Полное собрание сочинений. Том 84 - Толстой Л.Н.

Нынче рубил деревья на канаве и было хорошо. Я рад, что Миша хорош, даже рад тому, что его не тянет сюда, хотя очень будет жаль, коли ты не приедешь. Ну, прощай пока, целую тебя, Мишу, Сашу.

Л. Т.

1 От 15 октября.

2 Жена Н. В. Давыдова Екатерина Михайловна, рожд. Карпакова.

3 Софья Николаевна Давыдова.

4 Николай Николаевич Фигнер (1857—1919)—певец, артист русской оперы, и его жена, Медея Ивановна, рожд. Мей (р. 1860 г.)—артистка оперы. Фигнеры в то время жили в недавно ими купленном имении в Тульском уезде, в 6 км. от Ясной Поляны, были лично знакомы с Толстыми и бывали у них и в деревне и в Москве.

5 Анна Евгеньевна Звегинцева, рожд. кн. Вонлярлярская.

6 Африкан Александрович Шпир (1837—1890) — философ-идеалист. См. т. 53.

7 В журнале «Вопросы философии и психологии» труд Шпира напечатан не был. По совету Толстого, «Очерки критической философии» Шпира вышли в 1901 г. отдельной книжкой в изд. «Посредник», Задуманное Толстым предисловие написано не было.

662.

1896 г. Октября 23. Я.П.

Это не письмо, а только напоминание того, что я забыл: пожалуйста, пожалуйста, — это не поручение, а просьба, при встрече с каждым человеком спрашивать: 1) нет ли знакомых в Иркутске таких, кот[орые] могли бы принять участие в заключенных и навестить их,1 и 2) не нужно ли кому хорошего, трезвого, презентабельного человека в швейцары, писаря (тоже спросить у Буланже) на жалованье от 8 р. до 30.

Л. Толстой.

Вчера доехал прекрасно. Как ты, моя милая?

На обороте: Москва. Хамовники, свой дом. Гр. Софье Андревне Толстой.

1 В Иркутском дисциплинарном батальоне находились приговоренные за отказ от военной службы крестьянин Петр Ольховик и Кирилл Середа, за которых хлопотал Толстой.

* 663.

1896 г. Октября 23. Я. П.

Написал тебе это «не письмо», милый друг, и хотел послать с Таней, уехавшей в Тулу, но не успел — она уехала, и вот пишу письмецо, к[оторое] сам свезу в Ясенки. Очень мне вчера было сердечно хорошо провожать тебя, только жалко было, что ты испугалась, и досадно было на бедного, лишенного главного человеческого чувства понимания жизни других людей и поэтому до идиотизма эгоистического Мишу. Пишу это отчасти, даже не отчасти, а совсем для него: ему нужнее всякой тригонометрии и Цицерона учиться понимать жизнь других людей, понимать то, что для других несомненно и часто отравляет жизнь, а для него совершенно неизвестно, то, что другие люди также радуются, страдают, хотят жить также, как и я. Он совершенно лишен этого чутья, и ему надо вырабатывать в себе это чутье, п[отому] ч[то] без него человек — животное и не простое, а страшное, ужасное животное. Говорю я это ему не п[отому], ч[то] он вчера в вагоне, как ты кротко выразилась, ворчал, а п[отому], ч[то] я никогда, исключая как в важных катастрофах, как твоя болезнь, не видал в нем ни искры сочувствия и интереса к чужой жизни — сестер, братьев, твоей, моей. Сочувствие же истинное может выразиться только в обыденной жизни, а не в катастрофах; в исключительных случаях сочувствие не есть сочувствие страдающему, а опять эгоизм — страх перед нарушением привычного и приятного порядка жизни. Меня этот эгоизм ужасает и действует на меня как вид ужасной, гноящейся, вонючей раны.

Я давно набираю это чувство и вот высказал, только больно то, что знаю вперед, что всё, что я сказал, будет спокойно откинуто, как нечто неприятное, нарушающее эгоистическое самодовольство. Если же нет, и ты, Миша, подумаешь и заглянешь в себе и согласишься и захочешь вызвать в себе не достающее, то я буду очень рад. Только признать свои несовершенства, и сейчас же выступят сами собой все хорошие свойства. А они есть в тебе.

Очень уж наболело у меня сердце от этих двух мальчиков. Андрюша, к[оторый] вчера не пришел к тебе, вернулся опять Бог знает когда. Я лег во 2-м часу,его не было. И нынче доволен и горд и куда то исчез опять.

Ужасно тяжело видеть в моей семье такое противуположное всему тому, что нетолько теперь, но всегда прежде считал хорошим.

Ну, довольно. Тебе и так скучно, а я еще докучаю. Да хотелось излить горе. А кому же ближе, как тебе. Лева нынче, смотрю, вставляет сам двойную раму с Дорой. Я всегда этому радуюсь. Маша ходила на деревню к больным; учит сейчас и переписывает письмо, к[оторое] я написал Иркутск[ому] начальн[ику] дисци[плинарного] батальона.1 Я утро спал, писал, последние дни в своей работе запутался и был бы огорчен, если бы не знал, что это бывает и пройдет и еще лучше уяснится. Ты не скучай и не унывай. Ты говорила, что твой приезд мог быть для нас не так приятен, как прежний. Я, напротив, очень был тобой доволен, и очень хорошо было с тобой, и хотел бы тебя не покидать и для тебя и для себя в духовном отношении.

Таня решила 18 переезжать, я не спорю, но я, если думал, то решил, когда выпадет снег; нынче ветрено и похоже на приближение снега.

Я нынче всё утро в постели сочинял стихи в роде Фета, в полусне. В полусне только это простительно.

Целую тебя, Мишу и Сашу.

Еще событие у меня то, что читаю прекрасную, удивительную статью Carpenter,2 англичанина, о науке.

На конверте: Москва. Хамовники, Графине Софье Андревне Толстой, свой дом.

1 Впервые опубликовано за границей в книге «Письма П. В. Ольховика», изд. В. Черткова, № 5. Лондон 1897, стр. 25—27. См. т. 69.

2 Статью Эдуарда Карпентера «Современная наука» перевел на русский язык С. Л. Толстой; впервые напечатана с предисловием Толстого в журнале «Северный вестник», 1898, № 3.

664.

1896 г. Октября 25. Я. П.

Пишу несколько слов с Андрюшей, к[оторый] всё также огорчителен и жалок. Хотел уехать вчера, не простившись почему-то, — провел ночь вне дома и теперь уезжает с скорым. Как ты перенесла свое положение и дурную погоду? Не переставая думаю о тебе. Писем еще не получали. Верно[?] нынче получим.

Вот просьба, но только чтоб из-за нее ты ничего не предпринимала. В прилагаемой книжке вторая статья: Modern science очень хороша, и мне бы хотелось перевести ее. Маня, в особенности с помощью своего отца, могла бы прекрасно перевести. Статья небольшая, и если ей это улыбается, я очень прошу ее это сделать. Но именно, если это ей приятно.

Целую тебя, Мишу и Сашу.

Л. Т.

Утро 25.

На конверте: Софье Андр. Толстой.

665.

1896 г. Октября 26. Я. П.

От тебя еще не было ни одного письма, милый друг Соня, а я пишу уже третье. Я знаю, что ты не виновата, но мне приятно самому себе похвастаться своим чувством к тебе. Не переставая думаю о тебе, и так хочется влить в тебя спокойствие и уверенность, которые сам чувствую в жизни и кот[орых], я знаю, тебе недостает, и без кот[орых] жить и страшно и стыдно, точно мне дали хорошее приличное платье, а я всё надел навыворот и хожу, неприлично оголившись. — Знаю и утешаюсь тем, что это временно. Та сила жизни, энергия жизни, кот[орая] есть в тебе, запутавшись сначала, после потери привычного русла, и попадая, куда не надо, найдет тот путь, кот[орый] предназначен, — один и тот же всем нам. Я надеюсь и верю, по[тому что] люблю тебя. Самыми странными и непредвиденными нами путями, но сила, жизнь найдет предназначенное ей русло. Ну, довольно об этом.

У нас нового только то, что пошел было снег и напал порядочно при 4-х°, так что Мар[ья] Ал[ександровна] приезжала на санях, а теперь тает, и дурная, самая осенняя погода. Вчера вечером, — нынче 26,—приехал Сережа. Нам всем он приятен. Если не давала Мане переводить, оставь книгу и пришли сюда, я лучше дам ее перевести Сереже.

Только елочки не успели посадить, а те хорошо посадили. Еще будет тепло.

Я очень плох, — недоволен собой, — ничего не работается и в небодром настроении, — слаб, стар, главное желудок не действует. Стараюсь привыкать и переставлять букву д и б. Не бодр, так добр стараюсь быть, и отчасти удается, насколько это возможно в нашей роскошной, недоброй жизни. —

Практический совет тебе хочется дать: вставать раньше для того, чтобы, главное, ложиться раньше и не сидеть по ночам. Это не помогает уяснять мысли, а напротив. — Мне всегда жалко слышать, когда ты рассказываешь, что не спала до 2-х, до 3-х. Что Миша? Очень жалею, если письмо мое его обидело. Я написал это под впечатлением его таинственного исчезновения вечером и потом ворчанья на тормозе, да и многих прежних впечатлений. Правда, что в эгоизме и отсутствии чутья о жизни других нельзя упрекать, но можно только помогать развивать это чутье. Вот это то я желал бы сделать, но не умел. Нынче написал письмо Андрюше, послал в Тверь.

Ну, прощай, целую тебя. Мишу, Сашу.

Теперь 1-й час дня. Я и не садился за свою работу, а хочу свезти это письмо на Козловку.

Л. Т.

Раздумал посылать письмо Андр[юше] отдельно. Не знаю хорошенько адреса, даже имени полка. Пошли ты.