Сталинская истребительная война (1941-1945 годы) - Иоахим Гофман

Ужасная находка была сделана 27 июня 1941 г. в Луцком центре НКВД. Здесь, как показал под присягой военно-технический административный советник Брюгман из 14-й танковой дивизии, лежали изувеченные тела 4-х военнослужащих германских Люфтваффе, среди них — лейтенант Штурм и неизвестный обер-лейтенант, которым отрубили конечности и нанесли страшные ожоги найденным рядом паяльником. Два офицера санитарной службы Люфтваффе, майор медицинской службы д-р Голла и обер-лейтенант медицинской службы д-р Кнак, 9 октября 1941 г. произвели вскрытие тел 11 немецких летчиков (среди них обер-лейтенант) и двух солдат сухопутных войск, обнаруженных в тюрьме НКВД в Проскурове [ныне Хмельницкий]. Как показал на своем военно-судебном допросе украинец Коломыец, надзиратель тюрьмы, они поступили 27–28 июня 1941 г. и были убиты в ночь на 4 июля 1941 г. в подвале выстрелами в затылок. И в этом случае, как и во Львове, удалось установить имена хотя бы некоторых преступников: заместитель начальника НКВД в Проскурове, заместитель начальника тюрьмы НКВД и караульный комендант Казанший, а также чекисты Вассерман, Махневич и Любчак. 28 июня 1941 г. трупы убитых немецких летчиков были обнаружены и в тюрьме погранвойск НКВД в Слободке.

Хотя систематические акты убийства органами Наркомата внутренних дел (НКВД) следует отличать от необузданных убийств военнослужащими Красной Армии, под влиянием развернувшейся тогда, лишенной всякой меры пропаганды ненависти и зверств с июля 1941 г. наблюдался растущий поток нарушений международного права и со стороны регулярных частей Красной Армии. Представление об этом может дать ряд случайно выбранных примеров. Так, 1 июля 1941 г. западнее Броник, между Ровно и Луцком, были расстреляны или, как видно из следственных сообщений от 2 и 5 июля 1941 г., «зверски» заколоты и забиты 165 раненых и не раненых военнослужащих 2-го батальона 35-го моторизованного пехотного полка 25-й моторизованной пехотной дивизии. Это было сделано, согласно показаниям немногих выживших, умышленно, после предварительного ограбления и частично раздевания солдат, после захвата «знаков различия», под подгоняющие крики и при личном участии группы советских офицеров. 30 июня 1941 г. было убито некоторое число раненых и в районе действий 119-го моторизованного пехотного полка.

1 июля 1941 г. советские солдаты в районе Рокитно изувечили 20–30 раненых из 465-го пехотного полка, среди них лейтенанта фон Понигау, и некоторых из них сожгли заживо. Убиты были также 80 раненых из 295-й пехотной дивизии, которых в начале июля 1941 г. пришлось оставить на поле боя под Дабровкой (южнее Равы-Русской). Западнее Минска в начале июля 1941 г. жертвами советской резни стали 30 военнослужащих санитарной роты, частично носивших нарукавные повязки Красного Креста. Согласно показаниям свидетелей, 8 июля 1941 г. под Белостоком были изувечены, большей частью «до неузнаваемости», 26 военнослужащих поисковой разведгруппы и в это же время под Супраслем — 20 попавших в засаду военнослужащих 23-го истребительно-противотанкового батальона. Лейтенант медицинской службы д-р Берге показал, что под Романовкой, западнее Бердичева, 10 июля 1941 г. были «расстреляны, заколоты или убиты ударами прикладов» 48 военнослужащих 1-го батальона 111-го пехотного полка, «также раненые и пленные». В середине июля 1941 г. в перелеске под Раей, севернее Тарту, Советы уложили рядом 17 оставленных раненых из 272-го пехотного полка и после причинения ужасных увечий задушили или расстреляли их. Как показал под присягой в ходе военно-судебного расследования майор медицинской службы д-р Шмидт, в те же дни были убиты, частично при таких ужасных истязаниях, как вырывание глаз, отрезание языков, размозжение половых органов, 12–15 раненых, попавших в руки врага перед отправкой на полевом аэродроме в Бобруйске.

Случайно выжившему раненому ефрейтору из 1-го артиллерийского полка пришлось стать свидетелем, как под Аре в Эстонии 29 июля 1941 г. одетые в униформу и вооруженные советские женщины убили его раненых товарищей и одному из них, у которого были прострелены обе ноги, вспороли живот кривым ножом. Младший врач д-р Шток сообщил под присягой о зверском убийстве батальонного врача из 171-го пехотного полка, обер-лейтенанта медицинской службы д-ра Рейхардта 6 августа 1941 г. под Человкой, неподалеку от Коростеня. 16 августа 1941 г. 16-я танковая дивизия сообщила, что у вокзала в Грейгово были обнаружены убитыми 40 военнослужащих 79-го пехотного полка и несколько венгерских солдат. 48 военнослужащих 164-го пехотного полка, среди них ефрейтор граф фон Гранье, согласно сообщению командира 3-го батальона майора Ленца, были, очевидно, убиты после боя под Барышевкой 23 сентября 1941 г. Ужасной была участь солдат артиллерийского дивизиона, которые в раненом состоянии попали в руки врага под Вязьмой в начале октября 1941 г. Как показал под присягой младший врач д-р Зоннлейтнер из 2-й санитарной роты 23-й танковой дивизии, их, как и еще 60 раненых, сожгли заживо в близлежащем сарае. На этом фоне простой расстрел 11 не раненых и 8 раненых солдат в Ржавой (Тульская область) по приказу неизвестного политрука осенью 1941 г., о чем показал русский Мазель, кажется уже почти милостивым. Капитан медицинской службы профессор д-р Бутц в районе действий Группы армий «Север» с 28 августа по 11 ноября 1941 г. в целом произвел вскрытие или иное судебно-медицинское обследование 44 убитых немецких солдат, в том числе 9 летчиков, 11 пехотинцев, 14 истребителей танков и других солдат и военных санитаров. Из его уже упомянутого следственного доклада от 4 декабря 1941 г. видно, что смерть у большинства из них должна была быть вызвана не только расстрелом, но и ужасными истязаниями: ударами ножом, в одном случае со «зверским завязыванием рта», тупыми ударами, выкалыванием глаз, перерезанием горла, отрезанием или отрубанием конечностей, отрезанием или размозжением гениталий, сожжением заживо.

Убийства немецких военнопленных и раненых советскими солдатами, начавшиеся в первый же день войны по всей линии фронта и вскоре скачкообразно возросшие, вызывают вопрос о том, как относились к этим явлениям командные структуры Красной Армии. Уже указывалось на то, что советское правительство, отвечая на инициативу Международного Красного Креста и учитывая позицию западных держав, пыталось создать видимость, будто и оно «при условии взаимности» признаёт общепринятые среди цивилизованных государств принципы обращения с военнопленными, соответствующие международному праву. Однако «постановление о военнопленных» Совнаркома от 1 июля 1941 г., циркулярное письмо главного интенданта Красной Армии о продовольственных нормах для военнопленных от 3 июля 1941 г. и предложение начальника Санитарного управления Красной Армии о должном госпитальном обслуживании военнопленных от 29 июля 1941 г., утвержденное начальником Главного управления НКВД по делам военнопленных и интернированных, не дошли до войск — и тому имеются ясные подтверждения — и, во всяком случае, как показывают все примеры, грубо игнорировались всюду. Эти постановления, очевидно, преследовали главной целью введение в заблуждение заграницы точно так же, как, например, превознесенная Сталинская Конституция 1936 года, провозгласившая и гарантировавшая в СССР все мыслимые права человека и гражданина, из которых практически ни одно не воплотилось в жизнь, но все циничным образом были обращены в свою противоположность. Иначе, например, нельзя было бы понять совершенно явного противодействия запрету, предписанному начальником Генерального штаба Красной Армии, маршалом Советского Союза Шапошниковым начальникам штабов фронтов и армий, отнимать у «военнопленных личные ценные вещи, деньги и бумаги». Ведь командующий войсками Крыма вице-адмирал Левченко (член Военного совета корпусной комиссар Николаев, начальник штаба генерал-майор Иванов) приказом № 091 от ноября 1941 г. как нечто само собою разумеющееся объявил общенародной собственностью денежные суммы и ценные вещи, отнятые у военнопленных, и, в соответствии с директивой Совнаркома № 0146, предписал немедленно передать их органам советского Госбанка. На практике обращение с военнопленными направлялось не директивами и постановлениями центральных властей, казавшимися серьезными только с виду, а приказами командиров, комиссаров и политруков, которые черпали свое вдохновение в подстрекательских лозунгах советской военной пропаганды.

Во всяком случае, многие приказы, донесения и показания советских офицеров и солдат позволяют увидеть разнузданность, с которой военнопленных и раненых просто-напросто вырезáли. Так, еще до 28 июня 1941 г. командир 36-го пулеметного батальона приказал расстрелять всех немецких военнопленных под Равой-Русской. Командир 225-го горно-стрелкового полка майор Савелин 2/3 июля 1941 г. приказал расстрелять западнее Сторожинца на Буковине 400 румынских военнопленных и несколько пленных немецких офицеров и унтер-офицеров просто ввиду трудностей их транспортировки. После того, как медсестра Елена Ивановна Живилова в начале июля 1941 г. под Бьелем, близ населенного пункта Сухари, стала протестовать против намеченного расстрела раненого немца на поле боя, от нее, в присутствии старшего лейтенанта Толкача, лейтенанта Халиулина и нескольких политруков, потребовал объяснений соответствующий батальонный комиссар, уже в конце июня застреливший немецкого военнопленного, пригрозив ей уголовным делом. Ей настрого приказали впредь расстреливать всех пленных офицеров, и, как она показала: «Даже мы, медсестры, должны были производить расстрелы нашими “наганами”».