Бешенство небес - Лев Жаков

– Да он же наполовину в облаках! – вскричал Нес. – Вы видите? Он в Орбитиуме!

– Это не Орбитиум, – возразил Гана. – Возле него мы не сможем проплыть, затянет. Орбитиум дальше, а это называют Завихрениями.

– Турбулентность! – вскричал бултагарец, сияя от счастья. – Ну конечно, конечно!

Снежень, чей корпус напоминал широкое колесо, накренился, кормой погруженный в сияющую белизну. Она шипела и клокотала, не позволяя разглядеть Орбитиум – ревущую стену облаков, которые двигались по огромной дуге, поглощая все, что имело неосторожность приблизиться к ним. Течение в это месте было сильным, и стоящие на носу увидели, как лодочка лоцмана разворачивается, шестеро гребцов вбивают весла в пух, стремясь уйти подальше от эфирной метели.

– Его совсем разъело, – пробормотала Арлея.

Корпус «Путешественника» напоминал скелет какого-то исполинского облачного животного – слегка прикрытый лохмотьями обшивки, с огромными дырами в брюхе, сквозь которые виднелись деревянные ребра и кости переборок. Снежень плотно сидел на огромной мертвой медузе, самой крупной в стрейховой цепи. Эфир предохранял ее плоть от гниения и распада – хотя когда-нибудь нервный жгут, соединяющий тело с мозгом, порвется, и тогда мягкий купол вместе с оседлавшим его эфиропланом затянет в Орбитиум.

– Тхайцы повесили там несколько глубоководных якорей, чтобы «Путешественник» крепче держался, – произнес Гана, и Арлея оглянулась на него.

– Зачем?

– Для устрашения, конечно, – пробормотал Нес, захваченный открывшимся зрелищем. – Для устрашения и назидания. Кажется, мы прошли? – Он махнул рукой в сторону бронга, по-прежнему плывущего за кормой «Дали». – Может наша экспедиция ненадолго задержаться здесь? На Джонатане я бы подлетел к Орбитиуму поближе, чтобы исследовать...

– Чтобы утолить свое любопытство, – перебила Арлея. – Нет, мы не будем останавливаться.

Скошенный берег справа изогнулся, образовав земляной треугольник, и стал удаляться. Лоцманская лодка миновала клиргон, сидящий на носу человек махнул рукой; со штурвального мостика Тео Смолик что-то прокричал в ответ. Позади над палубой «Быстрого» взвилась зеленая ракета.

Вскоре «Призрачный путешественник» пропал из вида, а шум Орбитиума стал тише. Сквозь редеющий пуховой туман впереди проступила южная оконечность Длинного острова.

Гана повернулся к Арлее:

– Если капитану Геру сказали правду, то нам надо поворачивать на северо-восток, к Салиону.

– Когда мы плыли на лодке, Аблер поведал кое-что еще, – сказала девушка. – Он спросил у этого своего приятеля, командора Цепи, про волну. Ведь если она достигла Да Морана, то должна была пройти и здесь...

– Источник мог находиться где-то на южном побережье Тхая, – возразил Нес, но Арлея покачала головой.

– Волна прокатилась через Цепь. При этом погибли четверо таможенников, свободная смена, которые отправились поохотиться на серлепок. И она пришла оттуда. – Девушка показала на север. – Я уже говорила с Тео. В том направлении находится полуостров Рогач и Грязевое море посреди него. Источник волны был где-то на нем. Или рядом.

– Но Гельту повезли в сторону Салиона, – сказал Тулага.

– Да какое мне дело до твоей Гельты?! – вспыхнула Арлея, глядя прямо в его разноцветные глаза. – Какое нам всем дело до нее?

И увидела, как белок правого глаза начинает медленно краснеть, будто спеющая вишня.

– Вам – нет. Мне есть дело, – отрезал Гана.

– Так ныряй в облака, – предложила она.

– Отличный совет! – вскричал веселый голос рядом, и все трое обернулись. Капитан Смолик, передавший управление боцману, широкими шагами приближался к ним, положив ладонь на рукоять Стерха. Кинув в его сторону быстрый взгляд, Арлея вновь посмотрела на Гану. Она всю жизнь старалась не поддаваться чувствам или, по крайней мере, не поддаваться слепо. И теперь понимала: она все еще любит пирата. Хотя и почти ненавидит за то, что он предпочел красавицу с Эрзаца. Из-за этого отношение Арлеи к нему часто менялось от едва сдерживаемой страсти к холодному презрению. Она легко выходила из себя во время общения с Ганой, в душе будто загоралась искра, которая могла с равной вероятностью превратиться во вспышку любовного томления или злости. Девушка редко когда жалела себя, и пусть ей иногда хотелось разреветься, как девчонке, под давлением обстоятельств ее ум начинал искать выход и пытаться устранять препятствия, а не замирал в испуганном оцепенении, ожидая, когда проблема разрешится сама собой. И сейчас Арлея поняла: если она хочет добиться этого мужчины, того, который хочет добиться другой женщины... надо убрать эту женщину с дороги. Убить Гельту де Алие! Мысль ужаснула девушку – но ведь однажды она уже убила, и не кого-нибудь, а приемного отца. И того серапца на Гвалте. Следующий раз будет легче...

– Слышал, слышал окончание вашей дружеской беседы, – произнес Смолик. – И не вижу – пока не вижу – причины для разногласий. Сейчас возьмем курс на Салион, но поплывем туда не по прямой, а по дуге, выгнутой к Рогачу. В какой-то точке мы сможем увидеть и берег Салиона, и берег полуострова. Тогда все решим. Полагаю, похитителей принцессы мы как раз на Салионе и нагоним. Отобьем ее – и поплывем к Рогачу. Уверен, повелитель Суладара даст за красавицу королевскую награду. На то он и король, а? Что, ты против награды, мой пират? Ты хочешь женщину, не деньги? Ладно, это мы обсудим позже. А давненько я не бывал на Грязевом море. Самое, скажу я вам, вязкоеместо Аквалона...

Глава 5

Скайва Рона Суладарского называлась «Высь». Она рассекала облака, приближаясь к Цепи, по бокам шли военные шержни королевского флота Суладара, а сзади – драйер.

Экуни стоял на носу, глядя вперед и по привычке сложив руки на груди. Все время, пока они плыли от Да Морана, им владело болезненное напряжение, не отпускавшее и когда король спал – даже во сне он не мог отдохнуть из-за тревожных видений и кошмаров. Рон чувствовал себя измотанным, иногда у него начинала кружиться голова, чего раньше не случалось никогда. Он считал себя сильным мужчиной, но... Легко быть сильным, когда ты властитель больших земель и сидишь в замке на вершине горы. А сейчас король, глядя на себя со стороны, испытывал чуть ли не презрение. Когда навалились эти беды: убийство матери, проблемы с купеческими воителями, которые могли закончиться катастрофой для королевского дома Ронов, похищение невесты чуть не из-под венца... он принял их слишком близко к сердцу.

Более всего страдало его самолюбие. Экуни всегда был блестящимчеловеком – не кем-то, случайно заполучившим роль принца, а после – короля, но тем, кто соответствовал этой роли, был рожден для трона: с благородной холеной внешностью и быстрым холодным умом, с чувством стиля и вкусом, отлично владеющий рапирой, разбиравшийся в сложных политических взаимоотношениях, умевший повелевать людьми... И что теперь? Стоило обрушиться настоящим бедам, как вся эта тщательно лелеемая самоуверенность слетела с него, освободив место беспомощной растерянности.