Большая телега - Макс Фрай

На всякий случай переспрашиваю:

— Если я нарисую, ты вернешься?

Она молча кивает, и я смеюсь от облегчения:

— Тогда подожди десять минут. Тебя карандашный эскиз устроит?

Мотает головой:

— Не по памяти. С натуры. Хоть карандашом, хоть шариковой ручкой, хоть губной помадой, но с натуры. Съезди туда и нарисуй. Пожалуйста.

Я, честно говоря, растерялся.

— В Бремен, что ли, поехать? — переспрашиваю.

— Ну да. А оттуда в Ротенбург, электричкой.

Ледяная рука по-хозяйски расположилась на моем затылке и потихоньку сжимает пальцы, но я держусь молодцом, стараюсь казаться спокойным и даже веселым, не дай бог, Галка подумает, будто я отказываюсь.

— Ладно, как скажешь, — говорю. — В Ротенбург так в Ротенбург. Хоть в Африку. Тогда оставь телефон. Я съезжу, нарисую и позвоню. Сегодня же полечу, если билеты… Ах ты черт. Виза же. Блядская виза. Ладно, ничего, получу и поеду. Мне друзья говорили, если дорогой отель забронировать, они без очереди, за трое суток делают.

— Правда, что ли? — изумляется Галка. — То есть в некоторых случаях время все-таки можно купить за деньги? Обалдеть. Ты, конечно, купи его, пожалуйста. Сил моих нет ждать.

Поднимается, идет в коридор — как, уже?! Я растерянно плетусь следом, у меня нехорошее ощущение, как будто забыл что-то очень важное, но Галка обнимает меня на прощание, прижимается всем телом, горячая, как кошка, а ладони холоднее, чем та, невидимая, на моем затылке, шепчет: «Пожалуйста, обязательно нарисуй мосты» — и убегает стремительно, как лирическая героиня старой черно-белой мелодрамы. А я остаюсь один, возвращаюсь в кухню, делаю глоток остывшего кофе, и тут наконец до меня доходит: телефон. Она так и не оставила мне свой номер, а я же просил. И мой не записала. О господи.

Я выскочил следом, несся по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, летел через двор, не касаясь земли, по идее, должен был бы ее догнать, но нет — ни во дворе, ни на улице Галки не было, не заметить я никак не мог, у нее же рыжая шевелюра, зеленый джемпер и сумка цвета клубничного варенья, дикое сочетание, но ей идет, и видно должно быть за километр. Неужели вот так сразу такси нашла? Или вызвала, пока я с кофе возился? Ладно, неважно, чего уж теперь.

Я вернулся домой и принялся названивать в свое турагенство. Сказал, мне надо в Германию, срочно, а если не получится — в любую шенгенскую страну, куда визу быстрее дадут, неважно, там разберусь, доеду как-нибудь.

Оказалось, что «срочно» — это у нас теперь через пять дней. Быстрее никак. Зато нашелся для меня отель в городе Бремене, даже не сказать чтобы шибко дорогой, и билет на самолет до Дюссельдорфа, а оттуда поездом всего ничего, пара часов. И обратно через два дня — жить можно.

Я надеялся, Галка сама вспомнит, что не оставила мне своих координат. И как-то сообразит, что это надо бы исправить. И что она запомнила мой адрес. И что для нее это так же важно, как для меня, поэтому она вернется. И оставит записку, если вдруг меня не застанет. Но, конечно, сидел дома, караулил ее, никуда не выходил, только в круглосуточный супермаркет съездил за припасами часа в три ночи, прилепив на дверь написанное огромными буквами объявление: «Скоро вернусь». Напрасные хлопоты.

В моей жизни было немало тяжелых моментов, но ничего хуже, чем эти пять дней ожидания, я не припомню. Бездействие для меня — самое невыносимое состояние. Большую часть глупостей в своей жизни я натворил только потому, что не мог усидеть на месте. Думаю, и бременская галерейщица Клара утратила ко мне интерес вовсе не потому, что продала всего пять картинок за год — не блестящий, но и не самый скверный результат, бывает хуже, — а утомившись моими бесконечными звонками и письмами. Теперь, задним числом, я понимаю, как достал ее расспросами о продажах, клиентах и обещанной стипендии — будет ли? А почему? А когда? Но ты же говорила!.. А как же?..

А уж сидеть дома и тупо ждать, объявится ли Галка, — примерно так я представляю себе ад. И ведь даже не напьешься, потому что — вдруг все-таки объявится, а я весь такой из себя красавец, лыка не вяжу. С учетом того, как и почему мы в свое время расстались, хуже не придумаешь. Тут мне, пожалуй, никакие картинки с мостами не помогут.

Два дня я изнывал от бездействия, а потом не выдержал. Решил, чем так маяться, надо попробовать ее разыскать. Для начала можно просто обзвонить тех немногих наших с Галкой общих знакомых, которых удастся вспомнить и найти — вдруг кто-то до сих пор с ней на связи, подскажет координаты.

Оказалось, людей из того времени в моем окружении почти совсем не осталось. Раньше я как-то об этом не задумывался, и теперь это открытие изрядно выбило меня из колеи. Хотя чему удивляться: за последние десять лет все успели по несколько раз изменить адреса и работу, а некоторые, особо шустрые, — гражданство, фамилии и даже пол. А отслеживать эти процессы мне было недосуг: сам суетился, переезжал, работал, обогащался и разорялся, то и дело начинал новую жизнь с нуля или просто резко сворачивал в сторону на полпути.

Но я подумал — ладно, кто-нибудь да найдется. И уединился в кресле с телефонной трубкой.

Лучше бы я этого не делал.

— Ничего не понимаю, — сказал Герыч, мой старый приятель, тот самый, который позвал меня на работу в рекламное агентство, когда мои артистические дела окончательно пришли в упадок. Это оказалось спасением, если говорить о бабках: мы тут же сняли квартиру в центре, на Марата, отожрались как следует, приоделись, привыкли ездить всюду на такси, так что забыли, где ближайшая станция метро, и пил я в ту пору только вискарь. Каждый день, помногу, и чем дальше, тем хлеще, особенно после того, как понял, что больше не хочу рисовать, — то есть теоретически, конечно, могу, но не хочу, все кончилось, меня не прет, на меня не находит. Оказывается, если изо дня в день работать говнопроводом, в смысле собственноручно преумножать число дрянных идей и поганых картинок, довольно быстро перестаешь быть чем-то еще. Дело даже не в том, что устаешь и изнашиваешься, просто дизайнеры из Небесной Канцелярии брезгуют брать тебя в руки, и когда им приспичит в очередной раз слегка улучшить реальность, они возьмут другой карандаш, благо художников как собак нерезаных, в чем в чем, а в инструментах у ангелов, ответственных за красоту мира, никогда не будет недостатка. Неудивительно, что с тех пор они преспокойно обходятся без меня. А я без них стал бессмысленным комком кишок и нервов — бесполезным, несчастным и очень злым. Глупо сердиться на Галку за то, что она не захотела оставаться рядом с таким типом. Я бы тогда сам от себя сбежал, если бы придумал способ более действенный, чем литр вискаря в день.

Словом, я мог бы с чистой совестью сказать, что по большому счету именно из-за Герыча мы с Галкой тогда и расстались, если бы не был уверен, что всякий человек сам себе колесо фортуны и черт из табакерки, единственная и неповторимая причина собственных бед. Это только сдуру кажется, будто мир полон злых, во всем виноватых людей. Он-то, может, и полон, но это несущественно.

— Ничего не понимаю, — говорит теперь Герыч. — Какая Галя? У тебя тогда не было постоянной телки… да-да, прости, старик, не телки. Прекрасной, блин, дамы. Но все равно не было. Рыжая? Ты смеешься, что ли? Думаешь, я помню всех твоих баб десятилетней давности? Я своих-то уже забыл.

— Бабы во множественном числе, — объясняю, — были уже потом, когда… Короче, когда она ушла. А когда мы с тобой только начинали вместе работать, у меня была жена Галя. Рыжая. Длинная, почти с меня ростом.

— Мне все-таки кажется, ты уже тогда был свободный человек, — вздыхает Герыч. — Рыжую жену я бы запомнил… Ну или нет. Бухали мы тогда много, все перепуталось.

Это да, бухали люто, святая правда и хоть какое-то объяснение. Надо же, Галку забыл. А ведь клеился к ней, пока я не объяснил, что этого делать не надо, да и потом облизывался тайком. Я, собственно, почему с Герыча начал — думал, может он потом за Галкой приударил, хрен их обоих разберет, конечно, но из этого вполне могло что-то получиться, Герка красивый, черт, по крайней мере тогда был.

Ладно, решил я, поехали дальше.

Телефонный номер наших тогдашних квартирных хозяев давным-давно изменился, а тетя Люда, у которой мы перед этим снимали комнату в коммуналке, по словам взявшего трубку мужчины, уехала к детям в Америку. Зато, перерыв все книжные полки и перетряхнув папки с документами, я нашел бумажку с именем «Марина А.» и телефонным номером. Марина А., Марина, Марина… Точно, Алексакова. Была у Галки такая подружка, она даже ночевала у нас в коммуналке пару раз, когда с мужем ссорилась. Может, они до сих пор дружат?

Женщину на другом конце провода действительно звали Мариной, однако она утверждала, что у нее вообще ни одной знакомой Гали нет и не было никогда, только первую жену отца Галиной звали, но ей сейчас, по идее, не меньше шестидесяти, так что вряд ли…