Пифагор - Александр Немировский

На заре Пифагор двинулся той же дорогой на север и к полудню достиг реки, пробившей через каменистую долину выход к морю. Рыбак, тянувший сеть, назвал поток, стекающий с горы, Сарном. В верхней части гора была пепельного цвета. В нагромождении скал чёрного как сажа цвета виднелись пористые углубления.

   — Это Везувий, — пояснил рыбак, указывая на гору. — А город на её склонах — Помпеи, основанный тирренами.

   — А как, — спросил Пифагор, — называются эти острова? Они напоминают обломки ручки амфоры.

   — Левый, что поменьше, — Капреи, правый называют Инаримой, что на нашем языке означает Пифекуссы[73].

   — Неужели там водятся обезьяны? — удивился Пифагор.

   — Говорят, когда-то водились, — отозвался рыбак, — но Посейдон однажды так потряс своим трезубцем, что на острове не осталось ни людей, ни животных.

Пифагору пришлось вскоре вспомнить эти объяснения. Дыхание перехватило от запаха серы. Справа от дороги виднелся дымящийся провал. «Земля напоминает море, — думал Пифагор. — Она вздымается и опускается. Она живёт. Но если таково её состояние здесь и в некоторых других местах, колебание должно быть всеобщим. В мире нет ничего неподвижного. Если прав Мох, учивший, что всё состоит из мельчайших частиц, они должны ходить такими же волнами, и в каждой из них, скорее всего, происходит то, что совершается в видимом нами мире. Там такие же носители энергии, связанные притяжением и отталкиванием. Посейдон, потрясающий своим трезубцем, Гея, породившая гигантов, борьба их с богами — это образы, порождённые конвульсиями Земли.

Тефарий Велиана

Сострата Пифагор отыскал в гавани Пирг. Этот муж, лет сорока, невысокий, с уже наметившимся брюшком, чем-то неуловимо напоминавший Поликрата, перебегал от корабля к кораблю, давая какие-то распоряжения то на одном, то на другом языке.

Наконец его взгляд упал на Пифагора.

   — Тебе куда плыть? — спросил он, подходя ближе.

   — Я уже на месте, — отозвался Пифагор.

   — Значит, по торговым делам?

   — Нет, не по торговым, Сострат.

   — Откуда тебе известно моё имя?

   — От Никомаха. Просто хочу познакомиться с тирренами и их обычаями.

   — Тогда ты пришёл вовремя. Идём со мной. Увидишь тирренскую церемонию освящения храма Уни — так тиррены называют Геру. Из Цер прибудет Тефарий Велиана, мой покровитель. Тиррены называют своих правителей лукумонами.

Здание с колоннами на высоком основании было окружено толпой. Церемония ещё не началась, и люди вели между собой беседу. Пифагор уловил финикийскую речь.

   — Этот храм построен местными кархедонцами, — пояснил Сострат.

   — Но ты же сказал, что это храм Уни.

   — Кархедонцы называют Уни Астартой. Храм, как видишь, не каменный, как наш, а из дерева, облицованный терракотовыми плитами.

Из храма послышалась музыка. И тотчас появилось двое. В одном из них по высокому головному убору Пифагор определил жреца. На другом было ярко-красное одеяние со множеством складок, придававших фигуре величественность, — тиррены, как Пифагор слышал ещё в Кротоне, называли его тогой.

   — Тефарий Велиана! — шепнул Сострат.

Служители поднесли к дверям храма лестницу. Лукумон поднялся по её ступенькам и стал вбивать над дверью какую-то пластинку, судя по блеску — золотую. В тишине слышались удары. Гвозди входили с одного раза — видимо, в металле были заранее проделаны отверстия. Пифагор насчитал двенадцать ударов. Гаруспик подал вторую пластину, и она была вбита рядом. Затем наступила очередь третьей. Наконец лукумон спустился и, обернувшись к присутствующим, произнёс несколько фраз.

   — Что он сказал? — спросил Пифагор шёпотом.

Сострат ничего не ответил. Отозвался Тефарий Велиана:

   — Приветствую тебя, Пифагор!

Поняв по выражению лица Сострата, что тот удивлён не менее его, Пифагор двинулся к колоннаде.

   — Не удивляйся, — продолжил лукумон, когда Пифагор приблизился. — Мы не знакомы, но я командовал флотилией в тот год, когда ты плыл из Картхадашта, и видел тебя издалека, а позднее слышал о тебе от Ганнона. И знаешь ли где? В океане! Ведь я плавал на одном из его кораблей и достиг той части Ливии, которую называют Южным Рогом. Теперь ты мой гость.

   — Гостю не следует засыпать хозяина вопросами, — отозвался Пифагор, — но удовлетвори моё любопытство. Ты прибивал над дверью пластинки. Что на них написано?

   — На этих пластинках на этрусском и финикийском языках сообщается, что и это посвящение, и эти храмовые дары пожертвованы Уни-Астарте мною, правителем Тефарием Велианой, во время обряда вбивания гвоздя по божественному определению. Тебя, конечно, интересует, что это за праздник вбивания гвоздя, ведь вы, граики[74], такого не знаете.

   — Конечно!

   — Каждый год мы вбиваем в стену внутренней части храма близ статуи богини Уни, владычицы всякого роста, в том числе и возрастания времени, золотой гвоздь. Другие гвозди, с более крупной шляпкой, обозначают века жизни нашего, как и любого другого, города, где почитают Уни.

   — Я понимаю, что у каждого города, как и у нас, своё летосчисление. Но ведь века-то одинаковы, по сотне лет!

   — О нет! — снисходительно улыбнулся лукумон. — Века нам, расенам[75], посылают боги, давая знамение, когда кончается один век и наступает другой. Последний наш век длился сто двадцать три года. Последний годичный гвоздь этого века — пока сороковой, и никому не ведомо, когда гвоздь его завершит. Однако известно, что нашему городу определено девять веков. Я вижу, тебя это удивляет, Пифагор.

   — Я не нахожу слов, лукумон. Того, что ты сейчас раскрыл, хватит мне на многие дни раздумий. Разреши, я буду в дальнейшем, подобно моим кротонским ученикам, давшим обет молчания, просто слушать.

   — Молчания? — повторил лукумон удивлённо.

   — И неразглашения. Ибо сказанное тобою, как мне кажется, принадлежит к тайному знанию, ради которого я и прибыл в твою удивительную страну.

Сколоты

Весть о строительстве моста через Истр не застигла царя сколотое Иденфирса врасплох. Он знал через лазутчиков о планах Дария, когда ещё не были закончены работы на Геллеспонте. Один из них сразил акинаком эллина, главного строителя деревянной дороги — так сколоты называли мост. Иденфирс тотчас послал гонцов к царям тавров, агафирсов, гелонов, будинов, савраматов, андрофагов. Гонцам было приказано передать следующее: «Люди! Можете держаться в стороне, если хотите стать рабами персов. Покорив нас, персидский царь не успокоится и не даст вам пощады. Объединитесь со мной, и мы победим».

Возвратившиеся гонцы сообщили, что цари гелонов, будинов и савраматов обещали оказать помощь, цари же остальных племён под разными предлогами отказались, заявив, что примкнут к сколотам, если персы вступят в их пределы.

И призвал к себе Иденфирс сына своего Скопасиса, и сказал ему:

   — Отступай, засыпая колодцы и источники, сжигая траву, держась на расстоянии дневного перехода от персов. Заманивай их в земли тех, кто отказался нам помочь, чтобы заставить их, глупцов, воевать против собственного желания. Пусть то же самое делает и брат твой Таксакис. Кибитки с женщинами и детьми, а также весь скот, кроме необходимого для пропитания, пригони ко мне сюда. Я должен остаться здесь, ибо чувствую, что меня вскоре призовёт к себе Таргетай.

И упал Скопасис в ноги отцу, и пообещал ему пролить на его тризне кровь сотен пленников, и положить с ним на ложе трёх его младших жён, и насыпать юрту из земли, какой не было ни у кого из сколотских владык.

Мы, расены

На всю жизнь запомнил Пифагор дверь храма Уни с золотыми пластинками над притолокой. Через нёс он вступил в тирренский мир, который поразил его своей самобытностью и возбудил прежнюю яростную жажду познания.

Во дворце Тефария Велианы его удивил мегарон — нет, не своими размерами или убранством, а тем, что он получал свет через квадратное отверстие в потолке, а в дождливые дни и влагу, собиравшуюся в расположенный внизу бассейн. Тиррены понимали, что нельзя отгораживаться от того, что посылает людям небо. Сквозное отверстие в потолке и кровле было «окном к богам», так назвал его лукумон, приводя примеры того, как и когда было необходимо удалять требующие очищения предметы через это окно. В том же мегароне рядом с алтарём находился шкаф, как показалось Пифагору, с идолами. Но выяснилось, что это восковые маски предков. Подойдя к ним, лукумон показал своего прадеда, одержавшего победу над лигустинами у истоков реки Тиферин, что прибавило к его имени прозвище Тефарий.

Пифагор обратил внимание на то, что тиррены не произносили звонкого «б», — потом он узнал, что и в тирренском алфавите, (Имеющем, как и эллинский, финикийское происхождение, нет «беты», поэтому вместо «Тибр», «Тиберии» они говорят «Тифр», «Тиферин». Дед Тефария Велианы — лукумон его хорошо помнил — прославился сооружением дороги, соединявшей Церы с Ромой, отец — заключением союза с Картхадаштом и совместной с картхадаштцами победой над фокейцами близ Алалии.