Перстень альвов, кн. 1: Кубок в источнике - Елизавета Дворецкая

Ормкель говорил так уверенно и убедительно, что дружина восторженно заревела в ответ. Молчал только Бьёрн, вжимая голову в плечи. Если дальше так пойдет, то Бергвид, чего доброго, надумает пойти на Вигмара Лисицу войной, и тогда Бьёрну придется выбирать… Вернее, выбираться самому. О выборе речи не идет, не такой уж он закоренелый негодяй, чтобы поднять оружие против родного отца, который ничего плохого ему не сделал… Просто придется тайком уходить отсюда… Бежать от Бергвида, как бежал от отца… Если не удастся отговорить его. Асольв, провожая воспитанника в поход, как раз очень надеялся, что присутствие Бьёрна в дружине Бергвида несколько уменьшит вражду между морским конунгом и хёвдингом Железного Кольца.

– Ну, я вижу, у тебя завелся советчик получше меня! – язвительно воскликнула фру Хильдвина и метнула на Ормкеля блестящий от гнева взгляд. – Раз ты так полюбил фьялля и во всем ему доверяешь, то мне лучше помолчать. От меня ты больше не услышишь ни слова! Напрасно я потратила шесть лет, пытаясь вразумить тебя хоть в чем-то! Ты слушаешь фьяллей, которые хотят делать свои дела твоими руками! Раз так, то мне лучше не вмешиваться!

– Да, тебе лучше помолчать! – крикнул Бергвид, пропустив мимо ушей намек, который мог бы на многое открыть ему глаза. Его досада на жену была так велика, что он стал бы спорить с ней, что бы она ни сказала. – Шесть лет ты изводишь меня советами и наставлениями, а я не нуждаюсь в твоих наставлениях!

– Больше их не будет! Хоть повесься на мачте своего «Быка», мне нет до тебя дела!

– Я знаю, что тебе нет до меня дела! Тебе ни до чего нет дела, кроме себя самой! А меня ты никогда не любила!

– Я? – Хильдвина изобразила на своем белом, румяном лице язвительное удивление. – Я не люблю тебя? А за что мне тебя любить? За то, что я таскаюсь с тобой из усадьбы в усадьбу, как нищая бродяжка? За то, что не знаю, будет ли у меня завтра кусок хлеба? За то, что ты вечно споришь со мной, бранишь меня, когда я хочу помочь тебе разумным советом? Я вышла за тебя замуж, когда я была самой красивой и знатной невестой на Квиттинге, я принесла тебе приданое, я старалась помочь тебе всеми силами, а что я получила взамен? Брань, попреки и неблагодарность! За что мне любить тебя? Богиня Фригг!

– Если бы ты умела любить, ты никогда бы не спрашивала за что! – с горьким упреком ответил Бергвид, глядя на Хильдвину с презрением, как будто перед ним была не молодая и прекрасная женщина, а какое-то чудовище. – Если бы ты умела любить! В твоем сердце нет ничего, кроме гордости, зависти и злобы! Ты холодна, как лед Йотунхейма! Неблагодарность! Любовь – это когда готовы все отдать в обмен на самую черную неблагодарность! А ты не умеешь любить, ты умеешь только гордиться собой! Ты самодовольна, высокомерна и заносчива, ты считаешь себя одну всегда правой! Ты замучила меня своими поучениями! Ты ворчлива и занудлива, как старая бабка! Ты…

– Вот оно как! – Хильдвина вскочила с места, не в силах больше выносить это. Ее лицо побелело от ярости, глаза засверкали, руки с золотыми браслетами сжались в кулаки. – Вот оно что! Я самодовольна! Я высокомерна! Я не умею любить! Посмотри на себя! Это ты себя одного считаешь правым и никого не слушаешь, даже если разбираешься в деле, как заяц в рунах! Приди к тебе сам Один, ты и его назовешь дураком, не смеющим тебя поучать! Ты правильно сказал! Черная неблагодарность! Только ее-то я от тебя и видела за все эти шесть лет! Кто ты был, сын рабыни, выросший в хлеву, конунг без земли и дружины, без корки хлеба, без тухлой селедки! Я вышла за тебя замуж, я принесла тебе приданое, я дала тебе уважение людей! Я видела от тебя одну черную неблагодарность, и ты еще меня упрекаешь, что я не умею любить! А ты-то умеешь любить? А ты-то в своей жизни полюбил хоть одно существо, кроме самого себя? Да ведь для тебя весь свет состоит из подлецов и предателей! Даже твоя мать, о которой ты столько кричишь, – да разве ты любил ее? Ты бросил ее умирать в рабстве, а сам отправился за подвигами и славой – думаешь, я не знаю, как это было!

– Молчи! – Бергвид стремительно вскочил с места, так что меч Рагневальда отлетел к середине палаты и со звоном ударился о камни очага. – Не смей! Это ложь! Гнусная ложь, которую распускают мои враги!

– Ты и ей отплатил черной неблагодарностью за все, что она для тебя сделала! – яростно продолжала Хильдвина, и люди вокруг них забились в ужасе по углам, ожидая, что сейчас Бергвид убьет и ее, и всех, кто попадется. – Она на руках унесла тебя от фьяллей – и ты должен был на руках унести ее от Вебранда, когда сам ушел оттуда! Она пятнадцать лет делилась с тобой своими рабскими корками, чтобы ты вырос сильным и мог отомстить! Она спала с хозяином, чтобы тебе жилось легче! Думаешь, я не знаю, как это было! А когда твой час пришел, ты бросил ее, потому что она больше ничем не могла тебе помочь!

– Это ложь! Чтоб молния сожгла твой язык! Я мщу за нее! Я отомстил за нее всем тем, кто виноват в ее участи, и буду мстить, пока я жив! – кричал Бергвид и колотил себя по груди, где блестело ожерелье из зеленых стеклянных бусин – память о матери.

– Ну, поплыли! – вдруг спокойно, только с досадой сказала фру Хильдвина и ушла из гридницы.

Про месть она слышала уже столько раз, что прибавить было нечего. После этой бурной и жестокой ссоры, еще чувствуя болезненное жжение в душе после услышанных оскорблений, она хотела побыть одной.

Бергвид знаком велел поднять меч Рагневальда и убрал его в ножны. Руки конунга дрожали, пот капал с побледневшего лица прямо на ножны из дорогой цветной кожи с золочеными накладками. Чьи-то боязливые руки подали ему новый рог; Бергвид жадно выпил, проливая пиво на грудь, и отбросил рог в сторону.

– Я… сумею… найти себе друзей… – пробормотал он, с трудом приходя в себя и стараясь прогнать из памяти только что произошедшее. – Без всяких… Очень нужно… Подойди сюда! – Он сделал знак Бьёрну.

Бьёрн подошел довольно твердым шагом, но в коленках у него ощущалась слабость, в груди шевелился холодок, сердце как-то ухало и замирало. Но напрасно он беспокоился – Бергвид сейчас совершенно не помнил ни как его зовут, ни откуда он родом.

– Ты возьмешь подарки для своего отца… Асольва Непри… знанного… – с трудом выговорил Бергвид, и Бьёрн, удивившийся было, сообразил, что Бергвид принимает его за сына Асольва. В его отуманенном сознании лицо Бьёрна связывалось именно с Асольвом и вестями о его дружелюбии. – Ему и всей семье. Я умею награждать моих друзей. Возьми это… – Он вяло обвел рукой стол, уставленный разным добром, и сундук с тканями, и Бьёрн не понял, что же ему предлагают взять. – Возьми светильники, и серебряные кубки, и тот розовый шелк… которые тут свиньи попирают копытами… – Он горько усмехнулся, вспомнив, как жена наступила на шелк, но сейчас у него не хватало сил даже на ярость. После дикой вспышки он всегда оставался без сил. – И еще…

Дрожащей рукой Бергвид снял с шеи ремешок, на котором покачивался перстень с тяжелым красным камнем.

– Отдай это своей сестре… – велел конунг и вложил перстень в руку опешившему Бьёрну. – Я хочу, чтобы это было у нее… У той, которая понимает меня… Мои друзья, у которых есть сердце, понимают меня… А кто меня не понимает, тот вовсе мне не друг… Таких я не хочу знать. Мне не надо такой жены! – с твердой злобой окончил он, ненавидяще глядя на дверь девичьей, за которой скрылась Хильдвина.

Бьёрн сжал перстень в ладони и непроизвольно кивнул. Он был так потрясен и всем случившимся, и подарком, что не мог выговорить ни единого слова. Речи разгневанной Хильдвины все перевернули вверх дном и представили Бергвида конунга совсем в другом свете. Но Бьёрн еще не опомнился и не понял, что ему думать и как вести себя дальше.

Одно он знал точно: ему хотелось уехать от Бергвида, и как можно скорее. Если тот собрался в поход на Вигмара, то сыну Вигмара в его дружине делать нечего. И поручение пришлось весьма кстати. Нет, Бьёрн не собирался обманывать доверие конунга и ехать намеревался действительно к Асольву, в Кремнистый Склон. А уж оттуда послать кого-нибудь с предупреждением Вигмару. Показываться ему на глаза самому, пожалуй, пока не стоит…

Лето проходило, «высокий» месяц повернул к концу. В лесах вырастали грибы, созревала черника. Женщины часто ходили теперь по окрестным склонам с корзинами и деревянными ягодными гребнями. Их стайки всегда провожал кто-то из дружины: у Вигмара Лисицы со времен первой войны было заведено, чтобы женщины не удалялись от усадьбы одни. Хирдманы охраняли их в лесу от «врагов и нечисти», а по большей части от змей, которых в черничниках водилось гораздо больше, чем хотелось бы.

Вообще-то ягодные прогулки считались делом подростков и парней помоложе, но Лейкнир не обращал внимания на эти мелочи и всегда сам провожал Альдону. Альдона собирала чернику, а он ходил вокруг, выискивал кочки, где побольше ягод, и шуршал в них длинной палкой для уверенности, что там не притаилась серая, черная, коричневая гадюка с грозным зигзагом на спине.