Падение Гипериона - Дэн Симмонс

Сол понимающе кивнул и надел Мастину на запястье свой собственный комлог.

– Древо Боли – это, должно быть, мифическое терновое дерево Шрайка, – пробормотал Дюре, бросив взгляд в пустое небо – туда, куда смотрели остановившиеся глаза Мастина. – Но что тамплиер имел в виду, говоря, что он и эрг избраны для перемещения его в пространстве и времени? Он что, действительно считает себя способным вести дерево Шрайка, как обычный тамплиерский корабль?

– Об этом вы спросите его в следующем воплощении, – устало произнес Сол. – Он мертв.

Дюре сверил показания мониторов, подключил на всякий случай комлог Ленара Хойта, попробовал применить стимуляторы и сделать искусственное дыхание. Все напрасно; стрелки приборов не дрогнули. Хет Мастин, Истинный Глас Древа тамплиеров и участник паломничества к Шрайку, умер – окончательно и бесповоротно.

Целый час Сол и Дюре выжидали. Странная долина Шрайка научила их сомневаться и проверять, проверять и вновь сомневаться. Но когда мониторы засвидетельствовали, что труп начал разлагаться, они решили похоронить Мастина. В багаже Кассада нашлась складная лопата – ее черенок с типичным армейским идиотизмом был украшен надписью «инструмент для окапывания», – и в пятидесяти метрах от Сфинкса ученый и священник принялись рыть могилу. Они работали по очереди – один копал, другой следил за Ламией и Рахилью.

Двое мужчин – один с ребенком на руках – стояли в тени скалы. Перед тем как тело в импровизированном фибропластовом саване было засыпано землей, Дюре произнес краткое напутствие.

– Я не был знаком с Мастином. Мы исповедовали разную веру. Но дело у нас было одно и то же: Мастин, Глас Древа, большую часть своей жизни делал то, что считал угодным Богу, следуя Его воле, изложенной в трудах Мюира, и законам природы. И вера его была истинной – испытанной препятствиями, закаленной покорностью, а в конце скрепленной жертвой.

Дюре помолчал и, щурясь, взглянул в небо, выцветшее до свинцового цвета.

– Господи, прими раба Твоего. Прими его в свои объятия, как примешь когда-нибудь и нас, тех, кто точно так же искал Тебя и заблудился. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.

Рахиль расплакалась. Сол принялся ходить с ней взад-вперед, а Дюре тем временем засыпал длинный фибропластовый сверток.

Покончив с этим, они вернулись к Сфинксу и, стараясь избегать резких движений, перенесли Ламию туда, где еще оставался кусочек тени. Укрыть ее от полуденного солнца можно было только в самой гробнице, но ни один из них не хотел и думать об этом.

– Консул, наверное, уже одолел половину пути к кораблю, – сказал священник, сделав большой глоток воды. Его обгоревший на солнце лоб покрылся испариной.

– Наверное, – согласился Сол.

– Завтра к этому времени он уже вернется. Мы освободим Ламию с помощью лазерных резаков, а потом отнесем в операционную корабля. Кто знает, может, в криогенной камере и болезнь Рахили приостановится. Что бы там ни говорили врачи.

– Да.

Дюре поставил бутылку с водой в тень и посмотрел на Сола.

– Вы верите в это?

Их взгляды встретились:

– Нет.

От юго-западной стены протянулись тени. Полуденный зной сгустился до предела и пошел на спад. С юга ползли тучи.

Рахиль спала в тени близ входа в гробницу. Сол подошел к Полю Дюре, который стоял, созерцая панораму долины, и положил руку на плечо священника.

– О чем задумались, друг мой?

Дюре не обернулся:

– Вот, думаю. Если бы я твердо не верил, что самоубийство – смертный грех, то поспешил бы все это оборвать и дать жизнь молодому человеку, Хойту. – Он заглянул Солу в глаза, вымученно улыбаясь. – Но разве это самоубийство, когда паразит в моей груди… а раньше в его… в любую минуту может вновь вызвать меня к жизни?

– И кроме того, будет ли это подарком для Хойта, – спросил Сол негромко, – если вы вернете его сюда?

С минуту Дюре молчал. Затем сжал руку Сола.

– Пойду прогуляюсь.

– Где? – Сол, сощурившись, огляделся по сторонам. Даже сейчас, когда небо затянули облака, долина походила на печь.

Священник неопределенно взмахнул рукой.

– Да так, по долине. Скоро вернусь.

– Будьте осторожны, – попросил его Сол. – И не забудьте: Консул может появиться сегодня, если ему повезло и он наткнулся на патрульный скиммер.

Дюре кивнул, взял бутылку с водой, нежно погладил Рахиль, а затем медленно и осторожно, как дряхлый старик, принялся спускаться по длинной лестнице Сфинкса.

Сол смотрел ему вслед; фигура священника дрожала в горячем мареве, становясь все меньше и меньше. Когда Дюре исчез из виду, Сол, вздохнув, подошел к дочери и сел рядом с ней.

Поль Дюре старался держаться в тени, но даже там жара ярмом давила на плечи. Пройдя мимо Нефритовой Гробницы, он выбрал тропу, ведущую к северным скалам и Обелиску. Тонкая тень этой гробницы лежала на розовом каменном дне долины, как черная царапина. Пробираясь через горы обломков возле Хрустального Монолита, Дюре вскинул голову на шум – слабый ветерок, звякнув разбитыми панелями, просвистел в трещинах высоко под крышей Гробницы. В стене он увидел свое отражение и вспомнил, как слушал каждый вечер хорал ветра в Разломе, когда разыскал на плато Пиньон племя бикура. Казалось, с тех пор прошло уже несколько жизней. Да так и есть – несколько жизней.

Дюре чувствовал, что его мозг и память искалечены непрошеным воскрешением. Это было ужасно – все равно что пережить инсульт, но без надежды на выздоровление. Какое-нибудь умозаключение, бывшее для него детской игрой, теперь требовало чрезвычайного напряжения. Самые обиходные слова то и дело вылетали из головы, а непонятные, необъяснимые чувства захлестывали его, как волны времени. Несколько раз он вынужден был прятаться от паломников, чтобы поплакать в одиночестве, сам не зная о чем.

Другие паломники… Из всех отправившихся к Гробницам Времени остались только Сол и младенец. Отец Дюре с радостью пожертвовал бы собой ради их спасения. Интересно, греховно ли планировать сделку с Антихристом?

Он зашел уже довольно далеко, почти достигнув места, где долина изгибалась к востоку, образуя тупик и где Дворец Шрайка отбрасывал на скалы лабиринт теней. Здесь, возле Пещерных Гробниц, тропа шла вдоль северо-западной стены. Почувствовав, как тянет холодным сквозняком из первой Гробницы, Дюре испытал соблазн войти. Просто чтобы отдохнуть от жары, закрыть глаза, вздремнуть.

Но он прошел мимо.

Вход во вторую Гробницу, украшенный причудливой резьбой, напомнил Дюре о древней базилике, обнаруженной им в толще Разлома, – об огромном кресте и алтаре, у которых «молились» идиоты бикура. Они поклонялись богомерзкому бессмертию паразита-крестоформа, а не надежде на истинное Воскресение, которое обещает Крест Святой. Ну а в чем разница? Дюре тряхнул головой, пытаясь отогнать буквально липнущий к каждой мысли цинизм. Тропа бежала в гору, мимо третьей Пещерной Гробницы, самой маленькой и неприметной.

В третьей Гробнице был виден свет.

Дюре остановился, набрал в грудь воздуха и оглянулся: примерно в километре от него Сфинкс четко вырисовывался на фоне неба, но разглядеть Сола ему не удалось. Дюре попытался вспомнить, не в этой ли Гробнице они укрывались накануне… Может, это свет забытого фонаря?

Нет, вчера они скрывались в первой Гробнице. А в эту за последние трое суток входили лишь однажды – когда разыскивали Кассада.

Отец Дюре понимал, что не следует обращать внимание на странный свет. Нужно вернуться к Солу и ждать корабля вместе с ученым и крохотной Рахилью.

Но с каждым из нас Шрайк встречается один на один. Кто я такой, чтобы отвергать его зов?

Дюре почувствовал, что щеки его мокры; оказывается, он плакал – беззвучно, безотчетно. Он вытер слезы ладонью и застыл, сжимая кулаки.

Больше всего я кичился моим интеллектом. О, я был иезуитом-интеллектуалом, верным продолжателем дела Тейяра и Прассара. Даже теология, которую я навязывал Церкви, семинаристам и кучке еще не разочаровавшихся верующих, на первое место ставила разум, эту чудесную точку Омега, вершину сознания. Господь Бог как хитроумный алгоритм.

Ну что ж, Поль, есть вещи поважнее интеллекта.

Дюре вошел в третью Пещерную Гробницу.

Вздрогнув, Сол проснулся в абсолютной уверенности, что к нему кто-то ползет.

Он вскочил на ноги и огляделся. Рахиль, пробудившаяся одновременно с отцом, тихо попискивала. Ламия Брон неподвижно лежала на прежнем месте; датчики светились зеленым, только индикатор активности мозга таращил красный глаз. Все, как прежде.

Он проспал не меньше часа; тени уже легли на дно долины, лишь верхушка Сфинкса блестела на солнце, проглянувшем сквозь облака. Косые лучи, падающие сквозь ворота долины, освещали скальную стену напротив. Поднялся ветер.

Но в самой долине все застыло.

Сол с плачущей Рахилью на руках сбежал вниз по ступеням, заглянул за Сфинкс, обвел взглядом другие Гробницы.