Двум смертям не бывать - Дженнифер Рардин

— Что было после гибели Джесси, я совсем не помню.

— Мне очень неприятно, что ты вынуждена все это смотреть. — Кассандра сцепила руки, ногти впились в кожу, оставляя лунки следов. — Но это необходимо, чтобы ты узнала исход — и поверила.

Я давно верю, Кассандра, что я самая большая ошибка Господа Бога, подумала я, глядя, как Мэтт со мною-прежней ведет бой с врагами. Казалось, они повсюду, хотя я насчитала только четырех — просто двигались они так быстро, что драться было как с целой армией.

— Что такое? — раздался голос из моей голографической памяти — теперь я его узнала. — Они еще живы?

В комнату вошел Айдин Стрейт, и вдруг бой стих. Вампир скалил зубы, с них капала кровь наших хельсингеров.

— Убив моих людей, вы отбросили мою работу на много лет назад, вы это знаете? — Он схватил нож из стойки над столом, стоящим в кухне сразу у входа. — Это меня рассердило. А сердить Айдина — очень невежливо. Правда, дети мои?

Все вампиры энергично закивали, ежась от неприятных воспоминаний.

Только что Айдин неспешно вплывал в комнату — и вдруг размытой полосой полетел ко мне, только нож блеснул продолжением его руки.

— Жасмин!

Никогда не слыхала такого страха в голосе Мэтта, и сердце у меня сжалось, но ничем утешить его я не могла, потому что от ножа мне было не уйти. Ошеломленная скоростью атаки, осознавая свою беззащитность, я успела только всем своим существом пожалеть, что так скоро кончается моя жизнь и столько еще осталось несделанного.

И тут, оттолкнув меня в сторону, на моем месте оказался Мэтт, пытаясь отклонить лезвие, защитить меня. Я схватилась за него, пытаясь оттолкнуть его обратно, с пути оружия. У меня еще хватило наивности подумать, что мясницкий нож задержится в воздухе, даст мне время спасти Мэтта, но вся сила моей юности и моей воли не могли замедлить приближение лезвия. Я видела его движение, я хотела оказаться под ним вместо Мэтта, но время было моим врагом.

И там, на месте боя, и здесь, в гостиной Кассандры, слезы хлынули у меня из глаз, и я дернулась марионеткой, когда нож Айдина вошел Мэтту в грудь. Мой любимый рухнул на пол, и весь мой мир вместе с ним. Бездна отчаяния разверзлась подо мною, поглотив все прочие мысли.

Неудержимо рыдая, я припала к Мэтту, и Айдин, не вынимая ножа, приблизился — и ударил ногой, точно и сильно. Со сломанной шеей я свалилась на Мэтта, и смерть моя была настолько очевидна, что я-сегодняшняя прижала руки к груди, озадаченная и недоумевающая, как это у меня еще бьется сердце.

Все глаза смотрели на меня, а я не могла оторвать взгляда от трагедии, закончившей мою жизнь, какой я ее знала. Я затрясла головой.

— Я не знала, — стала я говорить. — Я не помню этого.

— Но как… — начал Бергман.

— Стыд и срам, что пришлось их убить, — сказал голографический Айдин. — Из них такие были бы морские свинки!

— Одну мы обратили по крайней мере. — Это подошла разносчица пиццы, оглядывая сцену разгрома. — На ней можно поэкспериментировать. — Она шевельнула ногой мое тело. — Ты видел, какая у нее была рожа, когда она умерла, Айдин? Очень люблю смотреть на их физиономии, когда они умирают.

И вдруг, будто в мозгу открылось окно, я вспомнила, куда девалось Рождество. Я в это время гонялась за Разносчицей Пиццы. Ага, и всадила ей тот самый шприц, которого избежала Лилиана. И долгие отключки — да, каждая из них была походом мстителя. За прошедшие год и два месяца я убила всех вампиров, что были на этой голограмме. Кроме Айдина Стрейта.

Господи Боже всемогущий! Если сегодня у меня еще дно прояснение случится, выпученные от удивления глаза просто выпрыгнут из орбит!

На голограмме ничего не шевельнулось, не раздалось ни одного звука — но вдруг все вампиры вскинули головы к потолку в углу кухни, будто что-то там повисло сверху, угрожающее самому их существованию. И так оно и было: я видела это нечто, подобное дрожанию воздуха над костром.

— Уходим! — прошипела Разносчица Пиццы. — Все на выход! Быстро!

Они бросились бежать, подобно испуганным детям, и секунду спустя их не было — только шторы еще колыхались там, где они выбежали.

— Я ничего не вижу, — сказал Бергман.

И я пожалела его, потому что я-то видела. Моя душа поднялась из тела и вытянулась, коснулась парящей в воздухе души Мэтта — морская пена, отороченная темно-синим, живой самоцвет, вдруг разлетевшийся на части, как бедняга Чарли. Почти вся она улетела в ночь, но что-то осталось, ввернулось водоворотом в мою серебристо-красную суть и осталось там, ожидая меня и сливаясь со мной.

Из угла в потолке, где дрожал жар, спустился золотой свет, яркий, как метеор, и теплый, как меховые тапочки, принял меня в себя, обволакивая, придавая форму человека. Это мог быть кто-то из людей Дэвида — так он держался прямо, по-военному. Но он был нежен, как любовник, повернув мое тело так, что незрячие глаза смотрели прямо на него. Уложив мне руки на живот, он выправил искривленную шею, нагнулся, приложился губами, вдувая свое дыхание мне в рот. Потом отодвинулся и спросил:

— Каково твое желание, Жасмин?

Он увидел, как открылись у меня губы, услышал слово:

— Драться.

Он кивнул — дескать, этого я и ожидал. Потом коснулся моей шеи кончиками пальцев, наклонился ко мне и вдохнул в меня жизнь.

Глава двадцать первая

В моей жизни случались странные моменты. Однажды, когда мы с бабулей Мэй перед Рождеством поехали за покупками, я стояла перед витриной со свечами, думая, удастся ли мне у бабули выцыганить двадцать пять центов на резиновый шарик, как вдруг все свечи зажглись одновременно. Я обернулась и встретилась взглядом с мальчишкой моего возраста. Он дернул головой — и свечи снова погасли. Совершенно новаторский метод знакомиться с девушками. Надеюсь, он этому мальчику в жизни пригодился.

А один раз я работала над делом в союзе с ковеном ведьм, и они были так злы на наш объект, что прокляли его. Я не успела его ликвидировать, как он сломал ногу, оступившись на краю тротуара, отравился испорченным гамбургером и провалялся сутки в больнице с неукротимой тошнотой, застал жену со своим боссом и выломал себе передние зубы — тут ему помог пьяный официант, открывший шампанское прямо ему в лицо. В общем, я думаю, он был благодарен судьбе, когда наконец-то без всяких фокусов ему свалилось на голову нормальное тяжелое пианино.

Я видала экстрасенсов и заклинателей змей, серийных убийц и гениев. Но ничто и сравниться не может с тем ощущением, которое испытала я, наблюдая за оживлением самой себя. Как-то вдруг до самого сердца дошло понимание слова «жуть». Мне всегда казалось, что любое воскрешение — это величавое, сакральное событие. А сейчас у меня мелькнула мысль, что и Лазарь, быть может, так же вопил, как завопила голографическая я, когда душа камнем вернулась в тело, и то, что вообще не подлежит слому, стало срастаться.