Соблазненные луной - Лорел Гамильтон

– Громовержец... Но он давно в опале.

Дойл кивнул.

– И все же теперь он ее первый рыцарь.

– Он не убийца, и действовать тайно он не способен. Он приходит с ветром и свистом, как его тезка, – с явным пренебрежением заметил Холод.

– Зато Шепот способен, – сказал Дойл.

Холод удивился и замолчал, Мэви нахмурилась:

– Мне эти имена не знакомы.

– От былой их славы мало что осталось, – сказал Дойл. – Теперь они носят эти имена.

– Шепот, – повторил Холод. – Я думал, он потерял рассудок.

– Я тоже это слышал.

Мистраля я помнила. Он был как раз такой, каких королева терпеть не могла, – шумный, самодовольный, легко вспыхивающий и злопамятный. Настоящий буян, но слишком могущественный, чтобы отказать ему в просьбе принять к темному двору после того, как его выкинули из золотого. Королева никогда не отказывала в приеме могущественным, но любила их не слишком и даже использовала нечасто. Она умела устроить так, чтобы они сидели в дальнем углу и не лезли на глаза.

Мистраль был в опале всю мою жизнь, так что я с трудом припоминала его лицо и не была уверена, довелось ли нам хоть раз говорить. Отец считал его глупцом.

– Не припомню стража по имени Шепот, – сказала я.

– Когда-то он не угодил королеве, – объяснил Дойл, – и она его наказала. Она послала его к Иезекиилю в Зал Смертности на... – Он нахмурился и глянул на Холода: – На сколько? На семь лет?

– Кажется, да, – кивнул Холод.

Я поперхнулась и не сразу смогла заговорить.

– Его послали на пытку на семь лет? – Голос прерывался от ужаса. Я бывала в Зале Смертности. Я точно знала, как искусен в своем ремесле Иезекииль, и семи лет его заботы просто не могла вообразить.

Они оба кивнули.

Даже Мэви побледнела. Благой Двор не одобряет пытки, во всяком случае – прямые, в каких Иезекииль был искусником. У них есть много более изящные способы, магические – менее непосредственные, менее грязные. Можно заставить человека извиваться от боли, и не марая рук. Королева Андаис предпочитает дерьмо называть дерьмом. Пытка – дело грязное, иначе что в ней толку?

– Я слышала жуткие истории о вашем Зале Ада.

– Видишь, Таранис даже термины заимствует из религии, что терзала и преследовала наших приверженцев, – сказал Холод. – Его двор обезьянничает с людей.

– Да, с людей века восемнадцатого, а то и пораньше, – поправила я.

Холод пожал плечами, будто несколько столетий разницы погоды не делают.

– Зовите его как угодно, но если ваша королева назначает такие кары – это гарантия, что я не захочу быть принятой к ее двору.

– Чем же он заслужил семь лет у Иезекииля? – спросила я.

– Не думаю, что кто-то знает, кроме самой королевы и Шепота, – ответил Холод.

Я взглянула на Дойла:

– Ты был ее правой рукой не меньше тысячи лет. Ты с ней практически не расставался, пока она тебя не послала за мной в Лос-Анджелес. Ты-то все знаешь, правда?

Он негромко вздохнул.

– Если бы она хотела, чтобы это кто-то знал, она бы рассказала сама. Я не стану подвергать вас опасности, выдавая эту крупицу правды.

Я не настаивала. Не хотелось бы дать Андаис повод и нас послать в Зал Смертности. Я спокойно доживу до конца своих дней, и не зная, чем Шепот заработал семь лет пыток, только бы мне самой не пришлось слышать сладострастное пришепетывание Иезекииля – пусть всего минуту.

Холод повернулся к Мэви:

– Ты не хочешь поехать с нами к Неблагому Двору, хотя знаешь, что Таранис может снова попытаться тебя убить, едва за нами закроется дверь.

– В аэропорту вы передадите меня новым телохранителям.

– Таким же людям, как те, кто едва не погиб, спасая тебя от Безымянного? Как те, кого перебили бы всех до одного с тобой вместе, если бы мы не пришли на помощь?

– Мы сядем на самолет одновременно с вами и улетим за границу, подальше от короля и от его власти.

– Может быть, она окажется в большей безопасности, чем мы, Холод. Потому что мы полезем в самое его логово, в средоточие его силы.

– Но при Неблагом Дворе, под защитой королевы, ей было бы все же меньше риска, – возразил Холод.

– Мы это уже обсуждали, – сказал Дойл. – Все решено.

Холод опять посмотрел на Мэви:

– Не в том дело, что тебе противен Неблагой Двор, и даже не в том, что ты его боишься – нас боишься. Ты боишься другого: вступив под темные своды и оказавшись снова в волшебной стране, ты не уйдешь оттуда.

– Андаис может посадить меня под стражу – для моей же безопасности, разумеется, и даже вы не сможете меня освободить, – сказала Мэви.

– Тебе не нужна будет стража, Конхенн, ты просто примешь тьму, поскольку свет тебя отверг. Немало благих лордов и леди узнали, что тьма и вполовину не так ужасна, как они думали, и вдвое менее опасна, чем им говорили.

Холод шагнул к ней, а она на шаг отступила.

– Они приняли тьму, потому что у них не оставалось выбора, – едва выговорила она. – Либо тьма, либо вечное изгнание из волшебной страны.

– Вот именно, – подтвердил Холод. – Среди нас нет пленников. Шепот мог покинуть Неблагой Двор. Королева не преследовала бы его, потому что знает: сидхе, покинувший Неблагой Двор, места себе не найдет. Нигде в волшебной стране его не примут. Мы подчиняемся королеве не потому, что лишены своей воли, а потому, что даже семь лет пыток лучше изгнания – а ведь именно так обошелся с тобой твой король.

Она выбежала из кухни, но я успела заметить слезы у нее на глазах.

– Это обязательно было говорить? – спросил Дойл.

Холод кивнул.

– Да. Думаю, да. Она подвергает себя опасности, отказываясь поехать к Неблагому Двору. Это глупо.

– Не настолько глупо, как по собственной воле войти в Благой Двор, – заметил Дойл.

Двое мужчин обменялись взглядами, в которых промелькнуло что-то мне неясное. Плечи Холода слегка ссутулились, но он снова выпрямился и сказал:

– Эта идея тоже не из удачных.

– Да, ты говорил.

Холод повернулся ко мне.

– Я пойду туда с Мерри, но удовольствия мне это не доставит. – Он улыбнулся, но задумчиво, с такой грустью, что у меня сжало сердце. – И боюсь, моя прекрасная принцесса, что и тебе тоже.

Я бы с ним поспорила, если б могла, – только я была с ним согласна.

– Вначале мы посетим Неблагой Двор, Холод, а потом двор гоблинов и только после – Благой Двор.

Он покачал головой, и улыбка стала еще горше.

– Буду надеяться, что зрелище гоблинского двора станет худшим в этой поездке, но боюсь, никакой ужас не сравнится с сияющей красотой, что ждет нас напоследок.

Увы, спорить с ним никто не стал.

Глава 18