Рубин Великого Ламы - Андре Лори

— С какой стороны явились вы, благородные иностранцы? На ваших лицах сияет отвага, а по вашим густым усам и бороде мы можем судить, что вы великие воины, люди очень храбрые!

— Мы — жители западной страны! — ответил Отто Мейстер.

— Англичане из Калькутты? — спросил воплощенный Будда.

— Среди нас есть англичане, но наш начальник француз!

— Француз!.. Ах!., французы тоже из Калькутты?

— Французы — это большая нация, живущая по соседству с англичанами, которых ты знаешь, но далеко, гораздо дальше Калькутты… в Европе. Ты ничего не слышал про Европу?

Будда улыбнулся и покачал головой.

— Небо предостерегает меня сомневаться в твоих словах, — сказал он, — но мы знаем, что дальше Калькутты есть только изменчивое море…

Напрасно доктор старался объяснить ему происхождение иностранцев, Великий Лама не верил.

— А откуда происходишь ты, старый брат, что твое лицо так— черно — в сотню раз чернее, чем лица всех наших бедных тибетцев, тогда как лица твоих спутников, особенно спутниц, цветут как розы? — спросил Будда с большим интересом.

Отто Мейстер так быстро дотронулся до своего лица, что все поняли, о чем идет речь, еще раньше, чем он перевел. Оливье не мог удержаться от улыбки, видя растерянный взгляд несчастного человека, который пустился в такое длинное рассуждение, что Лама ничего, видимо, не понял.

— Цвет лица ничего не значит, лишь бы душа была чиста! — вежливо произнес наконец Лама. — Но я тебя прошу, объясни мне, по крайней мере, почему у всех вас волосы таких различных оттенков? Посмотри на нас!.. У всех нас волосы черны, как черное дерево, исключая стариков, голова которых покрылась снегом… Вы же не такие, у каждого из вас различный цвет… Вот у этого, — указал он на лорда Темпля, — борода как огонь. А у этого, — указывая на Оливье, — борода и волосы похожи на кору каштана. Волосы этого молодого брата (лорда Эртона) похожи на солому после уборки хлеба… Эта молодая девушка кажется украшенной лучами солнца… а у другой волосы похожи на золоченую бронзу… у одной глаза голубые, как наше озеро Кукуноор, а у другой серые, как небо в грозу… есть почти черные… Какая же причина этого удивительного разнообразия, если все вы, исключая тебя, явились из западной страны?

Доктор попробовал объяснить Великому Ламе смесь европейских рас, которые не представляют такого же однообразного типа, как монгольская раса; он просил его обратить внимание на то, что все пришедшие имеют общие признаки кавказской расы: овальное лицо, правильные черты, большой лицевой угол, шелковистые волосы и белую кожу, но Лама не менее прежнего остался заинтригованным наружностью посетителей. Он закончил свой допрос, осведомляясь, не существует ли такой мази или мыла, которые могли бы изменить цвет кожи черного человека в белый и цветущий, как у иностранцев.

Переходя затем к предметам более серьезным, Далай-Лама пожелал узнать, зачем приехали к нему иностранцы и с каким караваном. Когда доктор старался дать ему понятие об аэроплане, удивлению его и недоверию не было границ. И в то же время на лице его отразилось видимое беспокойство. Очевидно, он вообразил, что это предвещает вторжение неприятеля — вечный кошмар тибетцев и особенно обитателей Лхасы. Пророчества угрожали, что Тибет будет покорен иностранцами, и такая перспектива была причиной их ужаса, вполне естественного. Великий Лама спросил со страхом, сколько времени люди западной страны предполагают провести у него. Этот вопрос доктор передал Оливье, который очень ясно видел беспокойство на широком лице воплощенного Будды.

— Пусть Великий Лама не беспокоится из-за нашего присутствия, — ответил он. — Наше пребывание в его государстве будет коротким. Мы уедем сегодня же вечером, довольные тем, что видели его и познакомились с его столицей, такой знаменитой и таинственной!

Едва только Оливье произнес эти слова, как общее восклицание удивления и недовольства вырвалось из уст почти всех пассажиров. Один только лорд Дункан и его дочь молчали.

— Сегодня вечером? Неужели вы так решили?.. Уходить в этот же день? едва только прибыли… Капитан шутит!., никто этому не поверит!

Все вскочили, забывая августейшее присутствие Будды, и досада отразилась на взволнованных лицах пассажиров.

— Успокойтесь, господа, прошу вас! — сказал Оливье с иронией. — Предоставьте мне право отправляться, когда я хочу, из страны, куда мне захотелось прибыть!.. Мне принадлежит право, я думаю, руководить экспедицией по-своему. Я предпринял ее с единственной целью доказать, на что способен мой аэроплан. Для этой цели я выбрал Тибет, как страну более отдаленную и малодоступную. «Галлия» со славой выдержала этот опыт. И мне остается только возможность скорее вернуться в Европу, чтобы возвестить цивилизованному миру о полученных результатах!

Черный доктор в волнении нечаянно сдвинул свой парик и дал всем заметить белую полосу между черной кожей лица и черепом, что вызвало удивление на всех лицах, не только Великого Ламы, но и непосвященных в его тайну.

— Но, наконец, капитан, — воскликнул он, схватив в руку свой несчастный парик, — ничто нам не предвещало такой быстрый уход!.. Положительно ничто!.. Общая молва, напротив, давала нам основания надеяться, что мы пробудем здесь некоторое время… и что мы можем извлечь из этого… некоторую выгоду!.. Не везут же, наконец, просто так людей в такие далекие страны!..

— Ничто вам не мешает остаться в Тибете, если на то есть у вас желание, господин доктор, — отвечал Оливье, смотря прямо в глаза фальшивому негру. — Я вас не удерживаю. Что касается того, что я привез вас в Тибет, то позвольте мне напомнить вам, что вы попали сюда вполне по вашей воле! Разве вы можете упрекнуть меня в чем-нибудь, если вы сами достигли своего намерения только благодаря отсутствию совести?

— Сударь! — пролепетал доктор, вспомнив про парик и быстрым взмахом руки яростно нахлобучивая его на голову, — я вас не упрекаю!., я сожалею!., вот и все… я сожалею, как и все мы сожалеем! Такой превосходный случай!., нежданный… потерян навсегда!..

— Какой случай, милостивый государь? Говорите яснее, прошу вас!

Доктор сделал раздраженный жест и пробормотал что-то непонятное.

— О! господин Дерош! — воскликнула вдруг Мюриель, умоляюще складывая руки, — вы не будете так жестоки!.. Вы не заставите нас уйти сегодня вечером!..

— Жесток, мадемуазель? Я пришел бы в отчаяние от этого! Но чем же мой уход, назначенный мною на определенный день и час, может заслуживать такого титула?

— Но… Но… А рубиновые копи? — произнесла наконец Мюриель, причем углы ее рта опустились и выражение лица ее стало жалобным и комичным.