Капитан "Старой черепахи" - Лев Линьков

— Что, что ты сказал? — нахмурился Сидоров.

— Патроны кончились, — поправился Бердников и натужно закашлялся, схватившись рукой за горло: он болел ангиной.

— А сколько у тебя? — обратился старшина к Ивану Ватнику.

— Три обоймы, — ответил Ватник.

— До утра не хватит, — вставил Николай Жуков.

— А у тебя сколько? — спросил старшина.

— Пара...

— Я знаю, о чем вы думаете: почему не попытать счастья и не пробиться в горы?

Все повернулись к старшине. Даже невозмутимый Иван Ватник на мгновение отпрянул от амбразуры,

— Все мы, конечно, не пробьемся, — продолжал Сидоров, — но, может быть, кто-нибудь и уцелеет... А если мы уйдем отсюда хотя бы на час раньше, — повысил голос старшина, — басмачи на час раньше попадут к нашей заставе.

— Мы не уйдем! — ответил за всех Иван Ватник. И стало тихо в заимке.

— Товарищи! — прозвучал в тишине голос Анд­рея Сидорова. — Родина не забудет нас. От лица командования благодарю вас за верную службу!

Старшина подошел к каждому, каждого обнял и троекратно, по-русски, поцеловал: в правую щеку, в левую щеку и в губы.

Бежав из плена, Куприн и его товарищи несколь­ко дней окольными путями пробирались к заставе. На леднике они встретили Асылбека Джурабаева, Едва живой, изможденный юноша полз, цепляясь обмороженными пальцами за камни.

— Это сын Сулеймана! — сказал Рехим-бай Куприну.

— Я был вместе с Андреем... Сидоровым... Он по­слал меня... — с трудом вымолвил Асылбек.

— Где Сидоров? Где все они? — с тревогой спро­сил Куприн...

Это было 24 апреля. А через сутки прибыл отряд пограничников из Оша. Отряд разгромил банды Барбаши Мангитбаева и Джаныбека-Казы, снял оса­ду с пограничных застав.

Воробьев с Куприным, Асылбеком Джурабаевым и группой бойцов поскакали в горы. На месте старой заимки они обнаружили обуглившиеся развалины.. Из-под головешек извлекли семь трупов, семь винто­вок с обгорелыми прикладами и закопченный пуле­мет.

Ни у одной винтовки не оказалось затвора, пуле­мет был без замка. Их нашли позже, под обломками очага. Перед смертью Сидоров и его товарищи ис­портили оружие, чтобы им не могли воспользоваться басмачи.

На стальном щитке пулемета чем-то острым было выцарапано:

«23.IV.1927 года. Да здравствует коммунизм! Андрей Сидоров, Яков Бердников, Владимир Охапкин, Иван Ватник, Валерий Свищевский, Николай Жуков, Иосиф Шаган».

Источник жизни

Проводника Ислама обвязали под мышками ве­ревкой и начали опускать в колодец. Неужели и здесь не будет воды? Хотя бы такой, какая оказа­лась в Бурмет-Кую: солоноватой, пахнущей серово­дородом.

Булатов сидел около сруба и следил воспаленны­ми покрасневшими глазами за медленно скользящей вниз веревкой. Рядом стоял командир отряда Петр Шаров. Просто непостижимо, как он способен стоять под таким солнцем в гимнастерке, туго подпоясанной ремнем и перекрещенной портупеей!

Только пятнадцать пограничников из ста могли еще держаться на ногах. Они столпились у колодца в нетерпеливом ожидании. Остальные лежали на песке. Многие были без сознания, некоторые бреди­ли, а пулеметчика Гаврикова пришлось связать: он вскочил, вдруг негромко засмеялся, подбежал к бар­хану, упал на колени, набрал в пригоршню горячего песку и с жадностью начал его глотать.

Врач отряда Карпухин вылил в пиалу из бачка с неприкосновенным запасом последнюю ложку во­ды, добавил несколько капель клюквенного экстракта и дал больному. А не прошло и минуты, как сам потерял сознание.

С каждым часом палящий зной становился все невыносимее. Но куда скрыться от зноя в пустыне? Будто окаменев, втянув под панцирь головы и лапы, лежали на склонах барханов черепахи. Лошади сгру­дились, понуря головы, тяжело вздымая бока. Даже кара-кумские жаворонки, нахохлившись, раскрыв клювики, притаились в безлистных кустах сак­саула.

Только неутомимые пустынные славки, совсем крохотные пичуги — видно им жара нипочем, — пе­репархивали с саксаула на саксаул, да юркие яще­рицы стремительно перебегали от норы к норе.

В голубовато-желтом небе, словно впитавшем в се­бя цвет бескрайных песков, — ни облачка, одно ры­жее беспощадное солнце.

Воды!.. Если бы выпить сейчас хоть глоток воды!.. А веревка все скользит и скользит, будто у ко­лодца нет дна.

Булатов облизнул сухим, распухшим языком го­рячие, потрескавшиеся губы. Он сидел на плаще, рас­поясанный, расстегнув ворот пропотевшей, скоробив­шейся от соли гимнастерки, обмотав голову полотен­цем, прерывисто дышал. Лицо его, с которого за короткую зиму не успевал сходить загар, стало темно-коричневым. На крутом лбу, на обострившемся носу, на обтянутых скулах кожа облупилась, глаза неестественно блестели.

Веревка на секунду остановилась и отчаянно за­прыгала.

— Вытаскивай! — скомандовал Шаров.

Комсомольцы Никитин и Сахаров — они чув­ствовали себя лучше других — навалились на ру­коятку железного ворота, и через несколько минут в четырехграннике сруба показались обсыпанные пес­ком чалма и плечи проводника.

— Плохо, начальник, совсем плохо! — встревоженно проговорил Ислам, пожилой туркмен с седой клинообразной бородкой, и разжал кулак. На ладони лежал сухой песок.

Булатов посмотрел на командира: «Что же теперь делать?»

— Будем откапывать! — сказал Шаров. Ислам поднял руку и слегка подул на ладонь.

Песчинки разлетелись.

— Совсем сухой! На дне сухой, с боков сыплется. Обвал будет, другой колодец надо идти.

Идти до другого колодца? Булатов оглянулся на неподвижно лежащих пограничников. Куда с ними? Они подняться не смогут.

Шаров наклонился к Булатову:

— Надо откапывать. Как себя чувствуешь? Булатов уперся руками в обжигающий песок и, пошатываясь, встал. Барханы закачались перед гла­зами и полезли кверху; вместо лица командира он увидел расплывчатое желтое пятно. Тряхнул головой, и барханы стали на свое место.

— Надо! — согласился он.

— Обвал будет! — предостерегающе воскликнул проводник. — Пожалуйста, верь Исламу. Дальше ид­ти надо.

Ислам лет двадцать чабанил в Кара-Кумах, и Шаров всегда считался с его советами, но сейчас приходилось пренебречь житейским опытом провод­ника и попытаться добыть воду именно здесь.

Булатов застегнул ворот гимнастерки, подпоясал­ся, стащил с головы полотенце, надел фуражку и, тяжело ступая, подошел к лежащим на песке погра­ничникам. Те, кто имел еще силы, повернулись к се­кретарю партийного бюро отряда. Некоторые смотре­ли так, словно им было все равно, что скажет сейчас этот низенький, плотный, крутолобый человек. Они уважали и любили его, но что он может сделать? Скажет: «Будем ждать каравана». А где этот кара­ван? Может быть, он уже прошел где-нибудь рядом за барханами и не заметил дыма сигнальных кост­ров...