Лайла. Исследование морали - Роберт Пирсиг

Теперь у неё нет денег на такси. В полицию обращаться тоже нельзя. А может стоит? Её уж там, вероятно, забыли. Теперь уже никто не помнит её. Нет, этого не хочется делать.

Все куда-то пропали. Куда же они запропастились? — подумала она. Что такое случилось, что все исчезли? Сначала ушёл капитан, затем Джейми. И Ричард, даже Ричард, и того нет. Она же ведь ничего ему не сделала. Происходит действительно нечто ужасное. Но никто не говорит ей, в чём дело. Они не хотят, чтобы она знала.

Она почувствовала, что у неё начинают слегка дрожать руки.

Она сунулась было в сумочку за таблетками и вспомнила, что они тоже пропали.

Ей стало страшно.

Впервые после больницы у неё не было с собой таблеток.

Она понятия не имеет, как далеко до яхты…Где-то здесь к реке, в этом направлении, подумалось ей… А может нет… Надо постараться не думать о плохом и тогда, возможно, перестанут трястись руки… Хорошо, если она идет в нужном направлении…

…Стало совсем темно.

19

На улице темно, подумал Федр. За большими раздвижными стеклянными дверями гостиничной комнаты в небе не видно ни зги. Весь свет в номере исходил от небольшой лампы, вокруг которой по-прежнему трепыхалась мошка.

Он глянул на часы. Гость запаздывал. Примерно на полчаса. Для голливудских знаменитостей — обычное дело. Чем они крупнее, тем больше опаздывают, а уж этот, Роберт Редфорд, — действительно очень крупный. Федр вспомнил шутку Джорджа Бернса о том, что ему приходилось бывать на голливудских приёмах, где люди настолько знамениты, что вообще не показываются. Но Редфорд собирался прийти, чтобы поговорить о правах на фильм, а это очень важное дело. И нет никаких причин думать, что он не придёт.

Когда Федр услышал стук в дверь, то он прозвучал как особый металлический звук всех огнезащитных гостиничных дверей, но на этот раз он как-то весь напрягся. Он встал, подошёл к двери и открыл её, и вот в коридоре стоит Редфорд с выжидательным ненавязчивым видом на своём знаменитом лице.

На вид он оказался меньше в сравнении с теми образами, которые играл в фильмах. На знаменитой шевелюре была шапочка для гольфа, странные очки без оправы как-то отвлекали внимание от черт его лица, а поднятый воротник куртки делал его ещё более неприметным. В этот вечер он совсем не похож на Сандэнса Кида.

Заходите, — пригласил Федр, чувствуя настоящий прилив мандража. Вдруг настало реальное время. Это — настоящее время. Похоже на премьеру, занавес уже поднят, и всё теперь зависит от тебя.

Он чувствует, как заставляет себя улыбнуться. Он помогает Редфорду снять куртку, скованно, стараясь не выказать свою нервозность, пытается сделать все аккуратно, но вдруг ненароком поворачивает куртку сзади так, что у Кида застревает рука…. Боже мой, он не может вынуть руку…. Федр отпускает, и Кид снимает куртку сам, отдаёт её ему с недоумением, затем вручает ему шапочку.

Вот так начало… Настоящая сцена по Чарли Чаплину. Редфорд проходит в гостиную, подходит к стеклянной двери и смотрит в сторону парка, очевидно пытаясь сориентироваться. Федр, последовав за ним, садится в одно из пышных, обтянутых шелком позолоченных викторианских кресел, которыми обставлена комната.

Извините, что опоздал, — сокрушается Редфорд. Отворачивается от двери, медленно подходит к кушетке напротив и усаживается.

Только час назад прилетел из Лос-Анджелеса, — продолжает он. — При полёте в эту сторону теряешь три часа. По ночам они называют этот рейс «Красноглазым». — Быстрый взгляд, чтобы схватить реакцию. — Хорошо назвали… поспать не удаётся вовсе…

Это говорит Редфорд, и по мере того, как он это говорит, становится кем-то настоящим. Похоже на «Пурпурную розу Каира», когда одна из героинь сходит с экрана и становится одним из зрителей. Что он там говорит?

С каждым разом, как я возвращаюсь сюда, мне здесь нравится всё меньше и меньше, — произносит он. — Я ведь, знаете, вырос там… Помню, как это было… И сейчас даже противно от того, во что это всё превратилось… — Он продолжает наблюдать за реакцией Федра.

У меня прекрасные воспоминания о Калифорнии, — наконец отзывается Федр, улавливая нить.

Вы там жили?

По соседству, в Неваде, — откликнулся Федр.

От него ждут продолжения. И он рассказывает судорожно и отрывочно о Калифорнии и Неваде. Пустыни и сосны, крутые холмы и эвкалипты, скоростные магистрали и ощущение чего-то упущенного, чего-то незавершённого, которое у него постоянно сохранялось там. Это лишь для проведения времени, для установления взаимопонимания, и так как Редфорд внимательно слушает, Федр чувствует, что это его обычное отношение. Он только что пересёк всю страну, возможно разговаривал со многими людьми перед этим, и всё-таки сидит вот тут со своим знаменитым лицом и слушает так, как будто бы у него масса свободного времени, как будто ничего важнее на свете не произошло до тех пор, пока он не вошёл в эту комнату, и нечего важного не ждёт его по окончании этой встречи.

Разговор продолжается беспорядочно до тех пор, пока не находится общая точка общения: это Эрл Уоррен, бывший член Верховного Суда, который по словам Федра представляет собой такую личность, которая у немногих людей ассоциируется с калифорнийцем. Редфорд полностью с этим согласен, раскрывая личные нотки. «Он ведь, знаете, был у нас губернатором», — пояснил Редфорд. — Да, — согласился Федр и добавил, что корни Уоррена в Миннесоте.

Вот как? — удивился Редфорд, — а я и не знал.

Редфорд рассказал, что всегда особо интересовался Миннесотой. Его фильм «Обыкновенные люди» сделан на материале Миннесоты, хотя фактически съемки проходили в северном Иллинойсе. Его однокашник в колледже — из Миннесоты, он потом ездил к нему в гости и сохранил об этом прекрасные воспоминания.

И где же он жил, — спрашивает Федр.

У озера Миннетонка, — отвечает Редфорд, — вам знакомы те места?

Конечно. В первой же главе моей книги говорится об Эксельсиоре, что у озера Миннетонка.

У Редфорда озабоченный вид, как будто бы он упустил нечто важное. «В той местности есть нечто… Не знаю, как и сказать…»

Некое «благородство», — подсказывает Федр.

Редфорд кивает, как если бы он попал в точку.

Есть ещё одно предместье Миннеаполиса под названием «Кенвуд», которое производит такое же впечатление. У людей там такое же «очарование» или «благородство» или что бы там ни было, как у Эрла Уоррена.

Редфорд очень сосредоточенно смотрит на него. На экране такой сосредоточенности он никогда не проявлял.

И отчего же это? — спрашивает он.

Деньги, — отвечает Федр, и затем, поняв, что это не совсем так, добавляет, — ну и кое-что ещё.

Редфорд ждёт пояснений.

Там живут люди, разбогатевшие уже давно, — продолжает Федр. — Состояния, нажитые со времён лесоповала и мельничного дела. Гораздо легче быть благородным, когда у вас есть горничная и шофер, да ещё семь слуг по всей усадьбе.

Вы жили где-то поблизости от Миннетонки?

Нет, вовсе нет. Но я ездил туда на дни рожденья ещё в тридцатые годы, когда был совсем ребёнком.

Редфорд задумывается.

— Федр поясняет: «Я не был из числа богатеньких. Но я учился на стипендию в одной из школ Миннеаполиса, куда богатые ребята приезжали … обычно на машинах с личными шоферами.»

По утрам к школе подъезжали большие длинные черные «паккарды», оттуда выскакивали шоферы в черной форме, подбегали к задней дверце, откуда появлялось дитятко. После обеда снова появлялись лимузины и шофёры, дитятко садилось в машину, по одному в каждую, и они исчезали в направлении озера Миннетонки.

Я обычно ездил в школу на велосипеде, иногда замечал в зеркале, как меня нагоняет один из этих больших «паккардов», оборачивался и махал рукой мальчонке в нём, а тот махал мне в ответ, иногда и шофёр приветствовал меня. Забавно то, что я уже тогда знал, что мальчонка завидуетмне. Я пользовался полной свободой. А он же чувствовал себя заключенным на заднем сиденье черного «паккарда» и прекрасно сознавал это.

Какая это была школа?

Блейка.

Глаза Редфорда снова напряглись. — В эту же школу ходил мой однокашник!

Мир тесен! — воскликнул Федр.

Это точно! — Волнение Редфорда показывает, что затронуто нечто, связанное с чем — то очень важным в глубине событий.

У меня до сих пор остались очень приятные воспоминания об этом, — заключил Федр.

Редфорд вроде бы выражает готовность послушать ещё, но он, конечно, пришёл сюда не за этим. Поговорив ещё немного на отвлечённые темы, он переходит к сути дела.

Выдержав паузу, он произносит: «Прежде всего, мне следует, пожалуй, сказать, что мне очень нравится ваша книга, она настраивает на деловой лад и взывает к действию. Я всегда задумывался над понятиями «Качества». И всегда поступал таким образом. Я прочел её сразу же после публикации и хотел тогда же связаться с вами, но мне сказали, что кто-то уже купил её.»