Сын предателя - Валерий Мухачев

 Катерина по этой причине вздрагивала при каждом стуке в дверь с улицы, при падении чашки на пол из рук детей своих. Она вообще стала настолько пугливой от постоянного ожидания, что и её потащат на допрос, что и умерла, наверно, со страху, не дожив несколько дней до смерти И.В.Сталина.

 Фёдор Иванович это всё уже предположил после встречи в Алнашах с сыном племянницы Люды -

 Сергеем. Приезд в Алнаши ничего положительного ему не сулил. Но знал он уже фамилию сестры Нины, и найти родственников в селе, где все знали друг о друге досконально всё, не составило труда. Сестра его переехала В Алнаши к дочери Людмиле, бывшей замужем.

 Клубок распутать помогли пожилые старухи, с которыми Нина часто общалась и жаловалась на свою судьбу.

 Фёдора Ивановича досужие до новостей старухи вывели на квартиру Сергея Пастухова, от которого Фёдор Иванович и узнал, что его сестра Нина умерла два года назад, а два месяца назад умерла и Люда, его племянница. Сам Пастухов, муж Люды, умер раньше всех, нахлебавшись палёной водки.

 Общение с отпрыском Пастуховых было безрадостным. Бывший милиционер был в драке ранен ножом в спину, пользовался инвалидной коляской и вызывал только жалость. Сел Фёдор Иванович в квартире внука Нины на знакомый стул, изготовленный отцом его. Стул не дал за множество лет ни малой доли шатания.

 С тяжёлым чувством покидал Фёдор Иванович Алнаши. Весь род его фамилии исчезал неотвратимо, и только маленькая надежда оставалась там, в Ижевске, на сына, который где-то получил квартиру.

 В Сарапуле он сел в поезд, долго стоял у окна, смотрел, как уплывает Родина в вечное прошлое, не надеясь уже когда-нибудь снова вернуться. Он не посетил могилы отца и матери.

 Да и мог ли он найти эти могилы, если даже те, что только недавно умерли, неизвестно было как найти. Время стёрло надписи, если их и поставили когда-то сёстры. Тоню он даже не стал искать.

 Эта её непохожесть на него с Ниной как-то с детства отдалила их настолько, что и сама Тоня чувствовала всю жизнь себя чужой. Где она сейчас? Да и жива ли?

 глава 67

 Николай познакомился со Светланой на вечере поэзии. Зал был большой, мест свободных было много. Николай заметил, что женщина смотрела на него настолько внимательно, что он подошёл и спросил, не были ли они знакомы раньше.

 -Я вас сразу узнала! - улыбнулась ему женщина. - Вы в Клуб приходили. Меня зовут Светлана.

 Николай назвал себя и они, не сговариваясь, присели на два кресла недалеко от сцены.

 Набор поэтов был самый разнокалиберный. Были и в возрасте, и совсем юные. Совсем юная девушка оседлала сцену и читала без конца и одышки. Пожилые дамы сначала долго рассказывали, как они дошли до жизни такой, потом читали слабые стихи. Чувствовалось, что многим из этих поэтов приснилось превратиться в мгновение ока в классиков литературы,

 стать богатыми, благодаря несметным тиражам их опусов.

 Только присутствие Светланы, с которой Николай тихим голосом обсуждал совсем другую тему,

 удерживало его встать и уйти. У него второй раз появилось желание запрыгнуть на сцену и прочитать пару стихотворений собственного сочинения, но жаждущих было не только много, но они все были, как видно, много раз озвучены, вошли в  какой-то негласный список, по которому и вылетали на гостеприимный помост.

 Всё же Николай Фёдорович сумел протиснуться на сцену, прочитал короткую басню. Светлана стала смотреть на него совсем по-другому, стала шептать, что у неё есть детские стихи, которые она уже оформила книжкой. Немедленно эти стихи оказались в руках у Николая. Он смотрел на уже готовые иллюстрации, под ними сиротливо ютились четыре или восемь строчек.

 Стихи были незатейливые, но так видно и надо было писать для детей. Николаю Фёдоровичу было без разницы, напечатает Светлана эту книжку или она останется в единственном варианте. Главное, рядом с ней ему было уютно, потому что крупная женщина была не только проста в общении с ним, но и проявляла к нему интерес. Ему только не нравилось, что с другой стороны подсела другая женщина, хотя весь ряд был свободен.

 Через какое-то время они со Светланой вышли из Дворца, будто вечно были знакомы. Само собой пошли в дом Николая. В пути он зашёл в магазин и купил пирожков, ватрушек, потому  что и сам проголодался, да и гостья едва ли была сыта.

 В доме Светлана встала в виде высокого столба или просто остолбенела. Порядка в доме не было, вернее был сплошной беспорядок. Николай Фёдорович не замедлил сообщить, что только гости помогают ему содержать дом хотя бы в каком-то порядке.

 Он стал с такой скоростью приводить обстановку в удовлетворительное состояние, что Светлане уже не хотелось жмуриться, изображать на лице ту маску, которая является антиподом весёлому клоуну.

 Когда они откушали магазинные покупки, Светлана снова разложила свои буклеты, он снова их рассмотрел, промямлил что-то одобрительное. Моду печатать книги за  свой счёт объявил расточительством, даже коснулся темы, что Россия совсем оборзела, не желая писателям оказывать посильную помощь.

 Потом он вдруг раззадорился читать длиннющую поэму, поминутно всматриваясь в глаза слушательницы. Он и сам удивился, что Светлана даже рот раскрыла, отчего он стал читать уже с выражением, подвывая, подхохатывая, подмигивая и жестикулируя без конца.

 Светлана стала забывать об уходе домой, явно не чувствуя, что Николай Фёдорович может нечаянно стать совладельцем её ванны в её квартире. Увы, Николай Фёдорович был уже не тот сокол, во-время подсказал, во-время проводил, не забыв обменяться телефонами.

 Светлана ему понравилась, как собеседник, но мысль, что надо будет не только читать стихи и слушать стихи, но что-то делать ещё, его напугала. К счастью, Светлана так и просидела, не сняв китайский балахон, в котором совершенно прятались соблазнительные формы.

 На другой же день Светлана позвонила. Надо было что-то ей ответить. Понятно, что женщина была околдована его языком. Но Николая Фёдоровича вчера, сразу после ухода Светланы,  посетили два накаченных товарища, один из них положил на стол перед ним руку с револьвером и спросил:

 -Тут мы слыхали, кто-то стихоплётством занимается? Не пора ли это дело прекратить?  У некоторых и могилу не находят, а тебя и искать-то никто не будет! Не пиши и живи спокойно!

 Да к тому же организм вдруг пошёл в какой-то разгон, здоровье развалилось в одночасье, и было непонятно, на что жаловаться и кому.

 Так что на звонок Светланы ответил уже не тот Николай Фёдорович, с которым Светлана сидела и кушала пирожки, а дряхлый, больной человек.

 глава 68

 Старик лежал вторую неделю, вставая лишь по нужде да под вечер не отказываясь похлебать малую толику супа и выпить чашечку чая. Дорога и пустые хлопоты так истощили его силы, что Надя, которая сама изнемогала, все дни ожидая Фёдора Ивановича, стала бояться за его здоровье. Не хотелось остаться одной в этом чужом для неё краю, к которому она никак не могла и не хотела привыкнуть.

 Здесь были холодные зимы, по сравнению с западной частью России, с ветрами, которые неслись над степью. Ветры останавливались неохотно у стен домов, сбивая иногда с ног зазевавшегося гуляку, будили в ней непреодолимое желание бежать на родину.

 Она поражалась день за днём смелости своего старика, путешествовавшего пусть не близко от её родных мест, но всё-равно далеко. И это путешествие его ей казалось нереальным. Да и нереальным было и её желание повторить его подвиг. Ей подходил семидесятый год, и день рождения был не за горами. Но она всё так же упорно бегала в столовую, мыла посуду, протирала столы после клиентов и не очень чисто смахивала лентяйкой с пола следы от грязной обуви.

 На пенсию её не гнали, привыкли к подвижной бабульке, усердной не по годам. Не каждый и догадывался о её подлинном возрасте. Да и Фёдор Иванович отлежался за две недели, попривык к мысли, что родственников кроме Нади и сына Петра у него не осталось, встал, наконец, с кровати и, как ни в чём не бывало, стал постукивать молоточком по гвоздикам, завершая ремонт очередной пары обуви.

 Жизнь снова вошла в свою колею и, казалось, ничто уже не помешает жить и жить им, забыв о том, что возраст уже порядочный, и не сегодня-завтра очередь их подойдёт удобрять земельку своими бренными телами.

 В России происходили громкие дела. Менялись Генсеки, Президенты, советские телевизоры уступали место японским и корейским. Машины уже всё чаще проносились по городу диковинные.

 Акмолу Президент Казахстана пожелал именовать Астаной, в которой пошло бурное строительство. А престарелая чета и телевизора не имела, и богатства не нажила. Хотелось, чтобы их общий сын сын, Пётр Фёдорович, жил успешнее их, но мужику уже стукнуло тридцать шесть, а особых успехов не наблюдалось. Родители были, как-никак, запачканы своими солидныцми сроками отсидки за колючей проволокой. Так что оставалось мужику клясть судьбу свою неудачника или виноватить родителей особенно неприятной записью в паспорте, что родился в тюрьме.