Асьенда - Изабель Каньяс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дому был ненавистен весь этот фарс. Ненависть сочилась из стен, осязаемая и густая, словно грязь. Я пробиралась сквозь нее, пока в спешке провожала гостей из столовой до гостиной, – чтобы выпить напоследок; все двигалось чересчур медленно, затянутое толщей холода и прижатое весом наблюдательного дома.
Я только и смогла, что заставить себя повиноваться, когда Родольфо жестом пригласил меня попрощаться с гостями и пожелать им доброй ночи. Я покорно расцеловала их нарумяненные щеки, ответила на пустые комплименты пустыми благодарностями и повторила обещание Родольфо навестить их асьенды. Затем Родольфо взял меня под руку и увел обратно в гостиную.
Андрес сидел с закрытой Библией на коленях. Хуана, как и раньше, сидела прямо напротив него, устремив взгляд к камину.
Родольфо резко отпустил меня. Он в три шага пересек комнату, схватил сестру за руку и рывком поставил ее на ноги.
Андрес вскочил от неожиданности.
– Дон Родоль…
– Ты, скотина! – выплюнула Хуана, прервав его. – Отпусти меня! – Родольфо и ухом не повел, вместо того потянув Хуану прочь из гостиной и захлопнув за ними дверь. Та отскочила от дверного проема и приоткрылась на дюйм или два.
– Мое терпение вот-вот лопнет, – голос Родольфо разнесся по коридору.
– Жду не дождусь, – бросила Хуана.
– Будет настоящим чудом, если они сейчас же не разнесут по всей округе, что Хуана Солорсано пьяница и потаскуха, – Родольфо повысил голос, чтобы заглушить Хуану. – А еще чудом будет, если я выдам тебя замуж и ты уберешься к чертям из моего дома.
– Отец сказал, что дом…
Удар ладони по щеке. Я подпрыгнула. Мы с Андресом встретились взглядами, глаза расширились от ужаса.
– Не смей называть его отцом в моем присутствии, – прорычал Родольфо. – Мы с тобой оба прекрасно знаем, что он тебе не отец, и я больше не потерплю твоего лживого языка, отродье. Ты образумишься и станешь вести себя как подобает тому положению, которого якобы заслуживаешь, или, видит бог, я вышвырну тебя отсюда и позабочусь, чтобы тебе не досталось и крупицы от его честного труда. Пошла вон.
Сапоги Хуаны застучали по плитке. Резкие, решительные шаги. Она прошла ко входной двери и со всей силы хлопнула ею. Удивление слегка окрасило бледное лицо Андреса. Если то, что сказал Родольфо, было правдой – Хуана внебрачный ребенок и у них с Родольфо разные отцы, – Андреса это застало врасплох так же, как и меня. Звук шагов Родольфо по плитке становился громче, и мы с Андресом в спешке сели на ближайшие к нам стулья. Я схватилась за шитье.
Андрес открыл Библию и принялся читать с середины предложения. Я, сосредоточившись, вдевала нитку в иглу. Вошел Родольфо.
Я подняла голову, сохраняя на лице выражение искренней невинности. Родольфо казался таким спокойным, будто бы только что прогуливался с сестрой по саду, а не кричал всякие непристойности и не угрожал вышвырнуть ее из дома. Угасающий огонь придал его лицу мягкий, красноватый цвет; единственными признаками, что Родольфо злился, были его сжатая челюсть и выбившийся локон. Он тут же отбросил его мягким, выверенным движением.
Он был двулик, подобно Янусу, мой супруг. Творение ярости и жестокости с одной стороны, и безмятежный прекрасный принц – с другой. Он упорно защищал Республику и ратовал за отмену деления на касты, но порочил девушек, работавших в его имении.
Я не могла ему доверять. Ни одной из его сторон.
Не могла и злить его. Слишком много женщин умерли в этом доме, чтобы я проверяла его терпение на прочность.
Я ничего не могла поделать, когда Андрес, моя единственная защита, встал, чтобы пожелать Родольфо доброй ночи.
– Да, думаю, нам лучше удалиться на покой, – согласился Родольфо, поворачиваясь к нему. – Я целый день провел в пути.
Я встала, бросая на Андреса взгляды из-за спины мужа.
Не уходи, хотелось крикнуть мне. Я была уверена, что Андрес мог прочесть это на моем лице, в глазах, отчаянно сияющих от пламени. Он кивнул мне на прощание.
Нет. У него не было причин остаться.
– Доброй ночи, донья. – Поворот плеча, и Андрес ушел.
Моя последняя защита пала.
Откуда-то из прохода донеслась трель многоголосого смеха. Как долго тянулась ночь предо мной, черная утроба без начала и конца…
А я стояла одна в гостиной с Родольфо, окруженная стенами, которые когда-то несли его имя, написанное свежей кровью. Стены, которые все еще гудели от густой ненависти к моему присутствию, которые следили за каждым моим шагом.
За все время, прожитое в Сан-Исидро, я научилась различать свои страхи. Тошнотворное осознание, что за мной наблюдают. Ужас от холода, проносящегося по дому и живущего собственной жизнью. Пронизывающие копья страха при виде вспышки красных глаз в темноте.
Страх же, что пригвоздил меня к полу, пока я вперилась взглядом в спину Родольфо, был иным. Новым.
Теперь я наверняка знала, каково это – оказаться в настоящей ловушке.
22
Родольфо смотрел на огонь. Со сцепленными за спиной руками, погрузившись в раздумья, он крутил золотой перстень-печатку на левой руке.
Мое шитье лежало нетронутое. Не было никакого смысла притворяться, будто я занята стежками или что в голове есть мысли о чем-либо еще, кроме Андреса, который в этот самый момент выходил со двора. И как только это произошло, вес тьмы переменился. Она задергалась то тут, то там, словно пытаясь смахнуть с себя назойливую муху, и наконец обратилась к двум людям, оставшимся в доме.
Обвиваясь вокруг нас, тьма сгущалась с каждым мгновением. Холод пробрался под закрытую дверь и стал приближаться, заскользив по полу, извилистый и решительный, как многоножка.
Все ближе и ближе, он зазмеился у моих лодыжек.
Беатрис, Беатрис…
Сердце замерло.
– Пойдемте, querida, – резко сказал Родольфо. – Я устал.
Дрожащими руками я убрала шитье.
– Да, вы, должно быть, измотаны.
Родольфо проворчал в знак согласия и протянул мне руку. Я встала и взялась за нее, прикусив щеку изнутри, потому что следом ощутила на лбу его поцелуй.
Мне хотелось оттолкнуть Родольфо. Убежать – вот только куда? Идти мне было некуда.
Я последовала за Родольфо, и мы вышли из гостиной в темную прихожую.
Палома оставила везде канделябры. Я приказала ей осветить комнаты, а затем покинуть дом как можно скорее и оставить стирку на кухне до утра. Я была рада, что Палома послушалась меня, хотя от того, что дверь постоянно открывалась и
