Преисподняя - Владимир Гоник

Справившись с оцепенением, они неожиданно обнаружили, что залиты кровью. Хартман одной рукой вытирал лицо и недоумевая разглядывал окровавленную ладонь: рану он не находил, а догадаться, что это чужая кровь, не умел.

Несчастный альбинос лежал рядом на обочине, неестественно мятый, будто и не человек вовсе, а тряпичная кукла: схваченная стальным браслетом рука висела изогнуто, как сломанная ветка.

Мальчишка был мертв. Страшный удар убил его на месте. И теперь Хартман был прикован к мертвецу, который не отпускал его ни на шаг.

- Спроси у него, можно ли им что-нибудь объяснить? - предложил Ключников, но Бирс не стал переводить.

Он расстегнул наручники, американец не обратил внимания; было заметно, как он бледен и как растерян.

- Он хотел меня убить? - скованно спросил Хартман после некоторого молчания.

- Хотел, - кивнул Бирс.

- Зачем?

- Он считал вас врагом.

- Но... такой ценой? - искренне недоумевал Хартман, стараясь уразуметь непостижимую для него загадку.

Где было ему, американцу, понять фанатизм этой неистовой веры? И как мог он, рожденный и выросший вдали, осилить умом людоедскую суть этой идеи? Идеи, которая требовала от человека все во имя своя, даже жизнь.

- Значит, если б не я, он остался бы жив? - спросил Хартман.

Вывод американца едва не сразил Антона наповал.

"Мать честная! - подумал Бирс. - Вот чем мы отличаемся от них. Вот в чем мы не сойдемся никогда. Любой из нас проклянет врага. Любой из нас крыл бы убийцу последними словами. Этот винит себя. И в чем?! В чем?!"

Это тем более выглядело странно, что Бирс помнил другого Хартмана: самоуверенного, если не сказать - самодовольного, неизменно стремящегося к первенству.

Неужто это был тот самый Хартман? Не ведающий сомнений Хартман-победитель, которого он знал? И неужели таким он был только там, у себя, в Америке, а здесь, на этой земле он вдруг задумался о душе?

20

По шахтному телефону Бирс из тоннеля позвонил диспетчеру, известил его, где они оставят тело убитого. Он не стал докладывать о Хартмане, все равно того некуда было деть, приходилось брать с собой; диспетчер передал приказ командира: не выходя на поверхность, двигаться в сторону Чертолья, проверить по пути коммуникации и ходы сообщений.

Не доходя до станции "Китай-город" они свернули в Кулишки, откуда подвалами пробрались в Никитники. Здесь повсюду, вплоть до Ильинки, на многих уровнях под землей располагались хорошо оборудованные и обустроенные убежища коммунистической партии, связанные тоннелями с Кремлем и Лубянкой, однако разведчики направились в другую сторону. Глубокие, нескончаемые склады старинных торговых подворий на Варварке и в Рыбном ряду напоминали подземный город: в двух уровнях, одна под другой, тянулись длинные галереи с каменными сводами и высокими арками, от которых в стороны уходили двухэтажные переулки.

Приходилось быть начеку. Бирс и Ключников настороженно озирались, освещая сильными фонарями бесконечные аркады, проемы, каменные столбы и колонны. Пахло сыростью, гнилью, луч фонаря то и дело выхватывал из темноты горы мусора.

- Здесь мог получиться прекрасный торговый центр, - заметил на ходу Хартман. - Туристы обожают такие места.

Антон перевел его слова Ключникову.

- Кто о чем, а вшивый о бане, - усмехнулся Сергей.

- Ты напрасно. Он бы живо навел здесь порядок, - возразил Антон, зная твердо: уж кто-кто, а Хартман наверняка превратил бы это место в рай для туристов.

В Зарядье разведчики обошли стороной расположенный под гостиницей гигантский бункер глубокого заложения. По сведениям, которые Першин оценивал как недостоверные слухи, посредством транспортного тоннеля бункер сообщался с расположенным неподалеку от Можайска подземным штабным центром военно-морского флота.

Из Зарядья давний полузасыпанный ход вел к церкви Покрова "что на рву", можно было попытаться проникнуть в церковный подвал, откуда другой ход вел в Кремль, но разведчики решили, что риск слишком велик: ход в любой момент мог обвалиться.

Кирпичная галерея привела их в обширные склады под верхними торговыми рядами. Здесь разведчики с немалым трудом нашли коридор, соединяющий подземную систему с тоннелем, идущим от Старой площади в Кремль.

В подземельях Кремля ничего не стоило заблудиться. Современные секретные объекты опускались, похоже, к центру земного шара, во всяком случае, чтобы добраться вниз, следовало горизонт за горизонтом преодолеть не одну сотню метров глубокой шахты. Бетонные штреки, тоннели и коридоры во всех направлениях прорезали подземное пространство, задевая старинные ходы и погреба, вспарывая древние арсеналы, тайники и колодцы.

Изрядно проплутав, разведчики у основания Боровицкого холма выбрались к подземному руслу Неглинки, откуда рукой подать было до Чертолья.

Ведя поиск, отряд от Земляного города или Скородома, ограниченного Садовым кольцом, постепенно приблизился к Бульварному кольцу. Пройдя под землей Охотный ряд, Воздвиженку, Арбат и Остожье, они вышли к исходным рубежам: теперь поиски следовало вести между Знаменкой и Пречистинским бульваром, с третьей стороны текла Москва-река.

Это было странное место, дурная слава которого тянулась с незапамятных времен. Московская молва спокон веку нарекла его Чертольем и связала с темными силами: немногие люди осмеливались здесь жить, случайные прохожие испытывали смутное беспокойство. Убравшись отсюда, человек испытывал заметное облегчение, словно душу отпустили на покаяние.

Преследуя противника, отряд оказался в старом Ваганькове под прекрасным и знаменитым домом, который стоит здесь с восемнадцатого века. Прежде на этом месте располагалась усадьбы царя Ивана IV, который помимо того, что имел грозный нрав, был крупнейшим магом, чернокнижником и чародеем. Еще раньше на холме стоял дворец его прапрабабки, великой княгини московской Софьи. В старом Ваганькове, названном так по той причине, что первыми здесь поселились шуты и скоморохи - ваганты, вниз на немыслимую глубину уходит гигантский белокаменный колодец, от которого в разные стороны расходятся коридоры; весь ваганьковский холм прорезают древние кирпичные галереи.

Спустившись под холм, отряд вышел в подземелья Ленивки и Лебяжьего переулка, откуда старые, выложенные растрескавшимся белым известняком ходы направлялись к упрятанным под землю Неглинке и кремлевским погребам, и в другую сторону, к бассейну, где стоял прежде храм Христа Спасителя, а еще раньше - женский Алексеевский монастырь.

Чертолье было изрезано внизу на разных уровнях, с каждым днем отряд спускался все ниже.

В темноте Бирс и Ключников, задыхаясь, ползли по узкому земляному лазу. Они не зажигали фонарей, чтобы не превратиться в мишени, и ползли в кромешной черноте, как кроты; иногда сверху падали комья глины и осыпался песок, они замирали с опаской, страшась обвала; пережидая, лежали ничком, уткнувшись носами в землю. Хартману они приказали держаться сзади, но он то и дело приближался, норовя оказаться рядом; им приходилось орать на него, чтобы он отполз в безопасное место.

Здесь полным-полно было таких лазов, нор, ходов, отрытых повсюду на большой глубине. Пройти их стоило большого труда. Иногда из темноты раздавался выстрел или автоматная очередь. Если бы не бронежилеты и шлемы из титановых пластинок, их давно уже перебили бы. Часто случались обвалы: порода внезапно рушилась, продвижение замедлялось, пока саперными лопатками откапывали проход.

Им казалось, они здесь давно. Мокрые от пота, надсадно дыша, они час за часом продвигались под землей все дальше и дальше, принимая иногда бой: огонь вели на поражение, зная, что пленных не будет, поливали очередями невидимую в темноте цель. Если быстро подавить сопротивление не удавалось, Першин давал команду, и сопло ранцевого огнемета выплевывало огненную струю, которая яркой дугой прорезала темень.

К ночи отряд выбрался к штреку с бетонным покрытием. Отсюда отходили боковые коридоры, которые, в свою очередь, делились, образуя лабиринт. Дорогу часто преграждали стальные двери, задраенные наглухо на винтовые запоры; каждую дверь приходилось открывать с помощью взрывчатки.

От непрерывной стрельбы замкнутое пространство заполнили пороховые газы, копоть и цементная пыль - дышать было нечем. Частые выстрелы с особой силой гремели в сдавленной бетоном тесноте, пули с оглушительным звоном били по стенам, выбивая мелкую крошку, все оглохли, ушам было больно, и казалось, разламывается голова.

Время от времени стрельба прекращалась, противник менял позицию, и отряд переходил на бег, чтобы не дать ему оторваться. Грязные, оглохшие, мокрые от пота, задыхающиеся, с камуфляжной краской и копотью на лицах, они тяжело бежали с автоматами наперевес, гул и грохот катились бетонными коридорами, грузный топот сотрясал стены, будто не люди бежали, а стадо буйволов.