Хозяин Вселенной - Павел Комарницкий

Я криво усмехаюсь. Не стоит упрощать. «Задача номер раз», это конечно… Но про «задачу номер ноль» я стараюсь не вспоминать даже наедине с собой. Поскольку такие сомнения могут и сломать.

У «зелёных» нет женщин, уже много поколений нет. Какая может быть в таком случае любовь? Вот именно…

Между тем стихия понемногу утрачивает свою ярость — гром уже не бьёт по ушам, а мягко рокочет в отдалении, и Ниагарский водопад плавно переходит в нормальный дождь. Плещущий, монотонный шум дождя успокаивает, мои веки тяжелеют… Ладно… Утро вечера мудренее…

Я гашу монитор, укладываюсь в нише, укрывшись крылом. Закрываю глаза, и глубокая бархатная чернота окутывает меня. Никаких цветных пятен.

Мягкий курлычущий звук, отдалённо похожий на тот, что издают журавлиные стаи на далёкой-далёкой Земле, улетая на юг… Странно… Откуда здесь в Раю журавли, не иначе, генетики балуются…

Сон слетает с меня разом. Прямо в воздухе мерцает огненная надпись: «экстренный вызов». А ну, видеосвязь!

Надпись гаснет, и вместо неё на самом краю летка возникает изображение папы Уэфа. Круг коврового покрытия, на котором он восседает, висит прямо в воздухе, отчего Уэф чем-то напоминает персонажа восточных сказок на ковре-самолёте.

— Ну здравствуй, Рома.

— Здравствуй, папа.

Уэф морщится, прислушиваясь к своим ощущениям.

— Отвратительная мыслепередача… У тебя голова от неё не болит, Рома?

Я слабо улыбаюсь.

— Если бы это было главной проблемой… Есть масса других поводов для головной боли.

— Нда… — качает головой Уэф. — Что намерен делать?

Я улыбаюсь шире. Папа Уэф, как всегда, в своём амплуа. Сразу быка за рога, без предварительных расспросов о здоровье и условиях содержания… Всё-таки сидит-то зять…

— Насчёт условий — это к твоему надзирателю, — отрезает Уэф. — Полагаю, условия стандартные для предварительного заключения. Но я повторяю вопрос — что дальше? У тебя есть план?

Я сжато излагаю тезисы. Да, так точнее, поскольку назвать это глубоко проработанным планом будет явным преувеличением.

— Вот пока всё.

Взгляд Уэфа глубок и задумчив.

— Первый раз мы с Мауной не сошлись во взглядах. И вообще, у нас тут раскол, вот дела… Например, Иого однозначно считает, что ты неправ. Ну а что считает Пётр Иваныч Дымов, он скажет тебе сам. Думаю, тебе будет интересно и небесполезно. Даю связь с кордоном.

Изображение Уэфа сменяется изображением деда Иваныча. Дед сидит за столом, на котором разложены детали карабина СКС — очевидно, сеанс связи застал старого лесника в момент плановой чистки табельного оружия.

— Здравствуй, Иваныч.

— Здравствуй, Рома. Казбек, фу!

Я чуть улыбаюсь. Очевидно, Казбек попытался вступить в тесный контакт с моей голограммой, внезапно возникшей в комнате.

— Зря улыбаешься, Рома. Как-то сегодня мыслепередача идёт не так…

— Это прибор у меня тут стоит, подавитель телепатии. Чтобы лишить возможности…

— Ну и правильно стоит. Вот послушай мои рассуждения.

Дед старательно орудует шомполом.

— Представь себе ситуацию: идёт война. Наша, значит, война-то, Великая Отечественная. Год одна тысяча девятьсот сорок третий, накануне Курска — так будет вернее всего изобразить ситуацию. То есть перелом-то уже произошёл, но враг ещё ой-ой как силён и намерен попытаться переломить ту ситуацию обратно. И вот внезапно некто из наших узнаёт, что строится в Германии некий объект… да хотя бы атомный реактор, для определённости чтобы. Сверхмощный, стало быть. И в ходе строительства того реактора допущены просчёты и ошибки, так что при пуске вся Германия ухнет в тартарары. И вот некто решает этому процессу помешать, значит… Спасти Третий рейх и его обитателей. Вопрос — кем он будет для наших, этот некто?

Я отвечаю не сразу.

— Обвинение серьёзное, Пётр Иваныч. Позволь тогда встречный вопрос. Неужто все немцы тогда, в войну, должны были быть уничтожены? Ведь даже Сталин…

— Я понял тебя, Рома, не старайся. Твои объясняловы не катят, как любит говорить Колька-Хруст. То, что там сказал товарищ Сталин насчёт «мы не с немцами воюем, а с фашистами», оставим на нём. Гуманность, всё это стало значимым ПОСЛЕ войны. У войны свои законы, Рома, — или ты свой, или враг. Или — или, третьего не дано.

Дед с лязгом загоняет затворную раму на место.

— Не воевал ты, Рома. Не возражай, я знаю, что ты скажешь. Послушай ещё. Когда Мауна рвала в клочья тех эсэсманов, что баб да детишек в сарае спалить хотели, она не интересовалась, как переживут утрату кормильцев их жёны и дети. И я тогда сроду не интересовался, идейный передо мной фашист или же мобилизованный. Всё, что требовалось тогда от немца — быть мёртвым, остальное мелкие детали, по сути дела неважные.

Дед защёлкивает крышку ствольной коробки.

— Так думал в ту пору не только я. Так думала вся страна, в которой ты родился и вырос. И если бы у немцев действительно был тогда такой реактор, то взрыв его все наши восприняли бы с глубоким удовлетворением. Нет больше Германии, стало быть, не будут идти оттуда танки с чёрными крестами. Не будут ихние фрау делать патроны да снаряды для муженьков, не будут их умные инженеры строить новые самолёты… И вермахт загнулся бы разом. И не было бы лишних миллионов убитых и замученных.

— Наших. А как насчёт немецких детей?

Дед аккуратно вставляет в пазы обойму, одним заученным движением загоняет патроны в магазин.

— Возможно, ты и прав. Вот и Маша то же самое мне говорит, и даже Уэф… Меж собой спорят, а тут согласны примерно… Что ж, у меня нет основания им возражать, Уэф на десять лет вглубь видит… Глуп я, Рома. Ты уже вырос, куда мне до тебя… Но знал бы ты, как я мучаюсь. Вот застрели я тогда тебя, и сам застрелись… Всего-то два трупа, и всё пошло бы иначе. Всё бы нынче закончилось, и забыли мы про «зелёных».

Я смотрю без улыбки.

— А теперь послушай, что я скажу. Не застрелил ты меня потому, что такого просто не должно было случиться. У меня есть стойкое ощущение, что процесс пошёл с того момента, как Ирочка уронила свой перстенёк. Нам не дано увидеть всю картину мира, Иваныч. Ни мне, ни тебе, ни даже Уэфу. Вот так вот, как говорит наш папа Уэф.

Дед Иваныч пристально вглядывается в моё лицо.

— И глаза у тебя сейчас прямо как у Уэфа. Мудрые какие-то стали глаза у тебя… Ты прости, Рома. Не убедил ты меня, и даже Уэф с Машей не убедили. Возможно, и дурак я, значит, партизан реликтовый. Однако за свою жизнь усвоил я крепко — всякое пособничество врагам неуместно. Вот так вот, как выражается наш Уэф.

Изображение деда гаснет, сменяясь изображением папы Уэфа, колдующим над виртуальной клавиатурой.