В интересах истины - Максим Леонидович Максимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А не связан ли ваш приход в кинематограф именно сейчас с какими-то сложностями в театре?
— Абсолютно не связан никак. Я долго думал, давать согласие или нет. В то время я ездил по Западу с турне, но знал, что в этом году все будет закончено. Были, конечно, еще приглашения небольшие, но мне кажется, что достаточно. Например, «Серсо» мы закончили играть в Риме, в январе. Спектакля больше не существует, труппа разошлась. На последнем спектакле — такой подарок мне неожиданный — был Федерико Феллини. «Шесть персонажей» последний раз мы сыграли в Мексике, и теперь я хотел бы показать спектакль здесь, в России…
— Почему бы не начать с Ленинграда? Уверен: многие мечтают о том, чтобы ваш театр здесь появился…
— Если б вы знали, как сам я хочу того же! Но это проблема очень больная для меня… Во-первых, чтоб вы знали: я очень обязан Ленинграду. Когда в 87-м году был организован наш театр и сразу предстояли серьезные зарубежные гастроли со спектаклем «Серсо» (который мы целый год уже не играли), то именно в Ленинграде мне удалось «пообкатать» его в новых условиях, в новых декорациях. Мы выбрали себе сцену Молодежного театра, было немало проблем, но в итоге все состоялось. Никто из нашей труппы, да и сам я не ожидал такого успеха. Собственно, первый спектакль, который мы сыграли в Ленинграде, определил жизнь моего театра на оставшиеся несколько лет.
Теперь, когда я закончил весь зарубежный тур, я снова решил вернуться в Питер, сыграть здесь «Шесть персонажей в поисках автора». Стал искать сцену. В конце концов мы вроде бы сговорились с Игорем Олеговичем Горбачевым…
— А почему возник такой странный контакт?
— Потому что нужна сцена итальянской архитектуры.
— Но у нас есть еще и Малый оперный, есть Кировский театр, Оперная студия Консерватории. Туда вы не обращались?
— Нет. Во-первых, Игорь Олегович дал предварительное согласие. И еще был один секрет. Дело все в том, что впервые в своей жизни я выехал на гастроли с Художественным театром в семьдесят четвертом году. Мы привезли в Ленинград спектакль, где я был режиссером, — «Соло для часов с боем», играли его на сцене Александрийского театра. С тех пор это осталось каким-то святым местом для меня. Поэтому я искал случая, чтобы вернуться на эту сцену уже со своим театром.
Итак, мы вели переговоры, я подключил Министерство культуры Российской Федерации, постепенно переговоры стали очень тревожными, мне казалось, что меня хотят обмануть… Десять дней назад я приехал на «Ленфильм» в первый раз, и в этот же вечер у меня была назначена встреча в Пушкинском. Я пошел в театр — меня не пропустили. Я объяснил, что иду к главному режиссеру. Актеры меня узнали, стали его искать. Я прождал полтора часа. Стоял внизу, потом на лестнице, потом в приемной. Я звонил в репертуарную контору, работники не знали, что сказать. Никто ко мне не подходил, не извинялся. Кое-как мне объяснили, что Горбачев был, а теперь его нет — в театре много дверей, и он мог уйти в любую…
— Может, он забыл? Или ему не сообщили! Всякое же в театре бывает.
— Исключено. Мне потом передали совершенно точно: он знал о моем появлении… Я стоял тоскливо в коридоре и смотрел на афишу. Театру 250 с лишним лет. Великий театр! Подпись: Герой Социалистического Труда, лауреат Госпремии Российской Федерации… Я тоже лауреат Госпремии Российской Федерации. Так что мы с ним не встретились как два лауреата! В этот вечер в том театре шел спектакль, сидела публика. Мне все говорили в Москве: странный человек, чему ты удивляешься, он себя всегда так ведет. Послушайте, хотел я сказать! Он же не первый год себя так ведет — десять, а может и двадцать лет… Сколько так он может себя вести? Для меня ничего неожиданного в результате нет, я даже не обиделся… Обидно другое: в зале в тот вечер сидела публика. Я понял, что не придется мне приехать в Ленинград.
— Анатолий Александрович, может, все-таки не стоит делать такие выводы?
— Не знаю. Мне часто присылают письма ленинградцы: почему вы не приезжаете, почему не играете у нас спектакли? Как объяснить, что я все время рвался? Еще когда я только поставил «Шесть персонажей», то хотел приехать сюда на гастроли. Но как-то не везет этому спектаклю. Зимой, два года назад, я специально приехал в Ленинградское отделение СТД, мы выбрали зал Театрального института — и ректор официально отказал мне.
Всегда хочу приехать в Ленинград, хочу объяснить это публике, которая не видит мои спектакли. Но по странному стечению обстоятельств Ленинград в лице своих представителей от театра никогда меня не принимал…
— Ну а в Москве изменилась ли ситуация вокруг вашего театра? Недавнее выступление ваше во «Взгляде» привело многих просто в шок…
— Мне кажется, что ничего не изменилось… Негде играть — и никаких перспектив. Мне уже 48-й год. Много очень. Три дня назад от полной совершенно безнадеги, оттого, что я как руководитель театра не могу решить эту историю, я ушел как бы из театра, заперся в доме и не знал, что мне делать. Но завтра я, конечно, пойду на репетицию…
— А может, стоит чаще напоминать о своем существовании через прессу, телевидение?
— Я не хочу. Эта роль мне не годится. Я хочу репетировать, жить частной жизнью художника.
— Но ведь у нас сейчас невозможно быть только художником, разве не так?
— Но я хочу быть только художником. Вся эта общественная миссия меня унижает. Легче закрыться, чем постоянно говорить о своей беспомощности!..
Правда, после «Взгляда», может быть, появится несколько кооперативов, организаций, которые вложат в нас деньги как меценаты. Для того, чтобы мне как-то продержать театр в течение хотя бы двух лет, нужны деньги, а мне их государство не дает, давать не собирается.
— А актеры ваши как все воспринимают?
— Пока нормально, но я же не знаю, как они завтра будут воспринимать. Два-три человека могут, скажем так, существовать для вечности. Театр не состоит из двух-трех человек, театр — это большое количество людей, а они не хотят существовать для вечности. Они хотят существовать для каждого дня.
— Ну а со стороны
