Титан - Фред Стюарт

— Интересно, — сказал он, — полюбишь ли ты меня когда-нибудь так же пылко, как любишь Ника?

— Ван! Как ты можешь так говорить?!

— Нет, не пойми меня неправильно. Я ни на что такое не намекаю. Просто мне кажется, он поразил тебя своим обаянием еще тогда, много лет назад, когда явился в твой дом в Пенсильвании грязным и бедным ребенком.

Эдит на минуту задумалась.

— Ты, наверное, прав, — сказала она. — Он тогда заинтриговал меня. И позже тоже.

— Он всегда вызывал в тебе восхищение.

— И злил порой. Не думай, Ван, что я слепа к его недостаткам. Но я чувствовала, у него в душе что-то хорошее. Я думаю, лишним подтверждением этому является его нынешняя поездка в Берлин.

— Да, только вряд ли им руководит альтруизм.

— Я знаю. И все-таки он вроде героя. По крайней мере, для меня.

Ван улыбнулся:

— Да уж. Такая мама «отмажет» его от чего угодно. Даже от убийства.

Отто Райнеке, бой из «Адлона» и один из людей Геббельса, торопливо устремился через вестибюль отеля к креслу, где сидел Ник и листал французский журнал.

— Машина подана, герр Флеминг, — сообщил он и по-актерски козырнул, приложив руку к козырьку своей фуражки, которая закрывала его светлые волосы и крепилась эластичным ремешком под подбородком.

— Благодарю, Отто, — сказал Ник, вытаскивая из кармана и передавая бою монету в десять марок.

Он пересек заполненный людьми вестибюль и вышел на улицу, гадая, почему это генерал фон Тресков приехал сегодня на другой машине. Когда же швейцар открыл ему дверцу и он заглянул в салон, то увидел, что за рулем сидит вовсе не генерал. Он увидел молодого человека в коричневом костюме и коричневой шляпе. У него был свернут на сторону нос.

— Генерал послал меня заехать за вами, — сказал он на отвратительном английском.

— А где он сам? — спросил Ник.

— На Потсдамерплац.

Ник знал, что на сегодня была назначена его встреча с офицерами генштаба в том же здании, где он побывал с генералом, на Потсдамерплац. Даже в той же самой комнате номер 4 с табличкой «Развитие». На десятом этаже. Поэтому он сел в машину, водитель повернул ключ зажигания, и они поехали на Унтер-ден-Линден.

Только спустя минут пять Ник понял, что они едут не туда.

— Эта дорога не приведет нас на Потсдамерплац, — сказал он.

— Здесь объезд, — объяснил шофер. — На одной из улиц затеяли ремонт. — С этими словами он повернул вправо на узкую улочку. Скорость на счетчике была семьдесят километров в час. Покрышки при повороте завизжали.

Ник достал из кармана пистолет и приставил дулом к виску шофера.

— Остановите машину, — потребовал он.

Тот и глазом не моргнул.

— Я сказал: остановите машину! — крикнул Ник и надавил дулом пистолета на висок шоферу.

Тот сбавил скорость, повернул на глухую аллею и там остановил машину. Аллею перегораживал грузовик, рядом с которым стояли трое мужчин в видавших виды костюмах. В руках у них Ник заметил оружие.

Тишина. Если не считать шума все еще не выключенного двигателя. Стрелки на часах показывали чуть больше девяти утра, но в аллее не было ни души, кроме этих вооруженных бродяг. Окна домов были наглухо заперты ставнями. Ник понял, что здесь — место казни. Кто-то разгадал его игру и решил теперь наказать. Испарина выступила у него на лбу. Изо всех сил он ударил шофера кулаком в живот. Тот согнулся пополам. Ник перегнулся через его скрюченное тело, распахнул дверцу и выпихнул шофера наружу. В это время по нему открыли огонь. Ник пригнулся, перевел машину на задний ход и нажал на газ. Машина стала выезжать из аллеи, но тут разлетелось лобовое стекло. Высунув в дыру руку с пистолетом, Ник начал стрелять вслепую. Наконец машина выехала из аллеи на улицу. Ник стал разворачиваться. Со всех сторон завизжали клаксоны. Ник даже не пытался управлять машиной, а только давил на газ. Раздался резкий скрип тормозов, вслед за которым последовал сильный удар сзади. Машину Ника здорово тряхнуло, и она остановилась. Слышалась немецкая брань.

Ник выбрался из машины и, когда огибал ее, увидел, что в нее врезался таксомотор, водитель которого вылезал из него с разъяренным лицом. Вокруг собиралась толпа. Ник увидел, как с аллеи вырулил тот грузовик. Из его окон вновь открыли пальбу. Ник рухнул на тротуар. Послышались крики разбегающихся в разные стороны прохожих. Шофер такси упал рядом с Ником. Пуля вошла ему в голову через левый глаз, превратив его в кровоточащую дырку.

На этом все кончилось.

— Вы упустили его?! — кричал Йозеф Геббельс в телефонную трубку. Он стоял в гостиной скромно обставленного дома, известного под названием Вахенфельд. Гитлер купил эту виллу недавно. Она располагалась вблизи Оберзальцбурга. В Берлине стояло еще бабье лето, а здесь, в баварских Альпах, уже падал легкий снежок. — Вы идиоты! Как он мог уйти?! Вас там было четверо! — Геббельс, морщась, слушал объяснения, а потом проговорил: — Вам эта промашка запомнится!

И бросил трубку.

Некоторое время он молча оглядывал просто обставленную комнату и размышлял. За дверью была веранда, расписанная грубоватым баварским орнаментом и выходившая на присыпанный снегом сад. Геббельс попросил встречи с Гитлером в его любимой резиденции в горах для того, чтобы поговорить на щекотливую тему о Руди фон Винтерфельдте. И вот теперь еще плохие новости!

Последними словами Геббельс проклинал нерадивость наемных убийц из нацистской партии. Когда Геббельс поделился с Гитлером своими соображениями по поводу действительных намерений Ника Флеминга, фюрер согласился с тем, что «этот американский жиденок», как он называл Ника, непременно должен быть устранен. Гитлер считал, что время на его стороне и что, несмотря на временные задержки, в течение ближайших пяти лет он встанет во главе Германии. Мечтая о покорении восточной Европы, ключевую роль в этом он отводил германской армии и, подобно Геббельсу, уже рассматривал ее в качестве собственности своей нацистской партии. Как и Геббельс, он быстро осознал всю опасность разоблачения в мировой прессе секретного перевооружения армии. Как и Геббельс, он возмущался глупостью генштаба, доверившегося Нику.

И теперь Геббельс вынужден будет признаться фюреру в том, что его головорезы на сей раз опростоволосились. Собравшись с духом, он зашагал через приемную с низким потолком к двери кабинета Гитлера. Он постучался.

— Входи.

Открыв дверь, Геббельс вошел в небольшую комнату, из окна которой открывался прекрасный вид отдаленного Зальцбурга. У окна стоял письменный стол, за которым сидел Гитлер и что-то писал. Геббельс прошел мимо книжного шкафа, из которого выглядывали корешки вестернов Карла Мэя, популярного детского писателя, которого Гитлер, к удивлению Геббельса, очень любил.

Гитлер отложил перо и повернулся.

— Мой фюрер, — нервно начал Геббельс. — У меня неприятные новости. Покушение на Флеминга, организованное моими людьми, потерпело неудачу.

Гитлер поморщился. Но, к изумлению Геббельса, разноса не последовало. После паузы он сказал только:

— Итак, сорвалось. Что ж… По крайней мере, мы попытались. К несчастью, в данное время мы не в силах наказать этого американского жиденка, но придет день… — Он прервался и стал грызть ногти. — Возможно, наши дорожки вновь пересекутся. И тогда герр Флеминг узнает, что у меня исключительно хорошая память! Ладно, Йозеф, для чего ты хотел меня видеть?

Геббельс откашлялся. С Флемингом пронесло, пронесет ли с графом?

— Мой фюрер, я хотел поговорить о графе фон Винтерфельдте. О молодом графе.

Увидев, как исказилось от гнева лицо Гитлера, Геббельс понял, что на этот раз неприятностей не миновать.

В Коннектикуте был сочельник 1927 года. Снег толстым слоем накрыл всю Новую Англию. Тяжелым грузом лежал на ветвях сосен и гнул хрупкие белые березки к земле так, что казалось, они вот-вот сломаются. По десятиакровому гринвичскому поместью Ника бродил голодный белозадый олень, выискивая съедобную, но редко встречавшуюся кору. Впрочем, в этом году, году мира и процветания, олени были, наверно, единственными голодными обитателями Америки.

Стояла свежая студеная ночь. Термометр показывал ниже двадцати градусов мороза. Над крышей каменно-кирпичного особняка, выстроенного в якобинском стиле и купленного Ником два года тому назад — дела все чаще заставляли его надолго оставаться на востоке страны, и этот дом стал его восточной резиденцией, — в чистом небе сверкал полный зимний набор созвездий. Каменистый берег пролива Лонг-Айленд беспрерывно полировался мелкими зыбкими волнами. На высоте пятидесяти футов над уровнем моря, на заснеженной, чуть покатой лужайке волшебно светились двойные окна двухэтажного дома, освещая мягким и теплым светом свеженаметенные сугробы на каменной балюстраде главной террасы. Перед домом росла высокая ель, которая была украшена крохотными электрическими лампочками. Другая светящаяся гирлянда висела на двери главного крыльца. Из всех четырех труб на крыше дома курился дымок, и даже если бы здесь появился ангел, вряд ли он смог бы своим присутствием прибавить покоя, красоты и веселья общей картине.