Бешеные псы - Джеймс Грейди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— У него было неспецифическое нарушение светового баланса.
— Что?
Зейн указал на бюро и хранящиеся в нем пачки бумаг.
— У него было состояние, которое называется ННСБ. Соответственно записям врачей, страховочным анкетам, результатам стационарных исследований… Все виделось ему либо черным, либо белым, либо смешением того и другого. Как день и ночь или этот китайский символ инь-ян, состоящий из двух слезинок, изогнутыми полукружиями слитый в единое целое.
— В тай-ши этому соответствует символ T'u, — сказал я, — каждая крайность содержит зародыш своей противоположности.
— Но только если у тебя не ННСБ. Умбра — это самая темная часть затененной площади. В твоих — наших — глазах это означает место, откуда приходит свет… и наступление этого света. Он терял свою умбру.
— То есть понемногу слеп?
— Да, но это было не погружение в темноту. С каждым днем свет становился для него все ярче. Скоро он вытеснил бы все остальные формы, все цвета. Он смог бы видеть только одно — ослепительно белое сияние.
Кэри переминалась с одной связанной ноги на другую. Следила за нами.
— Ослепленный светом, — сказал я. — Но тогда…
— Эй, ребята, — позвала Кэри. — Ничего, если я присяду?
Кивком головы она указала на деревянное инвалидное кресло, задвинутое под бюро.
Мы с Зейном переглянулись.
— Послушайте, я не очень-то выспалась за прошлую ночь.
Она сверкнула на меня глазами.
«Что, не помнишь? Ты же там был».
Я оглядел бюро — не прячется ли что-нибудь под пачками писем, прикрепленными к дощечкам рецептами, заключениями врачей и налоговыми формулярами. Пачка счетов эпохи американского президента Джорджа Буша-старшего лежала в тени под похожим на домик для детских игр бюро. Под этой кипой бумаг было скрыто нечто продолговатое.
Под счетами я обнаружил нож для вскрывания писем, какие дают владельцам станций обслуживания вроде нашего мертвого хозяина. Напоминавшее кинжал лезвие было медное, с тупыми кромками, хотя сильный удар мог бы вогнать его на шесть дюймов в мягкую ткань. На одной стороне рукоятки был слоган нефтяной компании: «Где бы вы ни были, обещаем железно — для вашей машины это полезно!» — обещание, смысл которого расширенно пояснялся второй строчкой: «А значит, полезно и для вас!» На другой стороне помещался логотип корпорации и дата «1963» — заря туманной юности «Битлз» и Ли Харви Освальда.
Я взвесил в руке нож; Кэри наблюдала.
— Пользы от этого было бы немного.
— Пользуешься тем, что попадает под руку.
Зейн положил нож в коробку с темными очками. Я вытащил кресло из-под бюро, усадил в него Кэри.
— Будь паинькой, — сказал я, когда она посмотрела на меня снизу вверх.
— Что у нас дальше по программе?
Зейн провел меня в другой конец комнаты, где огромная цветная карта Америки своими сорока восемью штатами заполняла пространство стены. Большие города и города поменьше — особенно поблизости от этого дома в Нью-Джерси — были проткнуты синими канцелярскими кнопками. Красные кнопки пронзили Сан-Франциско, Сиэтл, Чикаго, розовую полоску Аризоны, где, по моим предположениям, находился Большой каньон, и желтовато-коричневый уголок Монтаны, где, как сказал Зейн, располагался Национальный парк Гласье.
— Больше красного, чем синего, — заметил Зейн.
— Спорю, синее — это где он был, а красное — куда собирался. Но он понемногу слеп.
— День ото дня, — сказал Зейн. — Сдавал, как акселератор его «кадиллака».
— Он никогда не смог бы поехать в места, где никогда не бывал. Никогда их ему теперь не увидеть.
— Он видел их каждый день. — Зейн кивнул на карту: — Там.
Потом пожал плечами.
— Дороги всегда отпущено больше, чем времени.
Резкий скрип! Металла — о дерево, кресла — об пол.
Мы мгновенно обернулись: Кэри согнулась над бюро, закрыв лицо скованными руками, и в этот же момент раздалось громкое: «Ап-чхи!»
— Извините, — сказала она, посмотрев на нас.
Я дернул кресло с такой силой, что ее связанные ноги оторвались от дощатого пола.
— Эй-эй! — вскрикнула Кэри. — Спасибо, что прокатил, но когда кто-нибудь чихнет, принято говорить: «Будьте здоровы!» или…
— Встать!
Пустое кресло покатилось по полу.
Я схватил скованные руки Кэри — наручники были в порядке, веревка туго натянута. Ногой я ткнул веревку, связывавшую ее лодыжки (крепко), она качнулась вперед и упала бы на меня, если бы я жестко, ладонью не оттолкнул ее, ударив в грудную клетку, чтобы держалась подальше от моего пистолета. Потом засунул пальцы в карманы рубашки покойника, но почувствовал только мягкую припухлость и больше ничего.
Кэри буравила меня своими зелеными глазами.
— Мог бы сначала и спросить.
Я скользнул пальцами по ее поясу, она втянула живот.
— Мы услышали, как заскрипело кресло, — объяснил Зейн.
— Когда ты пошевелилась.
Я внимательно осмотрел бюро, кипы бумаг: похоже, она ничего не тронула.
— Когда я чихнула, — сказала Кэри за моей спиной. — Ладно, может, и раньше. Кресло-то старое. А старые вещи скрипят — пора бы это усвоить, Зейн.
— Но не просто же так они скрипят.
— Ну валяйте, стреляйте. Уж нельзя человеку и поерзать. Вздрогнуть перед тем, как чихнуть… это же непроизвольная нервная реакция, единственное, что может с этим сравниться…
— Здесь мы закончили.
Я подтолкнул шаркающую Кэри к двери, следуя за ней вместе с Зейном и ни капельки не умнее, чем до того, как она чихнула.
Всего один день нам пришлось прожить вместе в настоящем доме. Мы занялись стиркой. Второй раз позавтракали сэндвичами с тунцом. По очереди дремали и стояли на часах. Зейн казался вездесущим. Хейли восхитило, что у нашего хозяина нет компьютера. «Какой бы ему был от этого прок?» — сказала она, кивая в сторону двери гаража, за которой Эрик с Расселом грохотали железом, а мертвец по-прежнему стоял на коленях, уткнувшись лбом в канистру из-под масла.
Даже когда это не входило в мои обязанности, я, ощущая легкую дрожь, старался держаться поближе к Кэри.
Обедала наша «семья» за кухонным столом. Пользовались ножами и металлическими вилками и ложками. Тарелками, которые можно было разбить. Пили из настоящих — стеклянных, а не безопасных пластиковых — стаканов. Эрик приготовил нам размороженные куриные ножки, белый рис, который Рассел упрямо желал есть с кетчупом, плюс консервированная кукуруза и вишневый пирог из морозильника. Дюжина запасных свечей мигала в темной кухне, омывая шестерых сотрапезников мягким белесым светом.
— Этот свет могут заметить с улицы, — предупредила Кэри, опуская вилку, которую держала в своих скованных и связанных руках. — Люди поймут, что здесь кто-то есть.
— Люди обычно считают, что все идет как положено, — отозвался я. — Встань вечером на улице своего родного города. Посмотри, в каких окнах горит свет, а в каких нет. Тогда поймешь, что тебе никогда не догадаться, что там происходит.
— Дома полны мертвецов, даже если горит свет, — подтвердил Рассел.
— Это нечестно, — произнесла Хейли. — Но ведь есть и дома, полные живых людей, которых никто не замечает.
— Стариков, — сказал Эрик.
— Подростков, — продолжила Кэри.
Мы удивленно посмотрели на нее. Она казалась как никогда молодой.
Кэри вспыхнула.
— Знаю, подростки привыкли везде шуметь, но это потому, что они стараются не чувствовать себя такими брошенными. А некоторые ребята просто из себя выходят, пытаясь превратить обычную жизнь во что-то… что-то такое…
— Что-то необыкновенное, — подхватил Зейн.
Кэри сделала вид, что сосредоточенно жует рис и сказать больше ничего не может.
— Так вот, значит, о чем ты думаешь, — улыбнулся Рассел.
— А почему бы и нет? — спросила Кэри. — Я нормальный человек.
Пятеро из сидевших за столом напряглись.
Рассел перегнулся через стол, наклонился к Кэри, несмотря на мой взгляд, повелевавший: не мешай ей быть собой, дай нам хоть раз мирно пообедать.
— Итак, — сказал он, — поскольку ты такая уж нормальная и знаток того, что происходит в чужих домах… Может, скажешь, что происходит в домах таких людей, как мы? Не слишком молодых, но и не слишком старых.
Кэри пронзила всех своим изумрудным взглядом:
— Такие люди, как мы, в своих домах не живут.
Металлические вилки и настоящие ножи звякнули о тарелки.
Остатки куриных ножек вдруг показались остывшими.
Позднее, когда дело уже шло к полуночи, Хейли вздохнула:
— Все, что мне нужно, — это быть счастливой.
Все шестеро, собравшись в путь, стояли, уставившись на телефон на верху бюро.
— Раньше работал, — сказал Эрик.
— Но теперь у Кайла Руссо пять дней на то, чтобы все подчистить, — напомнил я. — Найти прикрытие.
— А может, он считает, что любой шаг приближает его разоблачение, что безопаснее всего не рисковать, пустить все на самотек, дать природе взять свое. Пусть Блондинка остается здесь, а ее банда стрелков сделает работу за него. В конце концов, мы всего лишь кучка маньяков.