На Афон - Борис Константинович Зайцев

Вот, наконец, вожделенная Каруля. У о. Феодосия келлия под его собственной церковкой, построенной ему еще до войны одним благодетелем. Есть, впрочем, и «гостиница» – крохотный домик, сложенный им из камня в три «номера» – кабинки. Нельзя без нее – много приходит иноков за советом, или просто на богослужение в церковь.

Приветливо встречает нас о. Феодосий, неторопливо истово благословляет. Лицо серьезно, задумчиво, но глазами улыбается старец. И чувствуешь, что он уже тебя любит. Сердце радостно сжимается. Хочется по-детски приласкаться, свою любовь как-то показать.

Далеких гостей первым делом, по афонскому обычаю, накормить надо. Тут уж мы оказались «прозорливцами» – кроме сухариков ничего путного у старца в запасе не оказалось, если не считать небольшого количества сухих полузаплесневевших смокв.

Разгрузили мы свои мешки, о. Харалампий начал варить обед, а старец на короткое время скрылся и вскоре принес пустынной капустки, кисленькой травки, растущей на скалах карульских. Вкуса в ней было однако немного, и рисовый суп без нее был бы, пожалуй, даже вкуснее. Но ведь это было единственное собственное угощение старца. Открыли мы и рыбные консервы, но о. Феодосий к ним не прикоснулся, ссылаясь на Петровский пост. Нам же, как в пути сущим, благословил добродушно.

После обеда и небольшого отдыха деликатный о. Харалампий распрощался с нами и ушел в лежащий неподалеку св. Георгиевский скит на Кирашах у подножия «шпиля». Там он обещал ожидать меня до пяти дней.

И мы остались с о. Феодосием. Рассказал я старцу всю свою жизнь. Он молча слушал мое длинное повествование. Изредка поднимал на меня свой лучистый взор и ласково и любовно обнимал им меня.

Незаметно подошла ночь. Старец прервал беседу и предложил совершить вечернее правило. Пропели вечерню, повечерие с трехканоником и акафистом. А тут полночь как раз. Как не прочитать полунощницу с ее чудным тропарем: «се жених грядет в полунощи и блажен раб, его же обрящет бдяща».

После полунощницы старец отвел меня с свою келлию отдохнуть, обещая разбудить к утрене.

Но разбудил только к Литургии, которую мы начали в шестом часу утра. Пока я спал о. Феодосий отпел утреню. Сколько же отдыхал старец, судите сами.

После Литургии мы продолжили вчерашнюю беседу. Начал я просить о. Феодосия постричь меня.

Улыбнулся старец, сказал:

– Давно я уже никого не постригал. У меня правило, кого постригу – тот должен, как чадо мое духовное, остаться при мне, ибо я взял пред Богом ответственность за его душу. Было несколько таких усердствующих, да вот, должно быть по сварливости характера моего, никто не удержался…

– Действительно, – рассказывал мне после один из карульцев схимонах Антоний, – многие из нас хотели стать учениками батюшки. И ревнители были великие, но никто больше года у него не выдерживал. За ним не угонишься.

От о. Антония я узнал о великих подвижнических трудах о. Феодосия, о каковых я упоминал выше.

По молодости заупрямился я, прося сделать для меня исключение.

Три дня препирались мы со старцем. Попутно и о многом другом беседовали. Не забуду четкой характеристики старцем восточного и западного монашества.

Обложка брошюры, составленной при участии старца Феодосия Карульского и изданной Ладомировской типографией в 1934 году.

– Восточный православный монах, спасая себя – спасает других, – говорил о. Феодосий. – А римокатолический монах начинает свой подвиг заботой о спасении других, чем надеется заслужить спасение и себе. Уподобляется евангельскому слепцу, который взялся вести другого слепца, и оба упали в яму (Мф. 15, 14). Нет, надо сначала, как учил пр. Серафим, стяжать внутренний мир и тогда тысячи около тебя спасутся. Из грязного колодца не напоишь жаждущего. Надо его сначала очистить…

На четвертый день старец, видя мою неотступность, решил послать меня к своему духовнику стопятилетнему старцу иеросхи-монаху Игнатию, ныне тоже уже покойному. Как решит о. Игнатий так и будет. Велит остаться на Афоне, пострижет меня о. Феодосий и оставит у себя. Велит ехать в мир, буду искать пострига в одном из монастырей афонских.

Не пришло еще время рассказать о беседе моей с великим старцем о. Игнатием, истинным прозорливцем, каковым считает его и о. Феодосий, да и не на тему это моего повествования.

Многое из того, что предсказал он мне, уже сбылось. Сбудется, конечно, и остальное.

О главном, зачем пришел, о. Игнатий сказал, постучав меня коленопреклоненного по голове: – В мир иди, там ты нужен.

С этим наставлением и вернулся я к о. Феодосию. Рассказал все, о чем говорил мне о. Игнатий.

О. Феодосий подробно растолковал мне некоторые непонятные слова великого своего наставника и духовника. Слушая эти толкования, я убедился, что и сам о. Феодосий великий прозорливец.

На прощание благословил меня о. Феодосий своим параманным деревянным крестом, который носил больше 20 лет, пока не был пострижен в великую схиму, подарил требник и иконку.

Крест сей я с благоговением ношу всегда на груди, как память о святом старце.

Ищущий обрящет.

Привел Господь и меня недостойного удостоиться зреть и беседовать с Божьими праведниками, один из которых незабвенный батюшка о. Феодосий.

P. S. Так уж человек устроен: хорошо удерживает в памяти только то, что его касается. Так и я грешный. Четыре дня беседовал с о. Феодосием, и не только же о своем деле. И вот из общих его наставлений мало что осталось в памяти. Личное же помню до последнего слова. Потому и пришлось, рассказывая об о. Феодосии, попутно говорить и о себе, за что прошу прощения у читателя.

А.[рхимандрит] С.[ерафим Иванов]

Инок обители св. Панте леимона

Кончина Архимандрита Мисаила, игумена русского на Афоне Пантелеимонова монастыря[446]

Блаженни умирающие о Господе.

Ей, глаголет Дух, да почиют от трудов своих.

(Апок. XIV, 13).

В воскресенье, 22 сего января, мирно почил о Господе архимандрит Мисаил, игумен русского на Афоне Пантелеимонова монастыря. Осиротела обитель. Почти 35 л.[ет] стоял он на страже ее бессменным вождем. Много бурь пронеслось за это время, много скорбей пришлось ему перенести, но благодать Божия помогла все это пережить.

Архимандрит Мисаил, в мире Михаил Григорьевич Сапегин, уроженец рязанской губ.[ернии], родился в 1852 г. Рано почувствовав призвание к монашеству, он, по слову Божию, оставил родителей, родину и приехал на Афон (1874 г.), где и поступил послушником в русский монастырь св. Пантелеимона. Здесь он ревностно предался иноческим подвигам и в 1879 г. принял монашество с именем Мисаила.

За свою добродетельную жизнь, спустя 6.л.[ет], был рукоположен во иеродиакона и иеромонаха (1885 г.). Прошло еще 20 л.[ет]. За это время иером.[онах] Мисаил побывал на монастырских подворьях Таганрога, Москвы, Константинополя и Одессы. В последних двух был настоятелем.

Избранный в 1905 г. наместником монастыря, он вызывается на Афон. Здесь, по кончине игумена Нифонта, возводится в сан архимандрита и игумена монастыря. С тех пор почти 35 л.[ет] правил обителью.

Много печального пришлось пережить на этом долгом пути: имябожническая смута, мировая война, крушение Родины – все это оставило глубокий неизгладимый след в его душе. За последнее время о. игумена постигла новая скорбь: была парализована правая сторона тела. В таком положении он пробыл 5 л.[ет], не оставляя своих забот о братии.

В текущем году, за несколько дней до смерти, архим.[андрит] Мисаил почувствовал общее недомогание. Очевидно елей его жизненной лампады догорал.

Настал час воли Божией, и авва окончил свой земной путь. Напутствованный всеми церковными таинствами, он незаметно уснул сном праведника.

В воскресенье, 22 января, в 10 ч.[асов] утра по восточному времени (5 ч.[асов] по-европейски) три удара большого монастырского колокола возвестили братии, что уже не стало их любимого игумена.

Чрез несколько времени тело почившего было перенесено в Покровский храм. Там была отслужена соборная панихида, и началось чтение св. Евангелия по очереди всеми иеромонахами и иеродиаконами монастыря, продолжавшееся до самого отпевания. На вторник [sic!] было совершено заупокойное бдение, а затем, после заупокойной литургии, отпевание митрополитом Иерофеем (проживающим на св. Горе), при участии о.о. игуменов Зографского монастыря, русских скитов: Андреевского и Ильинского, а также представителей других обителей и большого числа монашествующих со всего