Смерть по вызову - Андрей Троицкий

Егоров произнес последние слова и на сердце сделалось мучительно тяжело. Обаяние весеннего вечера пропало, будто и не было его. Он поднял воротник пальто.

– Пойдемте в гостиницу.

Глава 21

– Я вас ждал давно, – Романов показал посетителям на кресла перед своим рабочим столом. – Думал, деньги такая вещь, которая заставит людей поторопиться.

По случаю прихода гостей он не стал надевать пиджака, оставаясь в белой сорочке и галстуке с расслабленным узлом. Романов захихикал как-то по-стариковски, по-доброму, видимо, ожидая ответа.

– Выжидали, когда на простое «Золотого тюленя» я понесу убытки и стану посговорчивее? – он повернулся к пульту громкой связи, сказал секретарше. – Вызовите немедленно Максименкова. Найдите. Чтобы через десять минут был здесь. И вот ещё что, организуйте нам кофе с пирожными.

– Мне, если только не затруднит, – вставил некто Пахов, болезненный слабогрудый дядька, – если только можно, чаю стакан. Не крепкого и без сахара.

– Понятно? – перспросил Романов секретаршу и щелкнул кнопкой.

– Смотрю, у вас кабинет необыкновенный.

Второй посетитель, назвавшийся Владиславом Чемодановым, пригладил ладонью черные напомаженные волосы, провел пальцем по белой линии пробора.

– В каком смысле необыкновенный?

Романов улыбнулся. Со стороны можно было подумать, что он принимает дорогих, долгожданных гостей и радуется любому знаку внимания с их стороны.

– Ну, какой-то некабинетный кабинет, – Чемоданов развел руки в стороны. – Книжных шкафов нет, стеллажей всяких с бумагами. Столы, кресла, диванчики, пейзажи по стенам.

– Да, это во многом необычный кабинет, – обрадовался наблюдению гостя Романов. – Из рабочих предметов один телефон. Книг нет – им в кабинете не место. Бумаги – тоже лишнее. У меня даже компьютера нет, даже факса. И дня приема сотрудников по личным вопросам не существует. Личные проблемы пусть решают сами, не с начальством.

– А вот диван – вещь нужная, – подал слабый голос Пахов. – И подремать можно после обеда, и для других целей сгодится, если секретарша не страшная, – он подмигнул хозяину кабинета.

– Да, сгодится.

Романов с сомнением посмотрел на костлявого облезлого Пахова. Видимо, после обеда он вздремнуть любит. Но на другие дела давно уже не способен. Только пыль в глаза пускает: вот какие мы. Романов всплеснул рукам, обратился к Пахову.

– Простите, Бога ради, забыл ваше имя-отчество.

– Имя отчество у меня совсем простые, – пискнул Пахов. – Они мне, можно сказать, от классика нашего незабвенного достались. Федор Михайлович мое отчество, спасибо Достоевскому.

– Надо же, – Романов изобразил на лице удивление. – Редкое совпадение. А родственные узы, как с этим? А то, случается, живет себе скромный труженик, пыхтит на грошовой службе, а по жизни он прямой родственник князя Голицына. Ему не в пыльной конторе, в дворянской ассамблеи место. Сколько хотите таких фактов.

Егоров выключил громкоговорители и оперся локтями на письменный стол.

– Трещать они ещё долго будут, – сказал он сидящему рядом Воронину. – Для начала распорядитесь, чтобы заблокировали коридоры, пожарные лестницы и черный ход.

– Уже заблокировали, – Воронин стряхнул табачный пепел с рукав пиджака. – Они приехали на двух машинах, стекла затемненные, сколько внутри народу, не определишь. Прикрытия нет, сзади арки мы подогнали фуру с фруктами. В случае чего, перекроем весь двор. Если действовать грамотно, все можно кончить минут за пять.

– Странно они себя ведут, словно, на дурачков рассчитывают, – Егоров прикусил зубами фалангу пальца, задумался на минуту. – А, может и правильно? Какой смысл по темным углам назначать встречи? По недоразумению начнется пальба. Лучше уж в деловой обстановке, при свете дня, за чашкой кофе. Кто сегодня Лену охраняет?

– Додыгин и Краснопольский, – Воронин открыл и закрыл блокнотик. – Живут в гостинице в соседних номерах. По документам снабженцы, командированные на деревообрабатывающий завод.

– Оружие?

– У каждого с собой два Стечкина, гранаты Ф-1, ножи «Браконьер», чешские. Мы их недавно купили. В номерах и багажниках автомобилей. Семьдесят четвертые Калашниковы, десять боекомплектов к каждому стволу, плюс спецоборудование. Третий человек Ложкин, он из прикрытия, живет этажом ниже, под номером Романовой. Он контролирует микрофоны, визуальное наблюдение, связь. Ложкин человек немолодой, старомодный. Предпочитает обрезы двенадцатого калибра. По документам прикрытия – краевед. Собирает какие-то документы о тамошнем монастыре.

– Что-то много оружия. Что они, крепость приступом брать собираются? – Эх, Игорь Евгеньевич, – Воронин вздохнул, – не бывает много оружия и патронов много не бывает. Это правило в моем сердце написано кровью.

– Спорить не стану, по-своему ты прав. А сейчас пойдем в операторскую, послушаем, чего эти молодцы брехать станут.

Егоров встал, открыл дверь тесного кабинета, пропустил вперед Воронина. Свернув за угол коридора, Егоров остановился, нажал кнопку звонка. Стальные штыри, державшие сейфовую дверь чуть слышно лязгнули. Егоров и Воронин оказались в темноватом помещении без окон, одну из стен которого с полу до потолка занимали крупные телевизионные мониторы. За операторским пультом посередине комнаты сидел сонного вида юноша в очках и кофте с продранным локтем. Дождавшись, когда гости рассядутся, оператор вопросительно посмотрел на Егорова.

– Давай-ка нам, Эдик, Романова, – сказал Егоров, соображая, куда удобнее пристроить ноги.

Лицо Романова на экране казалось неестественно бледным, с синеватым оттенком.

– Романова немного подальше, – попросил оператора Егоров, – а то зерно крупное, а этих двух выведи на отдельный монитор крупно.

– Двух на один монитор не получится, – Эдик, щуря глаза, склонился над пультом.

– Хорошо, тогда чернявого, – Егоров показал пальцем на Чемоданова. – Его на один монитор. А плешивого на другой. Чтобы я их физиономии видел, как твою. Вот так, кажется, неплохо. Где у тебя, Эдик, пепельница?

– Вот, – оператор протянул Егорову пустую банку из-под пива. – Сам не курю.

Егоров закинул ногу одну на другую, сунул в рот сигарету и начал трудную жестокую борьбу с дремотой, в пол-уха слушая бессодержательный разговор в кабинете Романова.

– Сладкого мне давно уж нельзя, хотя в молодости я сладенькое любил, – Федор Михайлович облизнулся и с неизбывной болью в глазах стал рассматривать пирожное на круглом блюде. – И мучного нельзя. И белкового тоже. Ничего нельзя. Вот яблочко можно протертое и то через день, а на другой день – морковку, – уголки его губ опустились, казалось, Пахов вот-вот разрыдается от жалости к себе. – Столько болячек, не пересчитать. А в последнее время ещё мочевой пузырь как-то, знаете, как-то тянет. То влево, то вправо тянет.

– Это к непогоде, – заявил Чемоданов. – У меня тоже такое случается.

– Я тоже думаю, к непогоде, – Федор Михайлович пригубил почти бесцветный чай. – Мятой пахнет. Я и фруктовые чаи пью, в них много витаминов.

– Но, господа, мы здесь не на японском чаепитии, – вернулся на землю Чемоданов. – Хотя и приятно, что встретились в этих гостеприимных стенах, – последние слова прозвучали иронично, – встретились здесь интеллигентные умные люди.

– Немного отягощенные болезнями, – печально улыбнулся Федор Михайлович. – Умным людям всегда легче найти между собой язык нежели, – пару секунд он подыскивал нужное слово, – нежели мордоворотам с куриными мозгами.

Егоров в операторской гомерически расхохотался, чуть не выронив изо рта горящий окурок. Отдышавшись, он толкнул локтем Воронина. – Вот, пополняйте лексикон, а то выражаетесь одними междометиями. А теперь, сходи-ка за красной папкой. В ней записи об этих персонажах и их «Малой родине». Этот Чемоданов мне активно не нравится, у него нос сизый и пупыристый. А тот, с больным пузырем, хитрый жук, с подходцем. Минут через пять выяснится, что у него грыжа, геморрой, базедова болезнь и свинка. Просит у бога смерти, а тот говорит: живи, Федя, пока ты ещё всех добрых дел не переделал.

– А по виду он того, совсем дохлый, хоть сегодня закапывай, – морщась, Воронов пристально вгляделся в болезненное желтушное лицо Федора Михайловича.

– Он ещё нас с тобой переживет, – сказал Егоров. – Придет на наши могилы и на каждую по куче наложит. На самое почетное место, в изголовье. Тебя побольше куча, основательная, он уж постарается. А мне соответственно маленькая, так, символическая, что уж после тебя останется.

– А почему это мне побольше, почему мне основательную? – обиделся Воронин.

– А по старшинству, – подвел итог Егоров. – Давай за папкой топай.

Утопив окурок в банке из-под пива, Егоров попросил Эдика чуть прибавить звук, перевел взгляд с одного монитора на другой. Чемоданов то хмурился, то без видимой причины оживлялся, веселел лицом, по всему видно, нервничал. Пахов, сгорбив спину над столом, в своей неподвижности походил на неряшливо слепленную восковую фигуру, мучимую насморком.