А другого глобуса у вас нет?.. - Михаил Вершовский

Любое – еще раз и скажу. Я, например, к религиозным чувствам – своим собственным или ближнего – с полной серьезностью и полагающимся пиететом отношусь. Но ведь не вчера народ подметил – «заставь дурака Богу молиться, он себе и лоб расшибет». То есть, если уж такая высокая духовная потребность в состоянии в совсем даже недружеский шарж на себя саму трансформироваться – что ж о других-то говорить…

Так вот и вертится колесо по раз заведенному порочному кругу. Где религиозность превращается в фанатизм, человеколюбие в абстрактные гуманистические теории (доходящие на практике до жестокости чудовищной), вера во всеобщее братство в презрение недоумка к собственному народу, почтение к закону в преклонение перед тираном – за пол всего оборота, где, с высшей своей точки съехав, все это в самом надире оказывается, уже оттуда безусильно соскальзывая в общепланетарный отстойник тысячелетиями копящегося дерьма.

И даже в оценках всей этой ситуации мы точно так же со всем колесом и движемся. То визжим от восторга, как бабуины себя в грудь кулаками дубася, о том, что человек есть мера всех вещей – то, уставши от этого занятия, начинаем на небеса косо поглядывать, злобствуя по поводу того, что вот, дескать, не планету нам подсунули, а сплошное отхожее место.

Ну да ладно. Совсем уж мы в метафизику рухнули. Пущай уж лучше этим делом мошенники-философы занимаются, все эти шеллинги-дюринги-виттгенштейны. (Последнего-то, честно говоря, я тут больше для рифмы приплел. Он вообще-то из них всех самый, пожалуй, что и порядочный. Он, Виттгенштейн этот, между прочим, как-то собратьям своим ткнул прямо в морду: ни хрена, сказал, ваша философия не говорит и сказать не может. Ты, сказал, прежде чем на предмет бытия и что там чего определяет, разобрался бы с наипростейшей мыслишкой своей. Типа «Маша ела кашу». И то, сказал, шестеренки у тебя встанут со скрежетом. А туда же, вашу мать – космос, человек, категории… И с прочими, говорят, после этого даже пиво пить не ходил – а это у них святое, что нам и автор «Материализма и эмпириокритицизма» подтвердил бы, когда с другом Цедербаумом кружечку за кружечкой в Цюрихе засаживал. На партийные, между прочим, деньги.)

Так что ну ее нахрен, всю эту философию. Мы-то собрались – ежели кто еще помнит – поразвлечься. Вот это самое – всем эмпириокритицизмам вопреки – делать и будем, переводя наши глобальные рассуждения на рельсы конкретности, к тому же применительно все к тому же сегменту нашего биологического вида, о котором у нас речь и шла. К уголовному, то есть, элементу.

Вот и у него, у элемента этого, как мы уже заметили, единство и борьба противоположностей по полной программе катят. Как оно, к примеру, в случае с тем же хладнокровием обстоит. Пока оно себе тождественно, то все, вроде, как-то и ничего. А как только в пережим да в карикатуру пошло, как только переход количества в качество обозначился, так оно тут же в собственную противоположность сигает – и ну само с собой бороться. В полном соответствии со строгими законами диалектики. (Нет, ну что ты скажешь! И сам зарекался, и Виттгенштейн вон советовал как настойчиво – а оно все вот это вот, годами накопленное, так и прет… Хватит, в самом-то деле. «Маша ела кашу» – вот она, истина, с которой бы расколупаться. А все остальное и вправду от лукавого.)

Так вот, о хладнокровии все том же. Как только понесло его за рамки золотой уравновешенной середины, так и получаем всевозможные варианты неколебательного похренизма. (В смысле, «меня не колебает, потому как мне по хрену».) В каких-то житейских ситуациях оно для такого за рамки вышедшего индивида и ничего – как в политике той же или даже и на рабочих каких местах (хоть бы у тех же врачей – в конце концов, помирать-то не им, а пациенту). Но уголовнику нашему это если боком выходит, то сугубо персонально.

Например, в городе Кентон, штат Массачусетс, такой неуловимый вор обретается, что у полиции и газет даже прозвище получил – «Мягкоступ». Он у них там в одном только 1995 году с десятка полтора квартирных краж провернул – что, конечно, для «Книги рекордов Гиннесса» никакой не результат, но тут речь не о том. А о том речь, что он, Мягкоступ этот, до того собственным хладнокровием упивается, что ведет себя на работе своей уже прямо-таки и по-хамски.

Мало, что жилища он обворовывает в полном пристутствии ничего не подозревающих хозяев (дело обычно глубокой ночью происходит, так что они, как и положено, спят). Так ведь еще, собрав вещички изъятые в мешок, всегда этот «человек без нервов» (тоже из газетных восторгов) направляется на кухню, где устраивается перекусить. И опять-таки не так, чтобы полез в холодильник, вынул там колбаски, съел да и ушел – нет, ему, видите ли, надо горяченького. Так что он себе то яичницу какую с беконом сообразит, то чайку свеженького запарит. Хладнокровный очень.

Так вот, не выловили его пока. Так себе все и ходит по острию, ступая мягко. И всем прочим подавая крайне дурной пример, потому как на такой работе ни расслабляться, ни отвлекаться категорически нельзя. Ты ж в конце концов, домушник, а не авиадиспетчер какой. И при неожиданном, а тем паче огорчительном раскладе только твоя задница на кону, и ничья больше.

Потому никакой жалости к Брету Вули, например, от меня и не ждите. Залез он, этот Вули, в 1995 году в дом один в Сакраменто, в Калифорнии. Ну, залез правильно, ничего не скажу – момент выбрав, когда хозяев в дому том не было. Сгреб, значит, все вещички приглянувшиеся – стереосистему дорогую, видеокамеру, еще там чего-то. Сгреб – и даже уже у дверей сложил. А потом и остановился.

Возжаждалось ему вдруг по воровской его дерзости да лихости еще и ублажиться чуток телом и душою. И отправился он в ванную комнату, где устроил себе ванну с пеной душистой розовой, да в нее и залег. Дескать, иной другой, такое дело провернувши, уже бы в норе какой сидел да зубами лязгал. А я вон каков ферт – весь в ароматной пене.

С каковой мыслью приятной и заснул.

Хозяева вернувшиеся, конечно, с удивлением вещички свои кровные на пороге обнаружили. Но с еще большим удивлением узрели они в своей собственной ванне совершенно незнакомого им субъекта, отдыхающего от трудов праведных с легким даже подхрапываньем. Но сразу будить не стали. Пускай еще поспит чуток – пока полиция подъедет. Что через пяток минут и случилось.

Или вот вам еще один, Хуан Тамалатксе из Калифорнии. Залез, значит, в квартиру одну – и давай шурудить. А тут как раз хозяйка, Мора Лейн, с сыном своим малолетним стала ключом своим законным свою же дверь открывать.

Ну, Тамалатксе (заррраза, знать бы еще, как он сам фамилию свою произносить умудряется) под кровать нырнул быстренько – и затаился. Что вполне нормально и, как вы понимаете, за рамки рабочего кодекса пока никак не выходит.

В общем, он себе под кроватью лежит, а мама с сыном – тут же на диване расположившись, квартирка-то маленькая – телевизор глядеть настроились. Полчаса глядят, час. Сами знаете, как оно увлекательно бывает – думать-то ни хрена не надо.

И стало Тамалатксе все это очень обидно. Они себе, дескать, отдыхают – а я что, хуже? (И без той ведь даже мысли, что они-то у себя дома ввечеру сидят, заслуженный, можно сказать отдых – но ты ж, лоботряс, на работе!) В общем, свернулся клубочком поудобнее – и заснул себе. Сладко заснул. С храпом даже богатырским.

От которого мадам Лейн с сыночком подскочили тут же – и шепотком в полицию звякнули. А те, приехав, уже разбудили. И, как газеты писали – не без труда.

Между прочим, с этим делом у них – спать на работе – прямо какая-то эпидемия. В порушенном Нерушимом такой народ обычно в пожарники шел, если помните. На Западе с этим делом похуже, поскольку у них в пожарниках отоспаться сложно. У них мало что тренировки, почитай, каждый день, так еще и выезжают не только на пожар как таковой, но и на любое происшествие – типа даже дорожно-транспортных (в том числе и не из самых великих). Ну это ладно, тут не о них, собственно, речь. А о том лишь, что не отоспишься там при пожарной-то каланче.

Казалось бы, оно и воры по тому же ведомству должны проходить. Даже вот и строки народом сложились: «Кому не спится в ночь глухую». В том смысле, что вору, разведчику и всякому там прочему профессионалу того же ночного профиля. И вот по теории так оно, вроде, и должно быть – а на практике процветает все тот же неколебательный похренизм.

Да вот хоть один даже год наугад выдернуть – 1993-й. Вот она вам, россыпь.

В январе: в Глендейл, штат Калифорния, полиция, приехавшая на вызов, арестовала – предварительно разбудив! – Даниэля Маркоса Санчеса. Залез он в гараж один, машину вскрыл, на сиденье забрался – и заснул. В почетном окружении отмычек, хомок и прочего воровского инструментария.

В марте: Чед Эрик Филлипс в штате Огайо забрался в кабину грузовичка – чужого, понятно – с целью его банально угнать. Пошурудил там под рулевой колонкой, чтобы, значит, провода зажигания обнажить на предмет завести – да видно притомился за такой-то изнуряющей работой. И – заснул. Снова полицейские будильниками работали.