Асьенда - Изабель Каньяс

– Как падре Андрес? – поинтересовалась я у Паломы, когда выдалась свободная минутка. Я разжигала огонь, наслаждаясь теплом на лице. Поднялся ветер, и хотя в полдень было светло, как и утром, в воздухе ощущалась прохлада подступающей зимы.

Палома, нарезающая лук, пробурчала что-то непонятное.

– Голова еще болит.

– Ты сказала ему…

– Да, я сказала, что вы передали, что он не обязан приходить. – Палома пожала плечами.

Мне стало не по себе, когда я представила, как Андрес с Родольфо будут сидеть друг напротив друга за обеденным столом. Поймет ли Родольфо, что я пыталась сделать с домом? Раскроет ли мое притворное обожание и увидит, что священник имеет надо мной такую же власть, как и над жителями? Ведь это было правдой: где-то среди бодрствования и сна, скрывшись в бледных, тихих рассветах, Андрес прокрался в мое сердце.

Возможно, все дело в том, что те крепкие стены, которые я, по мнению матери, возвела вокруг себя после смерти папы, не стали преградой для ведуна. Возможно, Андрес был той силой, на которую можно положиться, был пристанищем во время бури. Возможно, несмотря на все его способности – когда он, подобно ангелу, оседлавшему облако тьмы, взмывал в воздух, – он тоже признавал, что боится. И тоже хватался за мою руку в темноте. Нуждался в плече, на которое можно опереться до наступления рассвета.

– Он и слушать не стал. Зато я заставила его поспать. Достаточно побед для одного дня.

Палома вернулась к нарезке. Я вздохнула, глядя на пламя, и спросила:

– Он всегда был таким?

– М-м?

– Упрямым как осел.

В ответ Палома громко расхохоталась, что поразило меня. В моем представлении она была серьезной девушкой, с юных лет обремененной бедами и печалями. Наверное, таковой она и была. Но это не значило, что Палома не обладает чувством юмора или ее смех не звучит как церковный колокол в праздничный день.

– Донья, вы себе даже не представляете, – сказала Палома, а ее резкая улыбка была один в один улыбкой Андреса. – Тити давала ему подзатыльников, когда он пытался строить из себя героя, вместо того чтобы просто делать, что требовалось. Он хотел пойти в повстанцы, но бабушка не позволила. – Палома вытерла струйку пота со лба тыльной стороной ладони. – Она знала, что плоть этого мальчишки – порох, и дай ты ему играться с огнем, придет конец.

– По его словам, это мать хотела, чтобы он стал священником. – Я встала и отряхнула с юбок сажу.

– Тити тоже. Она знала, так будет лучше, – Палома кивнула. – Я же думала, она сошла с ума, раз решила отправить такого человека, как Андрес, к полчищу священников. Но бабушка оказалась права. Это выправило его. Даровало покой. И теперь у него есть идеальная роль, чтобы помогать народу, как сама Тити. Проведя человеку последнее причастие, он очищает дом «нашим» способом. Справляется с такими вещами, на которые обычные священники и не посмотрят, не заметят их. – Палома затихла. Она долго ничего не говорила и лишь смотрела на нарезанный лук. Затем шмыгнула носом и вытерла рукой слезящиеся глаза. – Но он уже не ищет неприятностей, теперь нет. Если, конечно, неприятности не приходят к нему сами.

Андрес, очевидно, был на несколько лет старше своей кузины, но я лишь сейчас поняла, что во всем остальном он был для Паломы младшим братом. И если Сан-Исидро причинит ему еще больше вреда, чем сейчас, Палома меня никогда не простит.

– Мне жаль. Я испугалась.

Палома пожала плечами – значит, хоть и в резкой манере, мои извинения были приняты.

– Андрес все равно бы пришел сюда что-то вынюхивать, в изгнании или нет. Это был лишь вопрос времени. В конце концов, больше всего от этого страдает наш народ.

Палома была права. Ее мать умерла из-за тьмы. Они с жителями поселения жили в страхе из-за этого. Но почему же Андреса изгнали?

Я уже собиралась спросить, но Палома прервала меня.

– А теперь ступайте, – решительно заявила она. – Остальное я сделаю сама. Хозяин не потерпит, чтобы от его жены несло луком и дымом, когда приедут другие землевладельцы.

Я подчинилась и направилась прямо в свои покои. Сейчас в доме находилось больше людей, чем за все недели моего пребывания здесь; люди, которых Палома привела из поселения, вытирали пыль и расставляли мебель. Избегая, однако, зеленой гостиной – по ее указанию или нет, мне было неизвестно.

В спальне все еще царил беспорядок после прошлой ночи, и меня встретило целое море свечей и курильниц. Последнее, чего мне сейчас хотелось, это убираться, но я сделала глубокий вдох и принялась за работу.

Я вымылась в холодной воде, чтобы привести себя в чувство. Волосы трогать не хотелось – не хватит времени, чтобы они высохли как следует, – однако Палома была права насчет запаха дыма. Я высушила их как могла и оставила распущенными, после чего надела шелковое платье и жемчужные серьги – наряжаясь впервые с того момента, как Родольфо уехал.

Послеполуденное солнце проникало сквозь окно, отражаясь в зеркале и наполняя комнату светом. Я сидела у трюмо и изучала собственное отражение впервые за много дней. Мои страхи подтвердились: от солнца лицо сделалось смуглее. В столице я старалась оставаться как можно бледнее, носила шляпы и избегала солнечного света. Я никогда не была такой же бледной, как дочери тети Фернанды, или как мама, ведь даже самые бледные оттенки моей кожи оставались землистыми. Теперь же скулы стали светло-коричневыми, бронзовыми от солнечного света, и от этого волосы выглядели чернее прежнего.

Вы почти так же прелестны, как донья Мария Каталина, только чуть темнее.

Рот искривился. Так и есть.

Я потянулась за пудреницей.

21

Надушенная и напудренная – бледная, будто видение, я спустилась по лестнице, у подножья которой меня встретил ярко улыбающийся Родольфо. Он стоял, повернувшись к северному крылу спиной. Неужели он не ощущал холода? Ведь тот проникал в мои кости с каждым шагом, что я делала ближе к Родольфо, ближе к северному крылу…

Я подставила щеку для поцелуя. Губы Родольфо были теплыми.

Может быть, это очерствевшее чувство вины закалило его? Отвратило от безумия, что впивалось в меня когтями так же глубоко, как пробирающий до мурашек холод?

Я улыбнулась Родольфо в ответ, накрепко приклеив улыбку к щекам, и мы отправились в зеленую гостиную, чтобы встретить гостей.

Мама говорила, что папа одним своим очарованием способен был выбить оружие из рук врагов. Я верила этому до тех