Сталинская истребительная война (1941-1945 годы) - Иоахим Гофман

Но в действительности женщины в Германии были исполнены не желанием каких-либо посылок, как столь злобно распространялся Эренбург, не говоря уже о том, что у населения, угнетенного, до предела эксплуатируемого и раздетого социализмом, больше не было ничего, что оно могло бы отдать и продать, и что отправка посылок с Восточного фронта была вообще запрещена и невозможна. Немецких женщин наполняла глубоко человеческая забота о жизни и здоровье мужчин, сражавшихся на советском театре военных действий. Эренбург очень хорошо это понимал, и он злоупотреблял этим моментом в столь же гнусной, как и характерной для него манере. «Сотни тысяч немецких мертвецов гниют в русской земле», — ликовал он 7 октября 1941 г. «Каждый вечер, — писал он 7 декабря 1941 г., — миллионы немок мечутся в тревоге… Каждое утро в Германии просыпаются несколько тысяч новых вдов. С востока как бы доходит запах человечины.» «Ваш Густав убит, — злорадно обратился он 26 ноября 1941 г. к госпоже Гертруд Гольман. — Он лежит у Волхова, погребенный в сугробе… Здесь нет ничего, кроме белого безжалостного снега, и Густав лежит в нем мертвый, лицом книзу… Они пролежат там до весны, как мясо в холодильнике.»

Страдания жен и матерей служат предметом его особой радости и его иронии. «Мы видим жадную слюнявую морду немецкой гиены, — писал Эренбург 25 декабря 1941 г., — мы коротко скажем: “Сударыня, вы дождались подарков, вы получили по заслугам…” Плачьте, немецкие женщины!.. А не хотите плакать — пляшите, шуты и шутихи… Весной тают снега, весной вы услышите запах мертвечины.» «Мы заставим этих самок проплакать свои глаза», — провозгласил он 7 ноября 1941 г. Вновь и вновь Эренбург наслаждался сердечной скорбью женщин, потерявших своих близких, — к примеру, в отталкивающей манере, 10 декабря 1941 г. Сын госпожи Фриды Бель, немецкий солдат, был застрелен — видимо, из засады. «Теперь она плачет, — писал Эренбург. — Вместе с ней плачут и другие немки. Плачьте, сударыни…» В Париже трех немецких офицеров застрелили из-за угла — якобы, в виде возмездия за Компьенское перемирие, которое ведь было заключено в 1940 г. по правилам и с соблюдением достойных форм. «Госпожа Мюллер, — иронизировал Эренбург, — ваш сын еще пьет шампанское в кабаках Парижа? Готовьте траур, сударыня…» В Норвегии четырех немецких солдат исподтишка истребили во мраке ночи «отважные рыбаки»: «Море выкинуло один труп. Фрау Шурке, ваш первенец еще пьет “аквавиту” в Осло? Запаситесь носовыми платочками и не мечтайте о могиле с цветами… люди ненавидят даже мертвых немцев». В Пирее партизаны взорвали военный склад. Было убито 18 немецких солдат: «Фрау Шуллер, ваш любимец пьет в Афинах мускат? Не сомневайтесь: немцы его похоронят с почестями. А гречанка… плюнет на могилу вашего сына». «Плачьте громче, немки! — восклицает Эренбург с радостным волнением. — Вам не увидеть ваших сыновей. Вам не найти дорогих вам могил.»

Пока немецкие войска находились на советской земле, Советы могли поднять руку только на военнопленных и на антисоветски настроенное население или на жителей вновь занятой территории, которые поддерживали, возможно, всего лишь терпимые отношения с немецкими оккупационными властями. Но впервые перешагнув границу Рейха в сентябре 1944 г., Красная Армия пришла в непосредственное соприкосновение и с немецким гражданским населением. Эренбург предпринял все усилия, чтобы еще раз донести до красноармейцев свои представления об обращении с немцами. 20 января 1942 г. он говорил о «горе-Германии». «Горе тебе, Германия!», повторил он теперь, «Горе стране вероломных убийц!», «Горе стране негодяев!» В программной статье от 24 августа 1944 г. по случаю предстоящего пересечения границы он придал особое значение констатации, что с достижением границ Германии Красная Армия перестает быть армией освободителей. «Теперь мы будем судьями, — провозгласил он, однако суд в его глазах был равнозначен отмщению. — У границ Германии повторим еще раз священную клятву: ничего не забыть… Нас привел к границам Германии Сталин, он знает, что значат материнские слезы. Сталин знает, что немцы заживо хоронили детей, и в самый темный час Сталин сказал, что победит негодяев. Мы говорим это со спокойствием долго вызревавшей и непреодолимой ненависти. Мы говорим это теперь у границ врага: “Горе тебе, Германия!”» «Мы схватили ведьму за печенку, и теперь она не уйдет, — говорится 25 января 1945 г., после начала зимнего советского наступления. — Мы в прусских и силезских городах.»

«Не будет ни пощады, ни снисхождения, — вдалбливал он красноармейцам 8 февраля 1945 г. — Мы идем по Померании. Теперь настала расплата для немцев… Но немцы остаются немцами, где бы они ни были… 30 января… немцы и немки кричат, стонут, воют. Они мечутся, они кружатся среди снарядов и снежных хлопьев, ведьмы и упыри Германии. Они бегут, но… им некуда бежать… Кружитесь, горите, войте смертным воем!» В этом тоне Эренбург продолжает: «Не злорадство, а радость наполняет мое сердце, когда я вижу крупнейшую пиратскую провинцию Германии (имелась в виду мирная аграрная провинция Восточная Пруссия) в пламени и смятении…» «Почему же мне так радостно, когда я иду по улицам немецких городов?» — спрашивает он 1 марта 1945 г. в статье под названием «Крысы теряют тигровую шкуру». Но 15 марта 1945 г. он заверяет: «Были волками, ими и остались».

И Эренбург, отражавший официальную линию советской пропаганды ненависти, не был одинок в своем мнении. «Они загнанные хищные звери, — писали о немцах Горбатов и Курганов 8 марта 1945 г. — Хищные клыки у них выломаны, но злоба осталась.» А Полевой 1 февраля 1945 г. спросил красноармейца: «Какой они породы, эти немцы?» — «Одни изверги!» — таков был, разумеется, ответ. «Оставим же их выть темными безлунными ночами перед концом, — писал Эренбург 22 марта 1945 г. о немецких женщинах. — Германия прольет столько слез, что гадкая Шпрее превратится в широкий поток… Мы пришли в Германию, чтобы покончить с ней.» «Мы покончим с Германией», — говорил он уже 16 ноября 1944 г., и он возвращается к этой теме вновь и вновь. «Мало победить Германию. Она должна быть уничтожена», — гласит лозунг во все новых выражениях.

Эренбург, который хотел видеть убитыми миллионы немецких солдат, обосновывал свое желание тем, что они ведь совсем не люди, а низшие существа, паразиты и микробы. Поэтому вполне логично, что 16 декабря 1943 г. он провозгласил: «Вероятно, микробы в своем кругу считают Пастера душегубом. Но мы знаем: тот, кто убивает носителей бешенства или чумы, — истинный гуманист». Когда в 1944 г. Красная Армия пересекла границу Рейха, он 30 ноября 1944 г. заверял, похоже, смело веря в забывчивость своих читателей, включая зарубежных: «Мы никогда не проповедовали расовой ненависти… Мы не собираемся физически уничтожить всех немцев…» И аналогично писал Заславский, другой советский пропагандист, в тот же день: «Красная Армия никоим образом не преследует цели убить всех немцев, поскольку нам чужда расовая и национальная ненависть». Уничтожить всех немцев было, конечно, и невозможно уже по чисто техническим причинам. Поэтому оставалась только более скромная цель, которую Эренбург недвусмысленно высказал 8 марта 1945 г.: «Единственная историческая миссия, как я ее вижу, скромна и достойна, она состоит в том, чтобы уменьшить население Германии».

В осенние и зимние дни 1944-45 гг., когда британским оккупационным властям в западных районах Рейха уже приходилось прилагать усилия, чтобы предотвратить акты возмездия против немецкого населения со стороны части русских и поляков, угнанных на принудительные работы, и противодействовать возникающим разбойничьим бесчинствам, которые еще вынудят британского военного губернатора фельдмаршала Б. Монтгомери прибегнуть к драконовским мерам, Эренбург настойчиво и аргументированно выразил свое стремление. Оно видно из статьи от 19 октября 1944 г. (возможно, опубликованной еще раньше), в канун того, как советские войска жестоко убили жителей Неммерсдорфа и окрестностей в округе Гумбиннен: «У них (иностранных рабочих) не болит голова о том, что должно происходить с немцами, следует ли прививать им остатки морали или кормить их овсяной кашей. Нет. Эта молодая Европа давно знает, что лучшие немцы — это мертвые немцы… Проблема, которую, видимо, пытаются решить русские и поляки, это решение о том, чтó лучше — прибить немцев топорами или палками. Они не заинтересованы в переделке жителей… Они заинтересованы в том, чтобы уменьшить их число». И Эренбург, с которым бывший рейхсканцлер д-р Вирт вел после войны в Швейцарии дружеские беседы, который позже ходил, по крайней мере, в кандидатах на вручение Премии мира немецкой книготорговли, добавил: «И мое скромное мнение таково, что русские и поляки… правы».

Подстрекательские призывы Эренбурга распространялись в Советском Союзе миллионными тиражами, о них вновь и вновь напоминали красноармейцам в рамках политической учебы, игравшей центральную роль в боевой подготовке. Но возбуждение чувств ненависти против немецкого народа и немецких солдат не ограничивалось Эренбургом и используемыми в пропаганде советскими писателями и журналистами. Целенаправленное участие в этом принимал также аппарат военного и политического командования Красной Армии, ведь антинемецкая национальная и расовая ненависть представляла собой существенный фактор в рамках советских военных усилий. Ниже будет показано, какие выводы извлекали из этих стараний военнослужащие Красной Армии.