Мир до и после дня рождения - Лайонел Шрайвер

После финала они ужинали в «Оскаре». Запланированное празднество свелось к тихому вечеру вдвоем, дававшему возможность зализать раны. У них появилась традиция заказывать гребешки с кремовым соусом из шафрана, окуня со сморчками и шпинат.

— Все разумно, — произнесла Ирина, когда принесли закуски. — Если победа в Гран-при что-то для тебя значила, то и второе место значит тоже.

Рэмси размял вилкой гребешок.

— Второе место значит только то, что я проиграл.

Ирина вытаращила на него глаза:

— Неспособность испытывать радость ни от чего, кроме полной победы, прямой путь к несчастной жизни. И что ты считаешь полной победой?

— Триумф в Крусибле, — не задумываясь ответил Рэмси.

— Думаю, нам стоит поговорить о чем-то помимо снукера.

— О чем это?

Ирина вгляделась в его лицо. Нет, он не шутил.

Во время череды победных серий их разговоры за ужином представляли будущую жизнь путешествием по бескрайним просторам с остановками у озер и в тени рощиц. В них прятались проблемы, такие как противостояние Рэмси с родителями и его твердая убежденность, что выход возможно найти в смерти одного из них; отдаление Ирины от большого искусства; отвратительная манера ее сестры, излишняя забота из чувства вины («Убийство из лучших побуждений, — заметила Ирина, — все равно убийство»); желание Ирины побывать в России и ее странное огорчение из-за отсутствия опыта жизни в Советском Союзе; смешные поступки некоторых женщин-фанаток, готовых путешествовать из города в город за Рэмси Эктоном, чтобы только попасть в постель к своему кумиру. Была и одна роща, которую Ирина предпочла бы обойти стороной, — в ней скрывалось беспокойство по поводу того, как Лоренс переживет ее уход. За исключением некоторых моментов, путешествие представлялось легким и бодрящим. И теперь, когда Доминик, как было сказано, «превзошел самого себя» (с точки зрения Ирины, весьма любопытная концепция, ибо человек всегда делал бы все лучше, если бы знал как), Рэмси словно рухнул в яму.

— Мы могли бы поговорить о том, что, несмотря на роскошь этого отеля, я мечтаю скорее вернуться домой.

Рэмси пронзил ее острым взглядом:

— К Лоренсу?

— Нет же, дурачок. На Виктория-парк-Роуд. Помнишь еще этот адрес? Там находится твой дом.

— И когда, ты полагаешь, это случится?

— Завтра, думаю.

— Завтра начинается чемпионат «Бенсон и Хеджес» в Молверне.

Ирина от неожиданности уронила вилку.

— Молверн. Где находится этот чертов Молверн?

— Не думай об этом. Джек все организует.

— Как долго продлится турнир? — сдавленным голосом спросила она.

— Двенадцать дней.

— О! — Соус с шафраном сегодня казался ей невкусным — возможно, просто надоел. — А что после — после Молверна?

— Чемпионат «Ливерпуль Виктория» в Престоне, разумеется.

— «Разумеется», — вспыхнула Ирина. — И сколько у тебя будет свободного времени между Молверном и Престоном?

— М-м-м, — задумался Рэмси, пережевывая гребешок. — Между финалом на «Бенсон и Хеджес» и первым раундом в Престоне? Три-четыре дня. Посмотри в графике. Или спроси Джека.

— А когда у тебя будут выходные?

— Давай прикинем. Между Престоном и «Джерман оупен» в Бингене-на-Рейне есть неделька. Полных две недели на Рождество. И мы еще не решили, будем ли принимать участие в «Чайна оупен» в этом году.

— Прошу тебя, скажи, что «Чайна оупен» проходит на Лестер-сквере.

— В Шанхае, — весело отозвался Рэмси. — В принципе, если мы не поедем, можно урвать несколько деньков в конце февраля. Но если все же решимся участвовать, то глупо будет не поехать сразу после Шанхая в Бангкок на «Таиланд мастере».

— Возможно, я что-то упустила, но когда заканчивается вся эта суета?

— В мае. После чемпионата мира.

— В мае. Сейчас октябрь.

— Есть еще выставочные турниры, но они на мое личное усмотрение.

— Рэмси, я не смогу ездить с тобой на все соревнования. У меня тоже есть работа. — Несмотря на то что ему нравились ее работы, он, кажется, никогда серьезно не относился ни к ней самой, ни к результату. Однако Ирина с облегчением вспомнила, что ее паспорт лежит в сумочке со времен последней поездки на Брайтон-Бич.

— Но ты должна! — воскликнул Рэмси. — Без тебя я не смогу играть!

— Ты тридцать лет играл без меня.

— Тогда возьми работу с собой. У нас бывают дни простоя.

Которые они тратили на секс, разговоры, выпивку и — опять на секс. Неудивительно, что Ирина сомневалась, что сможет заставить себя рисовать, закрывшись в гостиничном номере.

— Может быть, — задумчиво произнесла она. — Ты всегда так много играешь?

— Тебе лучше знать. Мы неплохо с тобой играли наверху. — Он потянулся через стол и взял ее за руку. — Знаешь, когда я уезжал в Борнмут, думал: никогда тебя не увижу. Я прикинул, зачем тебе удирать от Лоренса — умного, порядочного человека, который никогда не поднимал на тебя руку, к безалаберному игроку в снукер? Поэтому сказал Джеку, чтобы ставил меня на все турниры. Мне было нужно отвлечься от тебя и не впасть в отчаяние.

Теперь я во всех плей-листах. Но это не так строго. Я с одиннадцати лет живу по этой схеме. Мои родители считали, что, если ребенок увлекается снукером, он ничуть не лучше малолетнего преступника. Для того чтобы поднять входную плату на юниорские турниры, мне приходилось теснить более старших на матчах в «Рейкерс». Мне не раз доставалось, ведь им не нравилось проигрывать пятерку самоуверенному малокососу. Мне было тогда очень одиноко. У меня никогда не было близкого человека. Так случилось, что Джуд ненавидела бильярд, ненавидела игроков в снукер, всех, кроме меня, и ненавидела турниры, по которым ей приходилось таскаться. Я не могу заставить тебя ездить со мной и пойму, если ты откажешься. Но если в жизни есть хоть немного справедливости, мне должна наконец попасться птичка, готовая поднять со мной бокал после шести часов стояния у стола.

— У меня есть своя жизнь, — мягко возразила Ирина.

— Разумеется, лапочка. — Его пренебрежительный тон давал понять, что он ни в чем подобном не уверен. — Давай разберемся с одним турниром. Ведь в Молверн ты можешь со мной поехать?

— Хорошо, — неохотно согласилась Ирина. — Но только в Молверн.

Они унеслись из «Ройял Бат» уже на другом лимузине, и Ирина, страдавшая от легкого похмелья, так толком и не поняла, где находится Молверн. Где-то недалеко от Вустершира, который она почти не успела посмотреть, поскольку жила в графике игра всю ночь, сон весь день, а посему у нее в памяти он запомнился не местностью, а соусом для стейка.

Несмотря на то что Ирина не помнила о данном обещании сопровождать Рэмси на все турниры, в скором времени она обнаружила, что находится в Престоне, словно провела время на «голопалубе», как в сериале «Звездный путь». Вечером, когда матчи были сыграны, Ирина приходила с отчетом в «Суарес» — бар на углу у Ратушной площади; видимо, необходимость пропустить три-четыре рюмки с ребятами тоже была пунктом ее должностной инструкции. Ей нравилось думать, что у нее стало лучше получаться поддержать беседу о снукере, хотя она по-прежнему находила тему скучной. Поэтому к концу недели она сняла с себя все обязательства, испытывая в равной степени облегчение и удовлетворенность.

— Знаешь что, голубушка, — сурово начал Рэмси, когда они вернулись в свой номер. — Говоря о предстоящих состязаниях, ты должна следить за словами. Со стороны кажется, что все мы друзья-приятели, но существует и жесткая борьба, не забывай об этом.

— Что же я сказала? — спросила Ирина, пропустив слова «на этот раз».

— Я о твоей болтовне на тему чемпионата мира.

— То, что ты проиграл шесть из них, общеизвестный факт. Это не твоя личная тайна. Клайв Эвертон упоминает об этом каждый раз, когда комментирует твою игру.

— Из твоих уст это звучит совсем по-другому.

— Раз уж ты подслушивал, должен знать, что я сказала.

— Я не подслушивал, я слышал.

— Я сказала, что принято считать шесть поражений серьезным испытанием для человека, желавшего слишком многого или недостаточно стремившегося к достижению цели, крушением надежд под давлением обстоятельств. В общем, во всем виноват спортсмен. Я же отметила, что все эти шесть матчей ты проиграл по разным причинам, а сложившееся впечатление не больше чем иллюзия. Я сказала, что иногда ты не выполняешь удар просто потому, что не выполняешь, и точка. Это происходит не по причине того, что мать тебя не любила, или ты ненавидишь себя, или испытываешь страх перед успехом. Я сказала это, чтобы увести разговоры о тебе в другое русло, я полагала, ты оценишь мои старания.

— Попытка удалась, голубушка. Теперь все думают, что даже женщина Рэмси Эктона считает, будто он выдохся. Ты меня унизила.