Затерянный поезд - Пьер Сувестр

На мгновение Жюв замолчал.

– Который был кем? – в один голос спросили король и князь.

– Которым был я, – просто сказал Жюв.

– О боже! Боже мой! – произнес король, страшно побледнев, и упал в кресло.

Быстро справившись с волнением, Владимир снова сделался невозмутимо бесстрастным. Он улыбнулся, а его нервно подрагивавшие губы открыли ряд ослепительно белых зубов.

– Браво! Господин Жюв! – воскликнул он. – Вы прекрасно сыграли! Однако придется вашу замечательную конструкцию разрушить. И для этого будет достаточно одного слова.

Повернувшись к королю, князь продолжил:

– Действительно, в ту ночь, о которой упоминает господин Жюв, я наткнулся на человека, которого принял за Фантомаса. Действительно, я хвастался перед ним якобы совершенными преступлениями и кражами. Но что же это доказывает? Лишь то, что если ты оказываешься лицом к лицу с бандитом и не желаешь стать жертвой его ненависти, приходится вести себя так же, как и он. И утверждая, что я такой же преступник, как и он, я сумел спасти себе жизнь. Вот и все.

– Вот и все, – с улыбкой на губах повторил Жюв.

Полицейский собирался сказать еще кое о чем, но король, возможно, заметив это, а может, не желая, чтобы полицейский заходил слишком далеко, остановил его.

У Жюва, в самом деле, имелся страшный аргумент против барона Леопольда. Для него не имело никакого значения был ли этот, с позволения сказать, барон князем Владимиром или нет.

Жюв, как мы помним, установил, кому принадлежали красные отпечатки пальцев, оставленные на кровавых банкнотах, украденных у английского дипломата. И он знал, что при желании можно установить их идентичность отпечаткам пальцев князя Владимира!

Король, однако, сказал упавшим голосом, повернувшись к французу:

– Пока что оставим это, господин Жюв. Я не могу допустить, что князь Владимир преступник. Прощайте. Спасибо. Мы скоро увидимся.

Весть о столь неординарном событии быстро распространилась по городу. На следующий день после освобождения барона Леопольда, в котором узнали князя Владимира, разразился грандиозный скандал.

Рьяные защитники трона и королевской семьи считали освобождение князя справедливым и требовали, чтобы ему были принесены самые серьезные извинения. Другие, в равной мере выдававшие себя за сторонников порядка и власти, ратовали за то, чтобы общественности было дано полное удовлетворение и чтобы кузен короля был оправдан на открытом процессе, с которого он ушел бы абсолютно обеленным.

Город разделился на два лагеря, и споры шли как в самых скромных жилищах, так и в пышных дворцах.

Скандал разрастался с каждым днем, и толстые стены дворца короля Гессе-Веймара не могли уберечь его величество от кривотолков.

Как-то вечером, выйдя из-за стола, королева Ядвига отозвала короля в сторону. Отношения между ними были сугубо официальными, даже холодными. Довольно неудачная чета: Ядвига была ревнива, злопамятна и мстительна, а Фридрих-Кристиан не всегда поступал, как положено идеальному супругу. Сверх того, они расходились и во взглядах: кругозор короля отличался широтой взглядов, мировоззрение королевы было, скорее, мещанским.

В течение вот уже нескольких лет они обменивались одними ничего не значившими или официальными словами. Потому-то и удивился король, когда королева вошла вслед за ним в его рабочий кабинет и приказала приближенным:

– Оставьте нас.

– В чем дело, мадам? – спросил король, величавым жестом указывая на кресло.

Чеканя слова, Ядвига произнесла:

– Дело касается князя Владимира, ваше величество.

И тут же добавила:

– Обстановка складывается невыносимая. По городу распространяются самые вздорные слухи о нас, о князе, о нашей семье… Народ требует ясности. Вам это известно?

– Я об этом знаю, – со вздохом отвечал король.

– Стало быть, вы согласны с тем, что в дело это нужно внести полную, исчерпывающую ясность.

– Все это так, – неуверенно проговорил король, – но каковы могут быть последствия?

– Какие бы последствия ни были, – подчеркнула Ядвига.

Голос ее звучал властно, и ее решительность произвела впечатление на Фридриха-Кристиана.

Он сам вот уже несколько дней убеждал себя, что надо что-то делать, что необходимо набраться мужества и досконально изучить это загадочное дело.

Но, будучи более информированным, чем королева, Фридрих-Кристиан испытывал определенный страх перед тем, что может вскрыться.

– Последствия могут быть катастрофическими, – проговорил он, – а вдруг князь Владимир…

Но встав во весь рост, королева прервала его:

– Князь Владимир невиновен, и расследование это подтвердит. Не бойтесь!

И с металлом в голосе добавила:

– Сир, вам необходимо дать распоряжение о созыве верховного суда. Князя Владимира может судить только этот высокий суд. Председателем вы назначите бургграфа Рунг-Касселя.

Король вздрогнул и сделал шаг назад.

– Вы хорошо подумали, ваше величество? – спросил он.

– Я так решила. Я так хочу, – заявила Ядвига. – Только такой ценой вы спасете свою корону.

И королева так быстро вышла из кабинета своего сиятельного супруга, что тот успел лишь посмотреть ей вслед.

Фридрих-Кристиан II понимал, что королева совершенно права, требуя созыва верховного суда, но подозревал также, что окружение королевы…

Несомненно, отступать было уже некуда, и оставалось одно: убедить князя предстать перед этим чрезвычайным судилищем, собиравшимся в исключительных случаях, когда дело касалось лиц королевской крови.

Но каково будет решение суда? Фридрих-Кристиан знал, что бургграф Рунг-Кассель, дуайен королевства Гессе-Веймара, был больным, ветхим, впавшим в младенчество старцем, но также он знал и то, что он был безмерно предан королеве. И вот, с помощью этой развалины, сообразуясь лишь с прихотью, она собралась решать судьбу князя Владимира.

Был князь виновен или нет? Этот вопрос король даже не осмеливался себе задавать…

Но медлить дальше было нельзя. И на следующий день он поручил своему камергеру Эрику фон Кампфену известить народ о том, что через три дня соберется верховный суд под председательством бургграфа Рунг-Касселя и что суд имеет честь надеяться, что перед ним предстанет его королевское высочество князь Владимир.

Верховный суд собрался прямо в королевском дворце, в одном из самых больших его залов. Все было устроено так, чтобы публика могла беспрепятственно входить и, при желании, присутствовать на заседании суда.

Было всего девять часов утра, но служба порядка, размещенная в дворцовых садах, уже с большим трудом удерживала внушительную толпу желавших побывать на заседании и познакомиться с подробностями процесса.

Верховный суд должен был открыться в час пополудни.

Накануне вечером князь Владимир явился в качестве арестованного в замок. Его поместили в одном из флигелей. Естественно, вся домашняя прислуга была при нем. Ожидалось прибытие свидетелей, а также полицейских из Антверпена. Жюва не пригласили.

Для людей сообразительных было ясно, что этот якобы публичный процесс будет пустой формальностью, а проще говоря – комедией.

В десять часов по толпе пронесся слух, что объявился некто, кого не ждали, и что, вероятно, он будет давать показания. Шепотом называли имя: Барзюм… импресарио…

В самом деле, ни для кого не было секретом, что знаменитый директор познакомился с князем Владимиром, когда тот, скрываясь под именем Леопольда, служил в его цирке конюхом.

Что собирался говорить Барзюм? Что намеревался делать? Приехал ли действительно? Вопросы оставались без ответа.

Но, как часто бывает со слухами, едва распространится один, как тут же рождается новый, совершенно противоречащий первому.

– Неправда! – утверждали другие. – Барзюм не будет выступать в суде. Его просто нет в Глотцбурге!

Первый слух оказался, однако, верным. В десять часов утра к левому крылу замка подошел неизвестный, попросивший передать князю визитную карточку.

Едва прочитав имя посетителя, бывший цирковой конюх тут же распорядился ввести его к себе в изящный кабинет, служивший узилищем.

Перед ним предстал Барзюм.

Беседа князя и директора была долгой. О чем говорили они?

Через час князь Владимир и импресарио расстались. Но загадочный Барзюм прежде сказал:

– Вы совершенно снимете с себя подозрение, лишь назвав имя виновного. Сделайте это! Последуйте моему совету…

И добавил почти шепотом:

– Я вам даю такого виновного, что лучше не сыскать: он не сможет ничего отрицать!

Как жаль, что никто не слышал, о чем беседовали эти двое. Так называемый Барзюм говорил тихо, постоянно прислушиваясь и озираясь, словно боясь, не шпионит ли кто за ними. Что касается князя, то после того, как прошло первое удивление и смущение, он явно повеселел. Он даже торжествовал! Он смеялся во все горло! Когда же, дав последний совет, Барзюм замолчал, экс-конюх протянул ему руку и заявил: