Умри со мной - Элена Форбс

В комнате было жарко, душно, у Тартальи рубашка под курткой липла к коже, а воротничок неприятно сдавил шею. Интересно, долго ли еще продержится Эшер. Тот никаких признаков нетерпения не выказывал. Сидел на стуле выпрямившись, спокойно, не ерзая. Одет он был, как студент: драные выцветшие джинсы, кроссовки и черная майка с короткими рукавами, обнажавшими мускулистые руки. Судя по запаху, доносившемуся из угла, где сидел Эшер, мытьем тот себя не утруждал уже дней десять. Было ему чуть за тридцать. Высокий, хорошо сложенный молодой мужчина, с торчащим ежиком каштановых волос, постриженных очень коротко. Кроме длины волос, внешность его вполне отвечала описанию мужчины, которого видели с Джеммой Крамер. Однако в круглом лице проглядывало нечто мягкое, почти девичье, совсем не соответствующее его спортивному сложению, а ногти на пальцах, пожелтевших от никотина, были обгрызены до мяса — верный признак нервного, саморазрушительного характера. Совсем не таким рисовался Тарталье Том.

Отпечатки пальцев Эшера выскочили при проверке по Национальной базе данных, потому что его арестовывали несколько лет назад за мелкое нарушение общественного порядка во время демонстрации против войны в Ираке. Больше в компьютере на него данных не было, что тоже едва ли типично для досье серийного убийцы. Тут какая-то ошибка. Не похож Том на человека, который станет растрачивать время на борьбу за идеалы, ну не мог Тарталья представить себе его размахивающим флагом ради кого-то, кроме себя самого. А если б вдруг и стал, то не такой он дурак, чтобы позволить арестовать себя за такой пустяк.

Перед началом допроса Стил показала Тарталье последний мейл от Тома. Держала она себя вполне деловито и невозмутимо, но за внешним спокойствием он разглядел: письмо больно ее задело. Когда Тарталья внимательно прочел текст электронного сообщения, его опять одолели сомнения. Ему никак не удавалось соотнести энергичные, грамотные фразы со слабовольным лицом сидящего перед ним парня.

Адвокат Эшера, женщина лет пятидесяти, с усталым лицом и копной рыжеватых волос, уже щедро тронутых сединой, Хэрриет Уилсон, обмахиваясь блокнотом, молча сидела рядом с Эшером, устремив взгляд в дальний угол комнаты, пока Шон в десятый раз отвечал на одни и те же вопросы. Да, он встретился на Хаммерсмитском мосту с Келли Гудхарт. Да, они договаривались о самоубийстве — решили вместе спрыгнуть с моста. Нет, он не делал никаких попыток убить ее. Наоборот, это Гудхарт пыталась утащить его за собой. Свидетельница или лжет, или слепая. Единственно, на что Эшер не пожелал ответить, — какова была причина его несостоявшегося самоубийства.

— Ты что, на самом деле рассчитываешь, будто я поверю, что она пыталась утащить тебя за собой? Бредятина! — высказался Миндередес, возводя глаза к потолку и мотая головой, словно не в силах переварить наглое вранье.

— Да почему? — пожал плечами Эшер. — Она была в самом подходящем состоянии, уверяю вас. Никак не желала топиться в одиночку. — Голос у него был на удивление писклявым для такого высокого мужчины, гнусавым и пронзительным, и говорил Эшер с легким северным акцентом.

— Согласно вашим же словам, вы допустили, чтобы она прыгнула с моста.

— А как я мог помешать? Я же говорил, когда я пришел на мост, то струсил. Понял, что на такое ни за что не решусь.

— Ну да, вы сказали, что передумали, — вмешался Тарталья, — но толком так и не объяснили почему.

Шон Эшер вздернул редкие брови:

— Чего тут объяснять? Говорю же, кишка оказалась тонка. И потом, я ведь контракта с ней не подписывал.

Поздний вечер, на мосту в сорок футов вышиной насквозь продувает, обжигая, студеный ветер, рядом — совершенно посторонняя женщина. Тарталья даже посочувствовал Шону. Тут Марк вспомнил, что Том — хитрый и расчетливый убийца. Только такая история и покажется логичной и правдивой, если врешь. Единственный иной вариант — подлинная невиновность.

Миндередес тоже обильно потел, темные волосы прилипли к голове. Вид у него из-за странных желто-зеленых глаз и жгуче-черных бровей был самый устрашающий. Перегнувшись через стол, он приблизил к допрашиваемому лицо:

— Ну-ка, Том, давай, смени музыку, эта звучит уж больно фальшиво!

— А почему вы все время называете меня Том? Мое имя — Шон.

— Эх, какой же я болван! Опять перепутал. А ей ты наврал, что тебя Крис зовут, верно?

— Ну да. Я же объяснил почему.

— Ага! Не хотел, чтоб она знала, кто ты на самом деле. На случай, если она какая ненормальная.

— Правильно.

— А псих-то на самом деле — ты.

Лицо Эшера затвердело.

— Если я хотел покончить с собой, это мое личное дело. И больше ничье. И это вовсе не делает меня психом.

— Делает, если ты пытаешься вовлечь в самоубийство другого человека.

— Не старался я ее «вовлечь», как вы выражаетесь. Она по собственной доброй воле. Ничего тут нет противозаконного. Или Большой Брат влез уже и в эту маленькую лазейку, оставленную законом? На хрен всякую добрую волю! Делай только то, что тебе приказывают! Так, что ли?

— По-твоему, это лазейка — подстрекать людей покончить жизнь самоубийством у тебя на глазах? Самому сталкивать их с верхотуры, когда они уже и не желают умирать? По нашим меркам это — убийство!

Эшер медленно покачал головой, словно изумляясь абсурдности обвинения:

— Не сталкивал я ее! И мне ни к чему было ее уговаривать. Она сама захотела! Сколько еще раз повторять!

— Столько, — грохнув по столу кулаком, вскочил Миндередес, — сколько потребуется, чтобы ты выложил нам правду, приятель!

— Сдаюсь. Вы, оказывается, еще хуже, чем вас по ящику показывают.

Эшер скрестил на груди руки, плотно сжал губы, показывая всем своим видом, что больше говорить не собирается. Он здорово ошибался, если и правда думал, что ему позволят отмалчиваться.

— Меня уже тошнит от твоих гребаных россказней!

Отвернувшись от Эшера, Миндередес размашисто прошагал к зарешеченному оконцу в углу и сделал вид, что обозревает улицу. Эффектный получился ход, если только не знать, что обозревать за окном, кроме стоянки, решительно нечего.

До сих пор Тарталья держался в тени, предоставляя вести допрос Миндередесу. Тот был великолепным детективом и обычно превосходно справлялся на допросах: у него получалось раздразнить допрашиваемых до состояния, когда те вываливают правду просто из чистой досады. Но Эшер никак не поддавался. Наступила пора пустить в ход приемы потоньше.

— Ладно, Шон. Давай скажем так: мы — пока что — тебе верим. Мы читали вашу переписку. Почему Келли так тебя опасалась? Чего боялась?

— Я же говорил вам. Считала, будто я кто-то другой, — сдался Эшер.

— Кто же?

— Откуда мне-то знать?

— Но ведь ты, когда разговаривал с ней по телефону, как-то убедил ее, что ты — не «другой». Иначе она бы ни за что не согласилась с тобой встретиться.

— Не помню уж.

— Хм, раз не помнишь, то ситуация складывается не в твою пользу. Пока не убедишь и нас, что ты не «другой», остаешься главным обвиняемым в убийстве.

— Минуточку! — взвилась адвокатесса. — Мы ходим по кругу. У вас даже трупа нет.

— Остыньте, — попросил Тарталья. — Вы цепляетесь к мелочам. Не считаете же вы, что Келли Гудхарт выжила?

Уилсон смотрела на него пустыми глазами.

— Это всего лишь вопрос времени, труп обязательно обнаружат, — заверил ее Марк.

— Хорошо, инспектор, — вздохнула Уилсон. — Предположим, что труп есть. Но даже в самых буйных мечтах вы не сумеете предъявить в этом деле обвинение в убийстве.

— Почему вы так думаете? Свидетельница видела, как Эшер боролся с миссис Гудхарт. Ей показалось, что мужчина пытается столкнуть женщину в воду.

— Инспектор, поверьте, я не из тех, кто учит свою бабушку, с какого конца разбивать яйца. Но вы же сами понимаете: между тем, что кому-то показалось, и тем, что происходило на самом деле, — огромная разница. Все это — подозрения, и только.

— Но подозрения при данных обстоятельствах вполне обоснованные.

— Как мне представляется, — покачала головой Уилсон, — обстоятельства эти такого рода, что их толкование допускает по меньшей мере два варианта.

Подавив вздох, Тарталья задумался. Уилсон права, конечно. Несложным способом, всего лишь озвучив ситуацию, она сумела выпустить воздух из их — и без того крошечного — пузырька надежды. Ничего у них пока нет, что годилось хотя бы для предварительных слушаний. Если только, конечно, Эшер не расщедрится на чистосердечное признание. Но что-то не похоже, чтобы он рвался сделать им такой подарок.

— Мой клиент старается помочь вам, инспектор, — прервала его размышления Уилсон. — А если вы будете продолжать упорствовать и проталкивать вашу нелепицу с убийством, не имея на руках ни одной улики, я дам ему совет — хранить молчание.