Перстень альвов, кн. 1: Кубок в источнике - Елизавета Дворецкая

Мелкая зыбь качала корабли, и, похоже, она укачала слэттов до того, что они перестали понимать происходящее. У Бергвида было меньше людей, чем у Рагневальда, но почему-то во всех схватках на том или другом корабле квитты одерживали верх. Сам великан Рагневальд, с красным от ярости лицом, с дико горящими глазами, размахивал длинным мечом. Встретившись с его сероватым клинком, прочные щиты, окованные железом, разлетались, как глиняные, железные мечи и наконечники копий оказывались разрубленными, как дерево. Рагневальд двигался по кораблю и как вихрь сметал всех перед собой – своих и чужих, почему-то утратив способность отличать тех от других.

И не его одного вдруг поразило боевое безумие. Там и здесь можно было видеть, как слэтты яростно сражались между собой, а того, кто одерживал верх, тут же укладывал квиттингский клинок. То и дело слышались тяжелые всплески от падения в воду тел, и немногие из тех, кто попал в воду живым, сумели добраться до недалекого берега. Постепенно битва замирала, слэттов оставалось все меньше. Только десятка полтора, вовремя попав за борт, сумели выплыть на берег и оттуда, свободные от оков боевого безумия, смотрели, как гибнет остаток их дружины. Наконец только Рагневальд еще сражался, и многим квиттам не удалось уйти от его страшного меча, пока навстречу ему не вышел сам Бергвид.

Он намеревался сам окончить битву, как подобает вождю. Силой и опытом Рагневальд превосходил своего молодого противника, но они ему не помогали: исступленно размахивая мечом, он не видел, куда и как бьет. Его багровое лицо застыло, глаза со зверским выражением смотрели куда-то в пространство, и, казалось, в воображении он бился с чудовищем наподобие дракона Фафнира.

Бергвид же отлично видел своего противника; его лицо было возбужденно-яростным, но глаза смотрели остро и осмысленно, он бился нетерпеливо и тем мешал себе покончить с делом быстрее. Шаг за шагом он теснил Рагневальда к борту, тот отступал, а Бергвид ловил возможность для одного, последнего удара. Рагневальд отбивался все более слабо, его лицо было обращено куда-то к небу, он даже не пытался увидеть своего противника и, похоже, вообще забыл о нем; жить ему оставалось считанные мгновения. Он коснулся края скамьи, покачнулся, и тут же Бергвид нанес ему удар по шее; Рагневальд упал лицом вниз, и возле его плеча по доскам корабельного днища потекла кипящая темно-красная кровь.

– Теперь отомщена обида моего отца! – почти неразборчиво выговорил Бергвид и всей тяжестью оперся на клинок, как будто этот последний удар истощил его силы до конца.

Он тяжело дышал, мокрые черные волосы прилипли к побледневшему лбу, а в темных глазах мерцало упоение местью, успокоение, словно он сделал главное дело своей жизни и теперь может умереть.

Бьёрн отвернулся. Было сделано славное дело, но почему-то его мутило, как при виде величайшего позора.

Оба корабля подвели к берегу, и морской конунг осмотрел свою добычу. Тело Рагневальда само по себе могло послужить хорошей наградой удачливому бойцу: дорогая одежда была попорчена, но золоченая гривна на шее, браслеты и перстни, пояс в серебре, дорогое оружие и доспех стали завидной добычей. Все это принадлежало по праву Бергвиду, и каждую вещь, как только ее снимали с тела, он тут же отдавал кому-то из своих людей. Серебряный пояс достался Бьёрну. Тот не считал, что заслужил такой дорогой подарок, поскольку в битве не усердствовал. Он подозревал, что эти слэтты, скорее всего, те самые, которых ждут отец и Альдона. Но вслух он этого не сказал, а Бергвид вялым взмахом руки отмел его сомнения.

– Я награждаю за преданность, а подвиги успеются! – сказал он. – Тот, кто предан мне, заслуживает лучшую награду.

Сейчас, после битвы, Бергвид конунг выглядел утомленным и измученным: силы его подорвало не столько само сражение, сколько напряжение духа. После недавнего воодушевления, после вспышек ярости и силы его как будто подменили: он побледнел, из-за чего его загорелая кожа приобрела какой-то неживой оттенок, даже отливала зеленью на висках, глаза потухли, речь замедлилась, движения стали вялыми. Бергвид сидел на краю корабельной скамьи, свесив кисти рук и даже не трудясь смыть с них сохнущую кровь. В ответ на радостные крики своей дружины он иногда поворачивал голову, но тут же, казалось, снова обо всем забывал.

А у его верной дружины появились поводы радоваться. Такой богатой добычи им давно не случалось брать. У всех убитых или раненых слэттов было отличное оружие, много украшений, которые теперь перешли к победителям. Щиты пострадали в битве, много копий ушло на дно, но если кому-то из квиттов не хватало хорошего меча или шлема, то теперь он мог их получить.

С трудом взломав замки на двух больших сундуках, даже много повидавшие Бергвидовы хирдманы застыли в изумлении и послали за своим вожаком. Такие богатства встречаются редко: дорогие ткани, пестреющие всеми красками радуги, такие тонкие, что к ним не решались прикоснуться загрубелые руки; большие серебряные блюда, украшенные позолотой, чернью, чеканкой, цветными камнями; красивые бронзовые светильники, отлитые в виде то корабля, то лебедя с расправленными крыльями, то вепря с огромными янтарными клыками; седла и уздечки из лучшей цветной кожи, украшенные бирюзой, которая предохраняет всадника от падения. Имелись здесь и ковры из цветных нитей, и ларцы, отделанные резной костью, и небольшая шкатулка с женскими украшениями. Бьёрн утвердился в своих неприятных подозрениях: это явно были те самые подарки, которыми Хельги ярл обещал закрепить обручение с Альдоной. И вот теперь он, брат невесты, принимает участие в разграблении ее подарков и разрушении надежд! Хороший брат, нечего сказать!

– Все это будет ваше! – устало приговаривал Бергвид, равнодушно глядя на пестроту и блеск добычи. – Нам нужно вернуться в усадьбу и восстановить наши силы… Там мы решим, кто чего заслужил…

Мертвых и раненых сбрасывали в море, и они шли на дно, чтобы через несколько дней тела их могли всплыть и волны рассеяли бы их по длинной полосе побережья к ужасу местных жителей.

– Примите мои жертвы, властители моря, Эгир и Ран! – приговаривал Бергвид, стоя на скамье и с высоты глядя, как тела переваливают через борт. – Примите мои жертвы, Всплеск, Вал и Волна, Бурун и Прибой, Рябь и Голубка, Небесный Блеск и Кровавые Волосы… Примите мои жертвы и не забудьте помочь конунгу Морского Пути, когда судьба снова приведет его… исполнить долг мести… отомстить моим врагам…

Тело Рагневальда волокли к борту втроем; перед тем как столкнуть его в воду, один из троих хирдманов решил проверить, нет ли на нем еще чего-нибудь. На шее, среди залитых кровью обрывков рубахи, он обнаружил кожаный ремешок, уходящий куда-то вниз. Перерезав ремешок, хирдман вытянул кожаный мешочек, немножко запачканный сохнущей кровью. В мешочке прощупывалось что-то маленькое, твердое, но края его были зашиты и запечатаны восковой печатью с какой-то руной, похожей на суровое лицо под шлемом. Не зная рун, хирдман побоялся сам нарушить печать и понес мешочек Бергвиду. А вдруг там внутри заключен злой дух-сторож?

– Это… Ерунда какая-то… – вяло бросил Бергвид и хотел сломать печать, но удержался и огляделся в поисках кого-нибудь, кто сделает это за него. Некоторые руны способны убивать, если взяться за них без умения.

Выросший в рабстве, в положенное время он не мог выучиться рунам, а потом, став конунгом, учиться не хотел, чтобы не дать кому-то повод подумать, будто конунг не знает чего-то такого, что ему нужно знать.

– Это «одаль»… Охраняет имущество, – пояснил Бьёрн, со смесью отвращения и любопытства глянув на мешочек в руках Бергвида. – Не опасно.

Концом ножа разрезав края мешочка, Бергвид вытряхнул на ладонь его содержимое. Несколько стоявших вокруг хирдманов ахнули: на темной, загрубелой ладони морского конунга сиял осколок закатного солнца – густо-алый прозрачный камень, вставленный в оправу золотого перстня. Среди тончайших узоров золотого ободка таилось еще какое-то руническое заклинание.

– Хорошая вещь, – вяло одобрил Бергвид. За свою жизнь он повидал немало сокровищ и, не будучи человеком алчным, смотрел на них вполне равнодушно. Сейчас же он был так утомлен, что его не оживило бы и то кольцо Бальдра, из которого на девятую ночь родится еще восемь таких же. – Чуть не выбросили, болваны… Морским великаншам это ни к чему…

– А кому ты отдашь это, конунг? – прерывисто, замирая от жадности, спросил Ульв Дубина, и его маленькие, слегка косящие глазки при этом жалобно замигали.

– Моей жене, наверное. – Бергвид оторвал и бросил мешочек, продел ремешок в перстень и повесил себе на шею, даже не пробуя надеть небольшой перстень на какой-нибудь из своих крупных пальцев. – Тебе не к роже.

Ульв сглотнул, вокруг злорадно засмеялись.