Мир от Гарпа - Джон Ирвинг

— Знаю, — кивнул Уолт.

— Даже если увидел собаку, которая разинула пасть, — заметил Гарп. — Что бы ни было, сначала осмотрись, а потом беги.

— Знаю, знаю, — отмахнулся Уолт. — Что стало с котом?

Гарп хлопнул в ладоши, да так звонко, что Уолт от неожиданности подскочил:

— Секунда — и кота нет! И никакой ветеринар уже не поможет. Лучше бы уж его куснул пес. Была бы хоть какая-то надежда.

— Раздавило машиной? — спросил Уолт.

— Грузовиком, голова кота попала под колесо, и из ушных дыр брызнули мозги.

— Значит, его раздавило? — спросил Уолт.

— В лепешку, — ответил Гарп и поднес ладонь ребром к личику притихшего Уолта, чтобы показать, в какую лепешку. („Боже, — подумала Хелен, — выходит, эта история все-таки для Уолта: не выбегай на улицу, пока не посмотришь по сторонам!“)

— Вот и все, — заключил Гарп.

— Спокойной ночи, — попрощался Уолт.

— Спокойной, — ответил Гарп. И Хелен услышала, как он чмокнул сына.

— Да, а почему пса никак не звали? — спросил Уолт.

— Не знаю. Главное: не выбегать на улицу, пока не посмотришь по сторонам.

Когда Уолт заснул, Хелен и Гарп поднялись к себе в спальню и занялись любовью. А потом Хелен вдруг озарило.

— А ведь пес не мог бы сдвинуть грузовик. Даже на дюйм.

— Верно, — согласился муж, и Хелен поняла, Гарп на самом деле был „там“.

— Ну а ты как сумел его сдвинуть?

— И я не сумел. Как ни старался. Тогда ночью я вынул из цепи, на которой сидел пес, одно звено и купил в скобяной лавке несколько точно таких же. А следующей ночью удлинил цепь дюймов на шесть[27].

— И значит, кот не выбежал на проезжую часть?

— Нет, конечно, это я для Уолта, — признался Гарп.

— Понятно, — отозвалась Хелен.

— Цепь получилась такая длинная, что кот не сумел улизнуть.

— И пес его загрыз?

— Перекусил напополам.

— И все это случилось в Германии?

— Да нет же, в Австрии. В Вене. В Германии я никогда не был.

— А как этот пес попал на войну? Ему что, было больше двадцати лет?

— Ни на какой войне он не был. Просто жил-был пес — и все. А вот его хозяин действительно воевал. Ему принадлежало то кафе. На войне он и научился дрессировать собак. Свою овчарку выучил бросаться на каждого, кто попытается залезть в кафе, но только с наступлением ночи. Днем в кафе заходи кто хочет. А ночью и хозяин боялся туда сунуться.

— Вот чудеса! Ну а если дом загорится? Что тогда? Нет, этот курс обучения явно с изъяном.

— Наверное, он был специально придуман для военного времени, — предположил Гарп.

— Впрочем, так даже интересней, что не пес был на войне, а хозяин, — заметила Хелен.

— Ты правда так считаешь? — оживился Гарп, и Хелен первый раз за весь разговор подметила в его голосе легкое волнение. — Вот здорово, ведь все это я придумал буквально сию минуту.

— То, что хозяин пса был на войне?

— И еще кое-что, — признался Гарп.

— Какое именно место в рассказе ты сочинил?

— Как какое? Он весь выдуман!

Они лежали вместе в постели: Хелен затаилась, зная, что наступил один из самых важных моментов.

— Ну не весь, так почти весь, — добавил он.

Гарп любил играть в эту свою игру, хотя Хелен она уже поднадоела. Теперь он ждет ее вопроса: „Это „почти“ в каком месте?“ На что ответит: какое это имеет значение? Пусть лучше она ему скажет, что именно ей кажется неправдоподобным, и он это место исправит. Если же правдоподобным кажется все, значит, и весь рассказ — чистая правда. Сочинитель он был беспощадный: годится правда для его рассказа — он обнародует ее без зазрения совести. Если никак не лезет в рассказ, он ее обкорнает не моргнув глазом.

— Когда ты кончишь играть в свои игры, — сказала Хелен, — расскажи мне, пожалуйста, как же все было на самом деле.

— Ну, во-первых, — ответил Гарп, — пес был не овчаркой, а биглем.

— Биглем?

— Ну если быть точным, то шнауцером. И он действительно сидел на цепи в проулке, но, конечно, никакого армейского грузовика там не было.

— Что же, он был привязан к „фольксвагену“? — рискнула предположить Хелен.

— Нет, — опроверг ее догадку Гарп, — к саням, на которых зимой подвозили к тротуару мусорные баки. А шнауцер был маленький и слабый и ни зимой ни летом не мог бы сдвинуть их ни на дюйм.

— А хозяин кафе не участвовал в войне?

— Не хозяин, а хозяйка. К тому же вдова.

— Значит, ее муж погиб на войне?

— Нет, мужа сбило машиной, когда он переходил улицу. Она была довольно молодая вдова. И к своему псу была привязана чрезвычайно. Его ей подарил щенком муж на первую годовщину свадьбы. Но ее новая квартирная хозяйка не позволяла держать собак в доме, и шнауцера приходилось оставлять на ночь в кафе.

Ночью в кафе было жутковато, — продолжал Гарп, — пес нервничал и, бегая по комнате, крутом оставлял кучки. Прохожие останавливались и, заглядывая в окна, смеялись. Собака волновалась еще больше — и на полу появлялись новые кучки. Рано утром являлась молодая вдова, проветривала помещение и убирала собачье дерьмо. Била сложенной газетой несчастного пса, тащила трусишку в проулок и на весь день привязывала к саням.

— А кошки что, вообще не было?

— Кошек было хоть отбавляй. Они сбегались со всех улиц к мусорным бакам возле кафе. Пес к бакам близко не подходил, боялся рассердить хозяйку, а кошки вообще пугали его чуть не до обморока. Явится на помойку кошка, шнауцер шмыг под сани и дрожит там, пока кошка не уйдет.

— Господи, — простонала Хелен, — значит, никто его не дразнил?

— Ну почему же? Всегда кто-нибудь кого-нибудь дразнит, — важно изрек Гарп. — Рядом жила девочка, она часто выходила на тротуар и подзывала к себе пса, прекрасно зная, что цепь его не пустит. Пес лаял и лаял на девочку, а та все звала и звала его, но тут наконец открывалось чье-нибудь окно и девочку просили оставить бедного пса в покое.

— И ты там тоже был?

— Не я, а мы. Мать писала у себя в комнате, единственное окно которой выходило в проулок, где сидел на привязи шнауцер. От постоянного лая мать просто с ума сходила.

— И тогда Дженни взяла и подвинула сани, да? И пес съел девочку, родители пошли в полицию, и несчастного пса усыпили? Ну а ты, конечно, утешил молодую вдову, которой было, наверно, сорок с хвостиком.

— Без хвостика сорок, — поправил ее Гарп. — Но это к делу не относится. Все было совсем не так.

— А как?

— Однажды ночью в кафе у пса случился удар. Виноваты были соседские шалопаи, напугавшие пса до смерти. Шутники незаметно подкрадывались к кафе, а потом кидались на дверь или припадали к окну и громко мяукали. Бедный пес от страха впадал в истерику.

— Надеюсь, он от удара скончался?

— Наполовину. Ему парализовало зад, и теперь пес мог двигать только передними лапами и головой. Но вдова очень любила беднягу пса как память о покойном муже. Плотник, с которым она спала, сделал по ее заказу маленькую тележку. И пес стал передвигаться — передние лапы шли, а мертвые задние ехали на тележке.

— Господи! — в который раз воскликнула Хелен.

— Ты себе не представляешь, как скрипели эти колесики!

— Не представляю, — призналась Хелен.

— Мать сказала, правда, что совсем их не слышит. Но звук был такой жалобный, что действовал на нервы куда сильнее, чем лай пса. На повороте тележку всегда заносило; пес подпрыгивал, тележка обгоняла передние ноги, и вся конструкция опрокидывалась. Естественно, самостоятельно подняться пес не мог. Кроме меня, казалось, никто не видел мучений пса, во всяком случае, именно я выходил в проулок и выручал беднягу. Встав на ноги, пес тут же пытался меня укусить, но убежать теперь от него ничего не стоило.

— И вот однажды, — сказала Хелен, — ты отвязал шнауцера, он выбежал на середину улицы, не взглянув по сторонам. Прости, не выбежал, а выкатился. И всем бедам сразу пришел конец. А вдова с плотником поженились.

— Ничего подобного, — покачал головой Гарп.

— Я хочу знать правду, — борясь со сном, проговорила Хелен. — Что все-таки случилось с этим чертовым шнауцером?

— Не знаю. Мы с матерью вернулись обратно в Штаты, все остальное тебе известно.

Хелен, засыпая, все-таки успела подумать — только ее молчание поможет мужу все расставить по полочкам. Эта новая версия могла быть таким же вымыслом, как все предыдущие, равно как и наоборот, все рассказанное могло оказаться в значительной мере правдой: у Гарпа возможна любая комбинация.

Хелен почти совсем спала, когда Гарп задал очередной вопрос.

— А какая из этих историй тебе больше всего нравится?

Но любовь утомила ее, а голос Гарпа все журчал и журчал.

И сон окончательно одолел ее. Она любила так засыпать после любовной игры, под тихое бормотание мужа.

Это огорчало Гарпа. К вечеру его внутренний двигатель остывал. Любовь, однако, служила генератором, вызывая настоящий словесный поток, пробуждая аппетит, желание читать всю ночь или бесцельно бродить по дому. Правда, в подобном состоянии он редко брался за перо, хотя иногда писал себе памятки, как бы завязывал узелки для будущих сочинений.