Рубин Великого Ламы - Андре Лори

Со всех сторон люди с разинутыми ртами снимали шапки и чесали правое ухо, что означало выражение приветствия, как объяснил это черный доктор. Петтибон сначала, казалось, был очень оскорблен такими поклонами и имел большое желание вырвать уши у этих негодяев; но его успокоили — пусть лучше так, да мирно, чем иначе, и он наконец философски примирился с такой манифестацией азиатской вежливости.

Что касается Отто Мейстера, то он был увлечен оживленной беседой с Матангой, который рассказывал ему о достопримечательностях города, осыпая его в то же время вопросами о происхождении путешественников и цели их путешествия. По указанию почтенного ламы все направились к дворцу Тале, проходя по самым лучшим улицам города. Эти улицы действительно имели опрятный вид, но, бросая взгляд на боковые, прилегающие к этим главным артериям, можно было согласиться, что путешественники поступали очень умно, не заворачивая в стороны, потому что боковые улицы похожи были на отвратительные конюшни. По мере того, как иностранцы подвигались вперед, толпа все возрастала; они шли, сопровождаемые настоящим кортежем, который не имел даже в мыслях причинять какой-нибудь вред. Ежеминутно им попадались нищие, которые протягивали кулак с выставленным большим пальцем, — это такой способ просить милостыню, — и нищие, конечно, тоже присоединились к толпе.

Пришли на площадь. Вдали какие-то громадные шары кружились с изумительной быстротой; подойдя ближе, все увидели, что это были клоуны, одетые в широкие белые шаровары и зеленые в складках туники; талия была стянута желтым поясом, от которого свешивались на некотором расстоянии друг от друга длинные плетеные веревки с шерстяными кистями на концах. Когда клоуны кружились, эти веревки растягивались горизонтально и делали танцора похожим на шар. На головах у них были колпаки, украшенные перьями фазана, а лица закрыты черной маской с длинной белой бородой.

Как только клоуны увидели иностранцев, тотчас же, следуя общему примеру, прекратили свои выступления, сложили ковры и присоединились к толпе. Даже собаки, наполнявшие все улицы Лхасы, ужасные и голодные, с красной пастью и высунутым языком, с глухим и яростным лаем пустились тоже вслед за толпой. Эти ужасные животные, кажется, созданы были для того, чтобы возбуждать отвращение к этому верному другу человека. Страх, внушаемый ими (особенно была испугана: Мюриель), еще усилился, когда благосклонный проводник рассказал о тех обязанностях, которые исполняли там собаки.

В Тибете употребляется четыре вида погребения усопших: тела их или сжигают, или топят в реке, или относят в горы, или же, наконец, режут на куски и отдают на съедение этим ужасным собакам! И это самый высший почет, который тибетцы могут оказать умершему…

— Если здесь такое необыкновенное множество собак, то разве не может быть частых случаев бешенства? — сказал кто-то из путешественников.

— Да, действительно, бывают многочисленные случаи водобоязни! — ответил совершенно спокойно Матанга, не видя в этом ничего страшного.

Со всех сторон на всех стенах домов, дворцов и храмов, и над дверями, на широких развевающихся лентах, путешественники снова увидели знаменитую надпись, историю которой рассказывал им Матанга:

«Отmanipadmehoum».

— О! драгоценность в лотосе, аминь! — невольно воскликнули они.

Матанга повел их по какой-то улице, которая состояла из необыкновенно странных зданий; стены их, в противоположность стенам других домов, оштукатуренных в однообразный белый цвет, исключая желтые и красные рамы дверей и окон, имели какой-то причудливый, узорчатый вид. Вглядевшись внимательнее, европейцы поняли, что стены эти составлены не из кирпича или песчаника, а из бычьих и бараньих рогов! Строители воспользовались различием рогов: бычьи — белые и гладкие, а бараньи — черные и шероховатые и, скрепляя их цементом, образовали удивительные рисунки, разнообразные до бесконечности и очень красивые; Матанга утверждал, что эти дома, построенные из рогов, отличаются чрезвычайной прочностью. В ту же минуту они подошли к новому буддийскому храму. У входа помещалась громадная статуя Будды, сидящего в мистическом цветке лотоса; улыбаясь, он поднял вверх два пальца. Перед статуей стояли медные вазы, в которых помещались дары из молока и масла, подносимые идолу. Бесчисленное множество лам заняты были только тем, что жгли жертвуемые свечи перед идолом и вертели «молельное колесо», — остроумную машину, посредством которой на колесо наматывались тексты молитв, вместо того, чтобы их читать, если для чтения верные не имели времени или желания.

Почти все ламы при виде европейцев быстро покинули свои посты и подошли поближе, чтобы рассмотреть невиданных гостей. Все, казалось, положительно терялись в догадках насчет происхождения этих иноземцев. Одежда, цвет лица, походка — все поражало тибетцев.

Толпа так сдавила путешественников, что они должны были составить круг и поместить в середину дам, чтобы тех не задавили, и в таком виде едва двигаться вперед.

Несмотря на эту предосторожность, положение было очень неприятное.

Кто-то из них спросил Матангу, какие главные достопримечательности города. Он отвечал с улыбкой, что если бы такой вопрос предложили китайцу, он не преминул бы ответить: «Собаки, женщины и ламы…» Но сам он, уроженец города, истинный патриот, остережется подобной нелепости. По его мнению, самые драгоценные произведения Лхасы, это — «pou-lou», особенная шерстяная материя, окрашенная в яркие цвета; курительные свечки, известные во всей Азии под названием «tsanhiang», и, наконец, деревянные чаши, без которых каждый тибетец был бы несчастнейшим человеком в мире. Эту чашу он всегда носит на груди и пользуется ею для самого разнообразного употребления. Там он готовит «дзамбу» (tsamba), такое тесто из масла и ячменной муки, которое он мешает руками и лепит катушечки — это хлеб у тибетцев. В чашу он наливает чай, который, долго кипятит на огне аргала, — топлива не особенно приятного запаха, которое собирают за животными; прежде чем выпить чай, он бросит туда огромный кусок масла; а чтобы вычистить чашу, он вытирает ее тоже маслом. Считается полезным этими остатками вытирать лицо и руки. Из чаши пьют также напиток вроде кисловатого пива, довольно приятного вкуса; в чашах едят также и мясо, вареное или жареное. Словом, чаша эта для него и кухня, и тарелка, и чашка, и стакан.

Когда спросили насчет цены этой увлекательной чаши, Матанга объявил, что чаша из лакированного дерева без всяких украшений может стоить от нескольких су до пятисот и тысячи франков. Он повел своих спутников в лавку, где женщина с сильно раскрашенным в черный цвет лицом предложила им разнообразный выбор чашек, действительно очень миленьких, но до того простых, что они не могли понять, каким образом цена их может доходить до такой невероятной цифры. После некоторых просьб объяснить это, Матанга, наконец признался, что самые дорогие чаши имеют силу обезвреживать все яды. Каким образом?.. Этого ни один честный тибетец не возьмется объяснить.