вы сами попросили его завезти вам посылку?

— Нет, он сказал, что переезжает во Внуково и утром улетает домой.

— Куда?

— Я не спросила.

Женщина откинулась на спинку дивана и закрыла глаза.

— Воды, — обронил Корнеев.

— Не надо, спасибо.

— Вы можете говорить?

— Конечно. Их было двое. В масках и синих халатах. У них были пистолеты. Они потребовали деньги и чеки.

— Вы отдали?

— Да. Семьсот рублей и полторы тысячи чеков.

— Что они еще забрали?

— Магнитофон и мою дубленку.

— Они угрожали вам?

— Да. Кричали, страшно матерились.

— Голоса, их вы запомнили?

— Один был грузин.

— Почему вы так думаете?

— Во-первых, акцент, а во-вторых, когда я потеряла сознание и потом пришла в себя, то один другого называл Нугзаром.

— А дальше?

— Грузин сказал: «А бабенка ничего, только вроде концы отдала она». Второй подошел ко мне, пощупал пульс, засмеялся: «Нет, сомлела немного и все». Грузин увидел у меня на шее цепочку, наклонился, маска упала.

— Вы запомнили его лицо?

— Да.

Корнеев встал, быстро вышел в другую комнату, где работали эксперты. Прищурился на секунду от вспышки фотоаппаратов, огляделся.

— Логунов, — позвал он оперативника, — поезжай в управление, привези альбом.

Через полчаса Игорь вошел в комнату, положил перед хозяйкой альбом. Лариса Петровна начала медленно его листать.

— Вот. Это он, — женщина ткнула пальцем в фотографию.

— Вы не ошиблись?

— Нет.

Корнеев вынул фото из альбома, прочитал вслух. Нугзар Борисович Тохадзе.

А дальше все было как всегда. Закрутилось колесо розыска и уже через два часа Корнееву было известно, что адрес Тохадзе неизвестен, что связи в Москве тоже неизвестны. Оставалась всего лишь одна слабая ниточка. Витя-Слон. Месяц назад он был арестован. Показал, что дважды видел Тохадзе в ресторане «Архангельское». И все. Больше никаких сведений о Нугзаре Борисовиче не имелось.

Сегодняшний налет был третьим за последние полтора месяца. И все они повторялись. Раздавался ночной звонок в тех квартирах, где муж находился в заграничной командировке. Значит, наводка… А пока… Пока остается только ресторан.

Архангельское — своеобразное место. Собирались в нем все удачливые, «деловые», защищенные от превратностей судьбы родственными связями людишки. Не простой это был ресторан. Здесь сын крупнейшего руководителя гулял с жуликами — начальниками цехов, элегантные мошенники пили с известными кинорежиссерами. Приезжали сюда и власть имущие попить в компаниях молоденьких красоток. Не простой это был ресторан. Не простой. Защищенный от любых посягательств круговой порукой и телефонным правом. Но у Игоря Корнеева был туда ход. Пел в ресторане Толя Балин, друг Женьки Звонкова, ближайшего товарища Игоря…

На повороте к Архангельскому стоял инспектор ГАИ с запрещающе поднятым жезлом.

Водитель притормозил и, открыв дверь, Корнеев спросил:

— В чем дело, инспектор?

Старший лейтенант молча показал жезлом на внутреннюю дверь ресторана.

Там стояла сияющая на солнце «Чайка», несколько «Волг» и среди них одна с антенной и вполне знакомым Корнееву номером.

— Делегацию принимают? — поинтересовался он.

— Начальство, — неопределенно ответил инспектор, но жезл опустил: свои ребята, с милицейской полосой.

Машина подъехала к ресторану. Корнеев вышел. На дверях висела табличка «Спецобслуживание».

Швейцар, больше похожий на адмирала, замахал руками за двойным стеклом дверей.

Он беззвучно шевелил губами и жестикулировал, словно актер немого кино.

Корнеев усмехнулся и пошел к черному ходу. Но у ворот во дворе сидел еще один, до безобразия благополучный вахтер, в сизой офицерской шинели.

— Куда?

Он растопырил руки, закрывая проход. Корнеев достал удостоверение.

— Милиция.

Руки начали опускаться, образовав некую щель, куда и протиснулся Корнеев. Он поднялся по лестнице мимо буфета, у стойки которого стояли двое в тренировочных костюмах, и вышел в зал.

Зал был пуст. Только в углу за столом сидело человек десять в темных костюмах.

Но тем не менее, музыканты — на месте. На ходу дожевывая, они шли к эстраде.

— А где Толик? — спросил Корнеев коренастого бородатого паренька.

— А вон.

К эстраде подходил худощавый, высокий парень, в светлых джинсах, темной рубашке.

— Толик, — позвал бородатый, — к тебе пришли.

— Вы ко мне?

— Вы Балин Анатолий?

— Да.

— Я из МУРа.

Корнеев достал удостоверение.

— Слушаю вас.

— Вы не могли бы проехать со мной?

— В Москву?

— Да.

— С удовольствием, а обратно как? У меня работа с семи. Это сегодня нас на сверхурочную вызвали.

— Постараюсь организовать.

— Я только администратора предупрежу.

Толик скрылся в узкой двери, а через минуту появился с человеком в темном костюме.

Он что-то говорил, показывая на него. Внимательно выслушав, администратор пересек зал, подошел к столу, почтительно склонился.

Игорь увидел, как человек, сидевший к нему спиной, встал и направился к эстраде.

— Вы кажется Корнеев, — подошел он к Игорю.

— Да.

— Вы меня знаете?

— Так точно. Вы заместитель начальника ГУВД Громов.

— Прекрасно. Это облегчит нашу беседу. Зачем вам певец?

— Вы имеете в виду Балина?

— Именно.

— Мне надо с ним поговорить.

— Это срочно?

— Да.

— Поговорите завтра.

— Но, товарищ полковник…

— Никаких но, Корнеев. Я сказал — завтра. Вы что, не понимаете, для кого он будет сейчас петь?

— Нет. Он мне необходим срочно, как свидетель.

— Идите, Корнеев, и чем быстрее вы уйдете отсюда, тем вам легче будет дальше служить.

Громов говорил преувеличенно громко, стараясь, чтобы его услышали за столом. Ну и конечно администратор, с нескрываемым удовольствием наблюдавший эту сцену.