Путешествие натуралиста вокруг света на корабле "Бигль" - Чарлз Дарвин

Мы плыли, пока не стемнело, и тогда разбили наши палатки на берегу маленького тихого залива. Здесь мы нашли галечный пляж, на котором устроили себе постели, показавшиеся нам величайшей роскошью, потому что галька была сухая и поддавалась тяжести тела. Торфяная почва влажна, камень неровен и тверд, песок попадает в мясо, когда последнее приходится варить и есть в условиях шлюпочного привала; но всего удобнее мы проводили ночи, лежа в наших спальных мешках на отличной постели из гладкой гальки.

Мне пришлось нести вахту до часу ночи. Есть что-то удивительно торжественное в таких пейзажах. Никогда сознание того, в каком отдаленном уголке мира вы находитесь в это время, не ощущается с такой ясностью. Все способствует этому: безмолвие ночи нарушается лишь тяжелым дыханием моряков в палатках да иногда криком ночной птицы. Лишь изредка лай собаки где-то вдалеке напоминает, что это — страна дикарей.

29 января. — Рано утром мы подошли к месту, где канал Бигля разветвляется на два рукава, и вошли в северный. Пейзаж здесь становится еще грандиознее. Высокие горы на северном берегу образуют гранитный стержень, или позвоночный столб, страны и круто вздымаются до высоты от 3000 до 5000 футов, а один пик поднимается выше 5000 футов. Они одеты обширным покровом вечных снегов, а многочисленные небольшие водопады изливают свои воды через леса вниз, в узкий канал. Во многих местах со склона горы и до самой воды простираются великолепные ледники. Вряд ли можно вообразить себе что-либо более прекрасное, чем берилловая голубизна этих ледников, в особенности по контрасту с мертвой белизной снеговых просторов наверху. Обломки, упавшие с ледников в воду, уплывали дальше, и канал со своими айсбергами представлял на пространстве какой-нибудь мили некое миниатюрное подобие Ледовитого океана. Подтянув на время обеда наши боты к берегу, мы залюбовались с расстояния в полмили отвесным ледяным обрывом, и нам захотелось, чтобы с него упало еще несколько обломков. Наконец, вниз с шумом и грохотом полетела глыба, и мы тотчас же увидели плавные очертания бегущей в нашу сторону волны. Матросы со всех ног побежали к шлюпкам, так как последним явно грозила опасность быть разбитыми в щепки. Один из матросов уже ухватился было за нос шлюпок, но их настиг и захлестнул бурун; матроса сбило с ног и понесло, но не ушибло, а шлюпки, хотя они трижды высоко поднялись и вновь опустились, также не получили никаких повреждений. Это было большим счастьем для нас, потому что мы находились за 100 миль от корабля и остались бы без провизии и огнестрельного оружия. Я еще раньше заметил, что некоторые крупные обломки камня на пляже были недавно сдвинуты с места, но, пока не увидал этой волны, не понимал причины этого явления. Одна сторона залива была образована отрогом, состоящим из слюдистого сланца, верхняя часть его — ледяной кручей вышиной около 40 футов, а другая сторона — мысом, возвышающимся на 50 футов и сложенным громадными округленными обломками гранита и слюдистого сланца, на которых росли старые деревья. Мыс этот, несомненно, представлял собой морену, нагроможденную в тот период, когда ледник был больше.

Достигнув западного выхода этой северной ветви канала Бигля, мы поплыли среди множества неизвестных пустынных островов; погода стояла прескверная. Туземцев мы не встречали. Берег почти повсюду был до того крутой, что не раз нам приходилось грести много миль, прежде чем удавалось отыскать достаточно места, чтобы разбить наши палатки; одну ночь мы провели на больших круглых валунах, между которыми гнили водоросли, а когда начался прилив, нам пришлось встать и передвинуть наши спальные мешки. Самой отдаленной западной точкой, до которой мы добрались, был остров Стюарта, так что мы отошли на расстояние около 150 миль от нашего корабля. В канал Бигля мы вернулись по южному рукаву и без приключений добрались обратно до пролива Понсонби.

6 февраля. — Мы прибыли в Вулью. Маттьюс так дурно отзывался о поведении огнеземельцев, что капитан Фиц-Рой решил забрать его обратно на «Бигль»; в конце концов его оставили на Новой Зеландии, где жил его брат — миссионер. С момента нашего отъезда начался систематический грабеж; продолжали прибывать новые партии туземцев; Йорк и Джемми лишились многих вещей, а Маттьюс — почти всего, что не успел зарыть в землю. Всякий предмет, по-видимому, туземцы раздирали на части и делили между собой. Маттьюс рассказал нам, как вынужден был все время держаться настороже, в самом тревожном состоянии; днем и ночью его окружали туземцы, которые старались извести его, не прекращая шуметь над самой его головой. Однажды старик, которому Маттьюс предложил выйти из вигвама, немедленно вернулся с большим камнем в руке; в другой раз пришел целый отряд, вооруженный камнями и кольями, и некоторые из молодых людей, в том числе брат Джемми, принялись кричать; Маттьюс встретил их подарками. Другая группа показывала ему знаками, что его хотят раздеть догола и выдернуть все волосы на лице и теле. Я думаю, что мы прибыли как раз вовремя, чтобы спасти ему жизнь. Родственники Джемми были так тщеславны и глупы, что показывали чужим свою краденую добычу и рассказывали, каким образом приобрели ее. Тяжело было оставлять троих огнеземельцев среди их диких соотечественников; но хорошо было и то, что за себя лично они не опасались. Йорк, сильный, решительный мужчина, был твердо уверен, что хорошо заживет со своей женой Фуэгией. Бедный Джемми выглядел более расстроенным и в то время, не сомневаюсь, был бы рад вернуться к нам. Его родной брат украл у него много вещей. «Как это назвать?» — восклицал он и бранил своих земляков: «Все плохие люди, ничего no sabe (не знают)», — и хотя никогда прежде я не слыхал, чтобы он чертыхался, добавлял: «Проклятые дураки!» Наши трое огнеземельцев провели только три года с цивилизованными людьми, но я уверен, были бы рады сохранить свои новые привычки; впрочем, это, очевидно, было невозможно. Боюсь, более чем сомнительно, чтобы путешествие принесло им хоть какую-нибудь пользу.

Вечером, с Маттьюсом на борту, мы направились обратно к кораблю, но не по каналу Бигля, а вдоль южного берега. Боты были тяжело нагружены, а море бурно, так что переход наш был весьма опасен. К вечеру 7-го числа мы были уже на борту «Бигля», пробыв в отсутствии двадцать дней, за которые прошли 300 миль в открытых шлюпках. 11-го капитан Фиц-Рой лично навестил наших огнеземельцев: они поживали хорошо и лишились еще только очень немногих вещей.

В последний день февраля следующего года (1834) «Бигль» бросил якорь в прекрасной бухточке у восточного входа в канал Бигля. Капитан Фиц-Рой решился на смелую и, как оказалось, успешную попытку пройти, лавируя против западных ветров, по тому же маршруту, по которому мы шли на шлюпках, к поселению в Вулье. Мы не встречали туземцев в большом количестве, пока не оказались близ пролива Понсонби, где за нами увязалось десять или двенадцать челноков. Туземцы совершенно не понимали, зачем мы то и дело поворачиваем, и, вместо того чтобы идти нам наперерез во время каждого галса, безуспешно старались поспевать за нами, следуя тем же зигзагообразным курсом. Я с удовольствием отметил, насколько возрос мой интерес к этим дикарям, после того как соотношение сил резко изменилось в нашу пользу. Во время путешествия на шлюпках я возненавидел самый звук их голосов, — так они нам досаждали. Первое и последнее слово было «яммершунер». Когда, войдя в какую-либо тихую бухточку и осмотревшись, мы уже думали, что спокойно проведем ночь, из какого-нибудь темного уголка пронзительно раздавалось ненавистное слово «яммершунер», а затем взвивался сигнальный дымок, повсюду разнося весть о нашем прибытии. Покидая какое-нибудь место, мы говорили друг другу: «Слава богу, мы, наконец, избавились от этих несчастных!» — как вдруг наших ушей еще раз достигал слабый отголосок зычного крика, слышного на огромном расстоянии, и мы явственно различали «яммершунер». Теперь, однако, чем огнеземельцев было больше, тем было нам веселее, да и в самом деле было очень весело. Обе стороны смеялись, удивлялись, глазели друг на друга; мы жалели их, глядя, как они отдают нашим хорошую рыбу и крабов за тряпки и тому подобное, они же не хотели упускать случая, найдя дураков, которые меняют такие великолепные украшения на какой-то ужин. Всего забавнее было видеть непритворную улыбку удовлетворенности, с которой одна молодая женщина, с лицом, вымазанным черной краской, повязывала вокруг головы несколько лоскутков ярко-красной ткани вместе с тростником. Ее муж, пользовавшийся весьма широко распространенной в этой стране привилегией иметь двух жен, возревновал свою молодую жену за все оказанное ей внимание, переговорил со своими нагими красавицами и вместе с ними отплыл прочь от нас.

Некоторые огнеземельцы ясно показали, что имеют неплохое понятие о меновой торговле. Я дал одному из них большой гвоздь (ценнейший подарок), не требуя ничего взамен; но он немедленно выбрал двух рыб и протянул мне наверх на конце своего копья. Если подарок предназначался для одного челнока, а падал около другого, его неизменно отдавали законному владельцу. Мальчик-огнеземелец, находившийся на борту судна м-ра Лоу, придя в сильнейшее раздражение, показал, что ему и в самом деле было стыдно, когда его назвали лжецом — упрек, вполне им заслуженный. И в этот раз мы, как всегда прежде, изумлялись, как мало туземцы обращают внимания или, вернее, не обращают вовсе никакого внимания на многие вещи, польза которых должна быть им очевидна. Несложные и незначительные обстоятельства, например красота ярко-красной ткани или синих бус, отсутствие у нас женщин, наша привычка умываться, — возбуждали в них изумление гораздо большее, нежели какой-нибудь крупный или сложный предмет, например наш корабль. Бугенвиль удачно заметил относительно этих людей, что они относятся к «величайшим произведениям человеческого искусства как к законам природы и ее явлениям».