Герой ее мечты - Конни Брокуэй

На каждое его движение Венис отвечала с необузданной страстью, и каждое следующее их слияние было более бурным, более первобытным.

А затем, исключительно точно выбрав момент, Ноубл плотно прижался бедрами к ее бедрам, подтолкнул ее вверх и доставил на самую вершину.

Венис откинула назад голову и, открыв рот, испустила восторженный крик, к которому присоединился хриплый крик Ноубла, оповестивший о его облегчении, а потом, лишившись сил и блестя от пота, она содрогалась под его большим телом.

Ноубл некоторое время наблюдал, как трепещут ресницы на ее бледных щеках, прислушивался к прерывистому дыханию, вырывающемуся из припухших губ, ощущал, как бьется сердце у нее в груди, а потом запрокинул голову и долго смотрел на падающие безмолвные звезды.

На следующее утро он, опираясь на один локоть, смотрел на Венис, на ее лицо, обрамленное черными волосами, на лепестки нежных губ, которых касалось теперь спокойное дыхание. Видимо, почувствовав густую тень, которая падала от него на выпуклости и изгибы ее тела, Венис, вздохнув, зарылась под одеяла.

Признание Венис в любви погубило его, разрушило всю защиту, которую он выстроил, уничтожило все веские, обоснованные доводы, по которым ему следовало держаться на расстоянии от Венис, как физически, так и эмоционально. Ее слова раздули в пламя все надежды и желания, которые он так упорно гасил.

Ноубл считал, что Венис так же далека от него, как те проклятые звезды, что усыпил и прошедшей ночью его бдительность. Всю свою жизнь она добивалась любви и похвалы отца, человека, который так ненавидел Ноубла, что использовал все свое политическое влияние, чтобы во время войны Ноубл оказался на передовых рубежах.

Ноубл откинул с лица волосы и вздохнул. Что он мог предложить Венис?

Она не была глупой, но по какой-то причине любила его. Она предпочла его той жизни в роскоши и удовольствиях, которую Ноубл мельком наблюдал через дверь кухни Тревора. Господи, Ноубл надеялся, что не доживет до того дня, когда Венис пожалеет о своем выборе.

Ноубл со стоном плюхнулся на спину, и этот звук разбудил Венис.

Собственное тело казалось ей усталым и расслабленным, как будто она только что пробежала пять миль, приняла горячую ванну, выпила сливок и потом закуталась в самую дорогую кашемировую шаль. Сливок? Нет, шоколада. Горячего, дымящегося шоколада. Венис замурлыкала и потянулась.

Да, это определенно был шоколад, смешанный со всеми другими сладостными добавками. Она ощущала себя удовлетворенной и обессилевшей — полностью. И все из-за Ноубла.

Вздрогнув, Венис открыла глаза.

Ноубл лежал на спине рядом с ней, закрыв глаза согнутой в локте рукой, и Венис, осторожно придвинувшись, натянула одеяло ему на плечи.

Она никогда не думала, что два человека могут быть соединены так плотно, так крепко, как они этой ночью. Их слияние было только частью более прекрасного союза, безмерное удовольствие — только началом. Венис тихо, удовлетворенно вздохнула, и Ноубл, убрав руку, взглянул на нее.

Поверх толстого одеяла на него смотрели серебристые глаза. Венис лежала на расстоянии ладони от него и пальцами сжимала одеяло, а в глазах у нее было безмолвное, настороженное ожидание. Нерешительно протянув руку, она дотронулась до его ребер.

Со свистом выдохнув сквозь зубы, Ноубл накрыл ее руку своей и прижал ее ладонь к своему боку.

Неуверенно улыбнувшись, Венис медленно прочесала ногтями свои густые темные волосы, которые исчезали под одеялом, скользя вниз, к бедрам, а затем вопросительно посмотрела на Ноубла, словно нуждалась в его разрешении на прикосновение, хотя он мог бы поклясться чем угодно, что ради такого наслаждения готов голым пересечь в полдень пустыню.

Венис настороженно смотрела на него, а Ноубл задержал дыхание и вдруг понял: она стесняется! Она не была уверена в его реакции и чувствовала себя, как нищий на банкете. Очевидно, банкетом было его тело. Эта мысль воодушевляла, забавляла и возбуждала.

Сомкнув пальцы у нее на запястье, он настоял, чтобы она познакомилась с его телом, и она охотно послушалась, а Ноубл вздохнул от удовольствия. Но когда рука Венис под одеялом опустилась ниже, мышцы на животе Ноубла мгновенно напряженно сжались.

Почувствовав это, Венис отдернула руку в более безопасное место, и ее щеки густо покраснели.

— Прости, — пробормотала она.

Ей ужасно не хотелось, чтобы ее считали девочкой, которая мечтает о второй порции торта на праздновании дня рождения. Что ж, подумал Ноубл, хорошие манеры должны этим и ограничиться.

— Венис, ты можешь трогать меня, — тихо сказал он и скривил губы от отвращения к себе. Его слова прозвучали так, словно он предлагал ей сделать последний шаг к падению. Удивительно, что она не дала ему пощечину. — Я хочу сказать, что мне очень приятно, когда ты меня трогаешь. Это правда. — Все лучше и лучше. Пропади все пропадом! Ее глаза потемнели до цвета старинной оловянной посуды, и их выражение невозможно было определить. — Понимаешь, Венис… — Что бы Ноубл ни собирался сказать, слова замерли у него на губах. Словно загипнотизированный, он вытянул палец и нежно провел его кончиком по густым черным ресницам, обрамлявшим ее глаза, погладил темные брови, коснулся губ, скользнул по шее и остановился на бившейся там жилке. — У меня нет слов, Венис. Я отдал бы их тебе, если бы мог. Я отдам тебе все, что в моей власти, чтобы только чувствовать на себе твои руки, чтобы только ты любила меня. Что я должен сделать? Что я должен сказать? Помоги мне.

Венис раскрыла губы, чтобы ответить, но Ноубл оказался слишком проворным и слишком голодным. Наклонив голову, он накрыл ее губы своими, и Венис полностью открылась для него; он завладел ее ртом, и его язык закружился вокруг ее языка. Рот Ноубла наполнился ее вкусом, их окружили аромат мятой хвои и запах занятия любовью.

— Займись со мной любовью, Ноубл. — Желание Венис вырвалось на волю. — Пусть это произойдет снова.

Дальнейшего поощрения Ноублу не требовалось. Пыл Венис воспламенил его страсть до точки всепоглощающего пожара.

Позже Ноубл натянул брюки и помедлил минуту, сохраняя в памяти каждую нежную черту спящей Венис. Она, наверное, совсем без сил, и он должен дать ей поспать, но было трудно не прикасаться к ней, и поэтому, не желая ее мучить, Ноубл в конце концов ушел.

Он подошел по тропе к краю ущелья, где далеко внизу, еще скрытая в темноте, бурлила черная вода, и, упираясь каблуками, спустился вниз. Невидящим взором он смотрел через глубокую пропасть, сознавая, что на вопросы, которые не давали ему спать, все же придется ответить.